Том Стоппард — Аркадия читать онлайн
12 3 4 5 6 7 …26
Стоппард Том
Аркадия
Том Стоппард
АРКАДИЯ
Пьеса в двух действиях
Действующие лица
(в порядке появления на сцене)
ТОМАСИНА КАВЕРЛИ, тринадцать, позже шестнадцать лет.
СЕПТИМУС ХОДЖ, ее домашний учитель, двадцать два года, позже двадцать пять
лет.
ДЖЕЛАБИ, дворецкий, среднего возраста.
ЭЗРА ЧЕЙТЕР, поэт, тридцать один год.
РИЧАРД НОУКС, специалист по ландшафтной архитектуре, среднего возраста.
ЛЕДИ КРУМ, около тридцати пяти лет.
КАПИТАН БРАЙС, офицер Королевского флота, около тридцати пяти лет.
ХАННА ДЖАРВИС, писательница, под сорок.
ХЛОЯ КАВЕРЛИ, восемнадцать лет.
БЕРНАРД СОЛОУЭЙ, профессор, под сорок.
ВАЛЕНТАЙН КАВЕРЛИ, между двадцатью пятью и тридцатью.
ГАС КАВЕРЛИ, пятнадцать лет.
ОГАСТЕС КАВЕРЛИ, пятнадцать лет.
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
Сцена первая
Апрель 1809 года. Огромный загородный дом в графстве Дербишир.
В современных путеводителях наверняка отметили бы его историческую и художественную ценность.
Комната, выходящая в парк. На заднем плане высокие, красивые окна-двери без занавесок. Показывать пейзаж за окнами нет необходимости. Мы постепенно узнаём, что дом стоит в парке, типичном для Англии тех времен. Можно дать намек: свет, небо, ощущение пространства.
Середину комнаты занимает огромный стол, вокруг — стулья с прямыми жесткими спинками. Комната тем не менее выглядит пустоватой. Картину дополняет одна лишь конторка — не то для черчения, не то для чтения. Ныне вся эта мебель представляла бы явный интерес для коллекционеров, но здесь, на голом дощатом полу, она выглядит не музейной экспозицией, а обыкновенной обстановкой учебной комнаты начала прошлого века. Если и чувствуется некое изящество, то скорее архитектурное, а впечатляет только необъятность помещения. В боковых стенах по двери. Они закрыты. Открыта лишь одна стеклянная дверь, ведущая в парк, где царит светлое, но не солнечное утро.
На сцене двое. Каждый занят своим делом — среди книг, бумаг, гусиных перьев и чернильниц. Ученица — Томасина Каверли, тринадцати лет. Учитель Септимус Ходж, двадцати двух лет. Перед ними — по книге. У нее — тонкий учебник элементарной математики. У него — толстый, новехонький, большого формата том с застежками: кичливое подарочное издание. Разнообразные бумаги Септимуса хранятс в твердой папке, которая завязывается ленточками, дабы ничего не потерялось.
У Септимуса есть черепашка, настолько сонно-медлительная, что служит пресс-папье.
На столе, кроме того, лежат стопки книг и старинный теодолит.
Томасина. Септимус, что такое карнальное объятие?
Септимус. Карнальное объятие есть обхватывание руками мясной туши.
Томасина. И все?
Септимус. Нет… конкретнее — бараньей лопатки, оленьей ноги, дичи… caro, carnis… женской плоти…
Томасина. Это грех?
Септимус. Необязательно, миледи. Но в случае, когда карнальное объятие греховно, — это плотский грех, QED.
Мы, если помните, встречали слово caro в «Галльской войне». «Бритты жили на молоке и мясе» — «lacte et carne vivunt». Жаль, вы не поняли корня и семя пало на каменистую почву.
Томасина. Как семя Онана, да, Септимус?
Септимус. Верно. Он обучал латыни жену своего брата, но в итоге она ничуть не поумнела. Миледи, мне казалось, вы ищете доказательство последней теоремы Ферма?
Томасина. Это чересчур сложно. Лучше покажи, как ее доказывать.
Септимус. Потому я вас и попросил, что доказательства никто не знает. Теорема занимает умы последние полтора столетия, и я рассчитывал занять ею ваш ум хотя бы ненадолго — пока я прочитаю сочинение господина Чейтера. Он возносит хвалу любви. Но стихи столь нелепы и несообразны, что я предпочел бы не отвлекаться.
Томасина. Наш господин Чейтер? Он написал стихи?
Септимус. Да. И даже полагает себя пиитом. Но, боюсь, в вашей алгебре куда больше карнального, чем в сочинении «Ложе Эроса».
Томасина. Карнальное было не в алгебре.
Я слышала, как Джелаби рассказывал кухарке, что госпожу Чейтер застали в бельведере в карнальном объятии.
Септимус (помолчав). Неужели? А с кем? Джелаби не обмолвился — с кем?
Томасина озадаченно хмурится: она не поняла вопроса.
Томасина. Что значит «с кем»?
Септимус. Ах, ну да… Не с кем, а с чем!.. Тьфу, чушь какая-то. Кто же, интересно, принес на хвосте эту новость?
Томасина. Господин Ноукс.
Септимус. Ноукс?!
Томасина. Да, папин архитектор. Он как раз обмеривал сад. Глянул в подзорную трубу на бельведер и видит: госпожа Чейтер в карнальном объятии.
Септимус. И господин Ноукс донес дворецкому?
Томасина. Нет. Господин Ноукс донес господину Чейтеру. А Джелаби узнал от кучера, потому что господин Ноукс разговаривал с господином Чейтером возле конюшни.
Септимус. … где господин Чейтер, несомненно, помогал выгребать навоз.
Томасина. Септимус! Ты о чем?!
Септимус. Таким образом, пока об этом знают творец парковых красот господин Ноукс, а также кучер, дворецкий, кухарка и, разумеется, сам пиит, муж госпожи Чейтер.
Томасина. Еще Артур, он тогда чистил серебро. И мальчишка-сапожник. А теперь и ты.
Септимус. Понятно. Так что он еще говорил?
Томасина. Кто? Ноукс?
Септимус. Не Ноукс. Джелаби. Вы же слышали рассказ Джелаби.
Томасина. А кухарка на него сразу зашикала и не дала ничего рассказать. Она-то помнила, что я рядом, — сама разрешила мне перед уроком доесть вчерашний пирог с крольчатиной. А Джелаби меня просто не заметил. Знаешь, Септимус, по-моему, ты что-то недоговариваешь. Все-таки бельведер — это бельведер, а не кладовка с мясными тушами.
Септимус. Я и не утверждал, что определение исчерпывающее.
Томасина. Так, может, карнальное объятие означает поцелуй?
Септимус. Означает.
Томасина. И кто-то обхватывал руками саму госпожу Чейтер?
Септимус. Весьма вероятно. Возвращаясь к последней теореме Ферма…
Томасина. Так я и думала! Надеюсь, тебе стыдно?
Септимус. Мне? Помилуйте, миледи! За что?
Томасина. Кто растолкует мне незнакомые слова? Кто, если не ты?
Септимус.
Ах вот… Ну да, разумеется, мне очень стыдно. Карнальное объятие — это процесс совокупления, когда мужской половой орган проникает в женский половой орган с целью продолжения рода и получения плотского наслаждения. В противоположность этому последняя теорема Ферма утверждает, что когда x, y и z являются целыми числами, то сумма возведенных в энную степень x и y никогда не равняется возведенному в энную степень z, если n больше двух.
Пауза.
Томасина. Брррр!!!
Септимус. Брр не брр, но такова теорема.
Томасина. Отвратительно и совершенно непонятно. Когда я вырасту и начну заниматься этим сама, буду вспоминать тебя каждый раз.
Читать дальше
12 3 4 5 6 7 …26
Аркадия, отзывы на спектакль, постановка Театр на Бронной – Афиша-Театры
Спектакль
6.4
17 отзывов
© Афиша
1/4
О спектакле Отзывы (17)
Одна из лучших пьес Стоппарда в постановке Сергея Голомазова
«Аркадия» — пьеса в равной степени увлекательная и умная.
Дело происходит в имении, где с разницей в двести лет параллельно разворачиваются две истории. Стоппард виртуозно, как он один умеет, перекидывает арки из одного времени в другое. Слово, случайно оброненное в прошлом, становится ключом к пониманию сегодняшней истории; мелочь, не игравшая серьезной роли в старинной истории, порождает гомерические домыслы сегодня, а больше всех в пьесе говорят о персонаже, который вовсе не появится на сцене, — это Байрон.
ЖанрыДраматический
Возраст16+
Продолжительность3 часа 20 минут, 1 антракт
Участники
9Сергей Голомазов
Режиссёр
Алена Ибрагимова
Актер
Данил Лавренов
Актер
Виктор Лакирев
Актер
Владимир Ершов
Актер
Лариса Богословская
Актер
Вера Бабичева
Актер
Дмитрий Цурский
Актер
Иван Шабалтас
Актер
Специальные предложения
Рецензия «Афиши» на спектакль
Елена Ковальская
810 отзывов, 248 оценок, рейтинг 1146
Театр на Малой Бронной первым открыл сезон, и сразу премьерой.
Это «Аркадия» Тома Стоппарда в постановке Сергея Голомазова. Голомазов стал у руля театра в прошлом сезоне, но не успел выпустить спектакля, который оправдал бы надежды на возрождение театра в связи с его приходом. «Аркадия» — пьеса в равной степени увлекательная и умная. Дело происходит в имении, где с разницей в двести лет параллельно разворачиваются две истории. Стоппард виртуозно, как он один умеет, перекидывает арки из одного времени в другое. Слово, случайно оброненное в прошлом, становится ключом к пониманию сегодняшней истории; мелочь, не игравшая серьезной роли в старинной истории, порождает гомерические домыслы сегодня, а больше всех в пьесе говорят о персонаже, который вовсе не появится на сцене, — это Байрон. Если «Аркадия» дастся в руки Голомазову, театр можно будет поздравить с серьезной победой.
2 сентября 2009
Лучшие отзывы о спектакле «Аркадия»
17NastyaPhoenix
381 отзыв, 381 оценка, рейтинг 483
7
Для меня командор Том Стоппард – живой классик драматургии, чей текст физически ощутимо полнокровен и аппетитен, эстетически изящен, подлинно интеллектуален.
Этот текст приятно читать, приятно говорить и приятно слышать со сцены, а когда на сцену ещё и качественно переносят сюжет пьесы, это ещё приятнее. В сюжете «Аркадии» (для тех, кто в тундре: Аркадия – полумифический пасторальный край) сочетаются начало XIX века и наши дни, писчие перья и ноутбуки, кареты и японские автомобили, гении и безумцы, Байрон и байронисты, литература и секс, юмор и лирика, а математически выверенная формула будущего постоянно даёт сбой из-за того, что люди склонны любить тех, кого не полагается. Разделённые свыше чем полутора веками персонажи делят одну комнату, и на сцене они пересекаются, взаимодействуют, и кто-то живёт, а кто-то увлечённо и азартно изучает чужую жизнь, с лёгкостью додумывая утерянные фрагменты истории. Приятно пахнет архивной пылью и страницами старых книг, перелистываются и переплетаются эпохи со всем подобающим костюмным и интерьерным колоритом, мурашки пробегают вдоль хребта от знакомых и незнакомых звуков классической музыки, вдруг ставшей особенно космически-величественной… и вот уже обеспечен полный эффект присутствия, тянет подняться на сцену и тоже откопать в старом английском поместье какую-нибудь старую тетрадь, письмо, рисунок, и тоже, может быть, что-то своё понять.
Стоппард дорог ещё и тем, что, изображая глобальное и бытовое в одной неразрывной упряжке, не задаёт вопросов и не даёт ответов – каждый читатель или зритель сам для себя определяет степень душевной работы, приводящей к личным, своим собственным открытиям. А труппа с Малой Бронной продолжает меня радовать тем, что все актёры оказываются на своих местах и играют искренне, так что сегодня на сцене появились живые, убедительные и многогранные герои, каждый из которых вызывает сочувствие. В общем, много говорить тут нет необходимости: «Аркадию» нужно читать и смотреть, или смотреть и читать, или, если уж выбирать одно из двух, то лучше смотреть – премьера оказалась однозначно стоящей вещью, достойной внимания любого театрала от начинающих до гурманов.
08.08.2009
Комментировать рецензию
21 августа 2009
Брунгильда
37 отзывов, 42 оценки, рейтинг 45
7
Если собираетесь посвятить вечер просмотру «Аркадии», мой вам совет: потрудитесь всё-таки прочесть пьесу.
Ибо идти на встречу с этим ярким, выразительным, хрупким, острым, лаконичным, пронзительным миром лучше подготовленным.
«Аркадия» Стоппарда – это головоломка, паззл. И паззл этот можно складывать не последовательно, а как получится, по наитию. Левый нижний кусочек – идиллия XIX века, английский сад, в бельведере которого свито гнездо любовных интижек; правый верхний – тень Байрона, который вообще-то совершенно ни при чём. Фрагмент наверху – история девочки-индиго, опередившей свое время почти на два столетия, сумевшей с математической точностью предсказать конец, вывести формулу нашей обреченности. Фрагмент снизу – судьба, не допустившая, чтобы человечество узнало об открытии Томасины раньше, чем было к нему готово. Но самая главная часть паззла – это мы.
Мы хотим познать будущее, но не можем разобраться даже в прошлом. Хотя, может, это не так важно… Мы ищем, мы идём вперёд, заранее зная, что обречены. «Цель, в сущности, ничто. И возвышает нас не цель, а сама жажда познания.
Иначе мы покинем сей мир так же тихо, как пришли… Верь во что хочешь: в Бога, в отделение души от тела, в высший дух, в ангелов, если угодно…Если ответы в конце книги, я еще подожду. И то это ужасно нудно. Уж лучше бороться – хотя поражение неотвратимо и необратимо».
Вечер наедине с «Аркадией» не только дарит переживания эмоционального характера – он стимулирует работу мысли. Что касается самой постановки, то спектакль, безусловно, стоит посмотреть хотя бы из-за великолепной музыки. Хороши также Андрей Рогожин в роли Валентайна Каверли, Бернард Солоуэй в исполнении Дмитрия Цурского и, конечно, Томасина-Шеина.
23 августа 2009
Sangryl
768 отзывов, 9012 оценки, рейтинг 2111
7
Крепкая — качественная и пикантная, выдержанная и какая-то коренастая в своей театральной устойчивости пьеса поставлена в театре недурно. 3/4 времени выдержан запал, вкус и стиль (до первого слова «говно» и замызганной футболки одного из героев).
Рамы «выхода в сад» — крепкие, деревянные, созвучные пьесе — призваны создать атмосферу «старинного английского поместья», но до конца выдержать взятую автором пьесы планку не удалось.
Возрастной разбег исполнителей сбивает с толку и мешает восприятию пьесы.
Сбитыми с толку кажутся актеры — такое ощущение, что они не понимают своих персонажей, играют какую-то «рамку» — это касалось Хлои, Валентайна, Эзры — да доброй половины актеров.Пьеса и так постмодернистская, для зрителя там припасено немало недоумения.
И да — пока у вас есть Данил Лавренов, срочно ставьте много Пушкина — его даже гримировать не надо, очень удобно! И вообще, молодежь актерская в этом спектакле мне понравилась!
20 марта 2017
tatka_glam
2 отзыва, 2 оценки, рейтинг 2
7
Все самопроизвольные процессы в природе идут с увеличением энтропии (меры хаотичности, неупорядоченности системы).
Невозможно перевести тепло от более холодной системы к более горячей.
Второе начало термодинамики. Неопровержимые законы физики, которые отчаянно пытаются опровергнуть на сцене двое.
Томасина и Септимус. Ученица-подросток и немногим старший ее учитель. Штудирующий с нею, тринадцатилетней, варианты решения нерешаемой теоремы Ферма и варианты размешивания варенья в рисовом пудинге, физические законы о теплообмене твердых тел и жизненные законы о теплообмене тел живых.
Двое живущих и любящих – никогда не узнавших (даже в объединяющем всех финале спектакля) о том, что станут по прошествии века лишь объектами изысканий и жертвами неумеренной фантазии нескольких сомнительных ученых.
На сцене два временных периода, два века – и насколько же органичнее чувствуется именно тот, старинный. Куда врываются со своей современностью нежданные гости. Разрушая, копаясь в истории отношений, строя домыслы, разбирая личные письма и документы… А те двое (актеров), о которых – выше …играют, по-видимому, СВОЮ эпоху и существуют в этом пространстве как в привычном, вдыхая воздух давности почти двух столетий и оживляя его – для зрителя века под номером 21.
Аркадия, страна невинной беззаботности и радости, увы, недостижима ни в каком веке. А все попытки ее создать в итоге оборачиваются – сквозь века – лишь интересом небольшой группы археологов и историков.
Но…
Но каждый раз хочется верить в чудо. И меня до сих пор тревожит судьба Уранополиса, навсегда скрывшего от глаз всей Эллады (и читателей Ивана Ефремова)) судьбу Таис Афинской.
Впрочем, я по обыкновению отвлеклась!))
Двое изучают науку и друг друга – и до того, что они потом будут изучаемы потомками, им нет дела. Отшельник, из озорства пририсованный ученицей в плане перестройки поместья ее матери, становится век спустя символом романтического мифа. Учитель, чувствующий это заранее и добровольно самим собою оживляющий выдуманного персонажа. Соединение веков в единственной, никогда не меняющейся (хотя, и ставшей век спустя более циничной) параллели Адам-Ева-яблоко познания.
Осознание того, что современные герои, нарушающие цельность пространства, наглые, топорные, циничные, неинтересные друг другу – это демонстрация того, во что выродились Томасина и Септимус всего через сто лет.
И возникающее отчаянное желание возврата в прошлое – благо, театр это позволяет. Возвращения на два (уже два!) века назад, к тем первозданным и природным, в ком нет цинизма и фальши.
…Второй закон термодинамики говорит о том, что тепло пойдет от тела с большей температурой к телу с меньшей до тех пор, пока температуры обоих тел не выровняются. У Томасины и Септимуса теплоотдача была такой силы, что ученица сгорела. На следующий же день. В буквальном смысле слова. Не выдержав той степени накала, которую едва выдерживает (но выдерживает!) Септимус.
В нем, в итоге, оказалось этого тепла – в разрушительном количестве. Именно он – был горячее.
——
Но это лирика. Теперь немного конкретики))
Мне осталось непонятным (и показалось неоправданным) сценографическое решение со стеклянной стеной в размер всего портала, отсекающей три четверти сцены в глубину и оставляющей артистам для работы только авансцену. К примеру, разрубленное железным пожарным занавесом пространство в «Беге» Бутусова в Театре Вахтангова – необходимо и оправдано (и режиссерски освоено мастерски).
В спектакле же Сергея Голомазова необходимость загонять героев в такое узкое и неудобное им самим пространство – неочевидна. Оставшаяся же часть сцены за стеклом используется довольно скупо, а осваивать оставшиеся ограниченные три метра авансцены актерам сложно. Тем сложнее, чем более «литературен» материал – а «Аркадия» Стоппарда текстом перенасыщена. Наверняка в этом изначально был заложен некий важный для режиссера смысл. К сожалению, сейчас, по прошествии нескольких лет после премьеры – это почти не читается.
А теперь о главных героях. Да-да, они главные, хоть им и отведено меньше сценического времени – но именно во время их сцен внимание не выпадало из действия ни на минуту.
Алена Ибрагимова в роли Томасины Каверли – сложно ругать и сложно хвалить, потому что всего поровну. То, что задело больше всего, – на сцене нельзя показывать истерику – истерикой напрямую. Это сразу снижает впечатление и воспринимается как игра «по первому плану». Так прошел почти весь первый акт Томасины.
Но во втором во многом помогло партнерство – и «девочка ожила»)) Сильная режиссерская рука и сильные партнеры – и актриса будет раскрываться очень интересно.
О сильных партнерах – подробнее. Отдельной строкой о Даниле Лавренове в роли учителя Септимуса Ходжа. Отдельной строкой о продолжении радости моих открытий большого артиста.
Очень немногие артисты умеют существовать на сцене в непрерывном монологе. Не только речевом. Монолог этот в теории можно длить, сколько угодно – насколько у актера хватит таланта, мастерства, мудрости, души и энергии.
Впечатлило его умение играть молчание – при том, что материал сугубо текстовый. А Данил работает с энергиями, с пространством – закручивая его вокруг себя абсолютно без слов. При том, что и с текстом работает виртуозно – не декламируя, но держа его непрерывно, и им – почти физически – воздействуя и на партнеров, и на зрителя. Именно в его исполнении от сложного, перенасыщенного языка пьесы действительно начинаешь получать эстетическое удовольствие.
На фоне сыгранных истерик Томасины – его «громкое молчание» и один единственный жест (поправил манжеты – кстати, очень точная нота, интересно, чья находка – актера или режиссера?) – в разы сильнее.
Роль Септимуса Ходжа сделана актером очень тонко и очень точно. Он стал тем, кто запомнился не крупными мазками, а отдельными конкретными сценами.
Вот леди Крум демонстрирует всем проект перестройки усадьбы – но среди всей суматохи обсуждений взгляд приковывает молчаливая фигура учителя, смотрящего в пространство. А потом понимаешь, что он этим безнадежно влюбленным взглядом вливается в леди Крум. Он влюблен с такой силой, что не замечает ни ее поверхностности, ни пренебрежительного к нему отношения. Он же всего лишь домашний учитель – куда ему против Байрона! Ведь даже его невинные и сомнительные «заслуги» вроде несостоявшейся дуэли потомки припишут его знаменитому однокашнику.
В глазах актера за минуту происходит развитие чувства. Без внешних истерик и нарочитой демонстрации он показывает публике трагедию того, кто вечно обречен быть вторым.
Все его бури происходят внутри – и все это он играет, почти не используя вербальные средства. Дыхания, напряжения, появившихся слёз, дрожания губ и пальцев рук – достаточно для того, чтобы понять — всё. Совсем всё.
Единственный выход эмоций у Септимуса – и то задушенный им сразу же – умирание его любви к леди Крум после ее циничного предложения встречи с предшествующими бесцеремонными расспросами о предыдущей связи. Ревность к вниманию мужчины, который раньше не значил для нее ничего (да и не стал значить больше) – вылилась в цинизм. Который вырезал из Септимуса всё, что было в нем ранее к леди Крум.
Для его героя, пожалуй, ощущение влюбленности – сильнее желания обладания (для второго – теоретически возможна реализация почти с кем угодно). Более того, это сыграно так, будто он эти две вещи для себя – разделяет (сознательно ли, бессознательно ли…). Поэтому он и не позволил себе ничего с Томасиной.
Это трагедия героя. Которой нет у Стоппарда. И которая есть у Лавренова.
И остался в памяти еще один момент – в какой-то момент мои глаза натолкнулись на второй план одной из картин спектакля – на еле видного из-за стекла сидящего в глубине сцены Септимуса Ходжа.
И наполненное смыслом молчание на втором плане перекрыло все, что происходило в этот момент прямо перед глазами на авансцене. Монолог вблизи – не запомнился. Отчаянное молчание Ходжа за стеклом – запомнилось.
Впрочем, пора «финалить» (давно пора – возможно, скажет кто-то))
В финале все они соберутся на одной сцене. И никто из них не будет чувствовать себя некомфортно в объединяющем два века пространстве – они даже не будут чувствовать того, что в доме находится кто-то посторонний. Реальные люди и души тех, кто жил здесь век назад – еще вопрос, кто из них реальнее…
И войдет единственный, существующий в обеих эпохах немой мальчик… который век назад умел говорить. Которого век двадцатый, век развития науки – заставил замолчать навсегда.
И будет приглашение на танец в пустоту…
И ветер, ворвавшийся в этот антикварный мир из распахнутых – наконец-то! — дверей.
Септимус и Томасина встанут в проеме – и, вопреки Стоппарду, вальса не случится. Вернее, он случится – в молчании и недвижности.
Они стоят, вокруг них электризуется пространство. И больше ничего не нужно…
И пусть финал спектакля так и останется в памяти – их прощальным вальсом, НЕ случившимся после сказанных – громадным усилием – слов Септимуса «Я… не… приду…».
А теперь… ПАУЗА.
«Ничто не пропадает бесследно. Все потерянные пьесы Софокла обнаружатся — до последнего слова. Или будут написаны заново, на другом языке» (с).
9 января 2017
Валентина Канухина
2 отзыва, 2 оценки, рейтинг 4
9
Для начала следует сказать, что Аркадия — это пьеса про филологов…
Вообще, там две сюжетных линии… ладно, давайте так: это пьеса про ученых и про филологов. (Извините).
В одной части сюжета, в начале 19 века, Томасина Каверли доказывает теорему Ферма и пытается вывести универсальную математическую формулу будущего.
Во второй — где-то в середине 20-го — в том же доме несколько сумасшедших ученых пытаются выяснить, кто такой Септимус Ходж, бывал ли в этом доме Байрон, как погиб Эзра Чейтер и что открыла Томасина Каверли.
Вот потому я и говорю, что это пьеса про филологов. Ханна Джарвис, написавшая книгу об английской литературе эпохи Байрона, исступленно ищет доказательства существования отшельника в готическом парке усадьбы Каверли, а потом, еще более исступленно, — доказательства того, что Септимус Ходж, домашний учитель Томасины, и ее, Ханны, уже «доказанный» отшельник — одно и то же лицо.
Бернард Солоуэй, амбициозный профессор, считает, что он отыскал ранее неизвестную рецензию Байрона на поэму Эзры Чейтера «Ложе Эроса», и ищет в усадьбе доказательства того, что Байрон убил Чейтера на дуэли. Впрочем, доказательства ему не особенно нужны — он и без того в этом абсолютно уверен и готовится к получению Нобелевской премии.
Тем временем Септимус Ходж, умело лавируя, выбирается из многочисленных неудач, в списке которых — внезапно открывающаяся связь его и леди Чейтер, визит его бывшего однокашника — лорда Байрона, которым увлекается хозяйка дома, а также попытки Чейтера вызвать Ходжа на дуэль за сатирическую рецензию на его книгу.
Сверх этого пересказывать сюжет не буду. Во-первых, это невозможно, — слишком много персонажей и слишком запутанные отношения их связывают. Во-вторых, если я вам все перескажу, исчезнет интрига. А я ведь мастер интриги, поэтому сходите посмотрите пьесу 🙂
А она действительно того стоит. Помимо того, что сам по себе текст Стоппарда — умный и тонкий, он еще и крайне удачно воплощен на сцене. Все персонажи, все до единого, — живые, колоритные, заметные. У каждого есть какой-то свой конек, своя особенность, все образы очень продуманные и каждый по-своему яркие. Странно немного, конечно, что собравшиеся в доме Каверли в 20 веке выглядят так, как будто их всех дизайнер подбирал, как мебель, чтобы они подходили друг к другу, — но погрузившись в рассматривание различных вариантов клетчатой ткани, представленных в костюмах, можно простить эту искусственность из эстетических соображений. Вот, например, Хлоя — прямо-таки идеал женщины 🙂
Из актеров запомнились, в первую очередь, конечно, главные — Антонина Шеина (Томасина Каверли) и Данил Лавренов (Септимус Ходж).
Они прекрасные. Яркие и живые. Томасина — резкая, своенравная, умная, по-детски непосредственная; сначала эта порывистость казалась мне какой-то неестественной, но потом это ощущение куда-то ушло. И кроме того, я вспомнила одну свою знакомую 🙂
Септимус — насмешливый, ироничный, безупречно, по-английски сдержанный… и очень трагический. Ёрничает, издевается, безупречно парирует любые выпады, — но в какой-то момент возникает чувство, что он пытается выбраться из трясины, а она затягивает его все глубже. И, как мы к этому моменту уже знаем из более современного пласта пьесы, в конце концов все-таки затянет.
А сам Лаврёнов — какой же он потрясающий! Он завораживает, он приковывает. И Септимус Ходж в его исполнении — «сфинкс, не разгаданный до гроба».
Отношения Септимуса и Томасины довольно двусмысленны. Учитель и старший друг, соратник в борьбе против скуки и посредственности, а в конце — вероятно, возлюбленный. Но надо видеть, как они это делают! В финале — они стоят друг напротив друга и даже вальса не танцуют, в противоположность заявленному в тексте Стоппарда, но один их поклон друг другу читается как страстный поцелуй.
Впрочем, оставим это и перейдем к прочим персоналиям.
Вот, например, прекрасная тройка — филолог Ханна Джарвис (Вера Бабичева), влюбленный в нее биолог Валентайн Каверли (Андрей Рогожин) и влюбленный в самого себя профессор Бернард Солоуэй (Дмитрий Цурский), имеющий, однако, некоторые претензии и на Ханну.
Эти граждане запутались одновременно и в любовных интригах Байрона- Ходжа-семейства Чейтеров, и в своих собственных. Дело осложняется еще и тем, что Солоуэй написал разгромную рецензию на книгу Ханны, а теперь прибегает к ее помощи в поисках документов о Чейтере; а тщетно добивающийся ее благосклонности Валентайн страдает еще и оттого, что никак не может вывести формулу, над которой работала и Томасина Каверли.
Ханна — просто потрясающий типаж тетки-филолога. Она все знает и ей на все наплевать. Ей наплевать, как она выглядит и как выражается, кто в нее влюблен и когда конец света; ей важно только понять всю правду о Септимусе, Томасине, отшельнике и готическом парке.
Это ляжет в основу ее будущей книги.
Когда в финале Гас Каверли, слабоумный подросток, приносит ей рисунок Томасины, доказывающий, что Септимус Ходж и отшельник из парка — это одно и то же лицо, она практически бьется в исступлении, восклицая: «Спасибо! Спасибо!»
И в этот момент я верю ей. Абсолютно. Я представляю, как это бывает.
Скажу еще совсем немного о том, что невероятно прекрасно расстилается ткань спектакля в тот момент, когда персонажи из обоих сюжетных линий начинают оказываться вместе на сцене и, как бы не замечая друг друга, одновременно вступают между собой в странную коммуникацию. Это настолько тонко сделано, что хочется смеяться от восхищения.
И плакать, потому что развязка уже совсем близка, а ты примерно представляешь, чем всё кончится.
Как несложно догадаться, я в восторге. Традиционная шоколадка отправилась по назначению, но в следующий раз, видимо, придется притащить много цветов, чтобы поблагодарить всех тех, кого поблагодарить хочется.
А если вам когда-нибудь предложат сходить на этот спектакль — не сомневайтесь ни минуты.
31 марта 2011
Все отзывыАркадия: Краткое содержание книги | SparkNotes
Септимус Ходж и Томазина Коверли сидят в гостиной старого поместья в Дербишире, Англия. Дом окружен красивым, традиционным и парковым ландшафтом, пышным и зеленым. Томазина, любопытная и довольно порывистая девушка тринадцати лет, ученица Септимуса, которому двадцать два года. Томазина спрашивает Септимуса, что такое «плотские объятия». Джелаби, дворецкий, прерывает разговор. Джеллаби приносит Септимусу письмо от мистера Чейтера. Септимус читает письмо и просит Джеллаби сказать мистеру Чейтеру, что ему придется подождать, пока урок не закончится.
После того, как Джеллаби уходит, Томазина спрашивает Септимуса, не считает ли он странным, что когда кто-то перемешивает варенье в рисовом пудинге в одном направлении, джем не собирается снова, если пудинг вращать в другом направлении. Другими словами, она спрашивает, почему нельзя раздвигать вещи. Вопрос Томазины приводит к дискуссии о законе движения Ньютона.
Томасина считает, что если бы можно было остановить каждый атом в движении, человек мог бы написать формулу будущего. Ноукс входит в комнату, вскоре за ним идут леди Крум, хозяйка поместья, и капитан Эдвард Брайс. Леди Крум очень расстроена планами Ноукса по благоустройству Сидли-парка. Леди Крум считает, что планы Ноукса слишком современны, Сидли-парк прекрасен и сам по себе является «Аркадией».
Сцена изменилась до настоящего времени, что видно по одежде персонажей на сцене. Действие Аркадия переносится из начала девятнадцатого века в наши дни. Местом действия по-прежнему остается Сидли-парк, но со временем окружающий ландшафт претерпел изменения. Современные персонажи, Ханна, Хлоя и Бернар, сидят в одной комнате с Томазиной и Септимусом. Бернард Найтингейл, критик, приезжает встретить Ханну в поместье. Бернард ищет информацию об Эзре Чейтере. Ханна ищет информацию о Сидли-Отшельнике, чью смерть она приписывает краху Романтического Воображения. Бернард говорит Ханне, что хочет сотрудничать с ней в одном проекте.
Судя по всему, копия Бернарда «9» Эзры Чейтера.0007 Кушетка Эроса принадлежала лорду Байрону, и внутри книги есть три документа, которые заставили Бернарда поверить в то, что лорд Байрон убил Чейтера на дуэли. Бернард считает, что лорд Байрон спал с женой Чейтера, что побудило Чейтера вызвать лорда Байрона на дуэль, чтобы умереть от его руки. Поскольку лорд Байрон покинул США в 1809 году, вскоре после того, как Чейтер опубликовал свою последнюю известную работу, Бернард предполагает, что он бежал.
Действие пьесы переносится в начало девятнадцатого века. Наступило утро, и Томазина и Септимус сидят вместе в классной комнате. Томазина говорит Септимусу, что его уравнения предназначены только для обычных промышленных форм. Томасина хочет создать уравнения, которые создают природу, например, уравнение для создания цветка, а не круга, конуса или квадрата. В комнату входит капитан Брайс, за ним следует мистер Чейтер, стоящий позади Брайса. Чейтер все еще злится на Септимуса за то, что тот спал с его женой.
Четвертая сцена снова переключается в настоящее время. Ханна читает портфолио Томазины и дает Валентину посмотреть. Страницы книги Томасины заполнены повторяющимися уравнениями или уравнениями, которые передают решения одного уравнения в другое. Валентин удивлен, что Томазина делает это, потому что итерация практикуется только последние двадцать лет. В пятой сцене Бернард репетирует свою лекцию для Валентина, Хлои и Гаса. Бернард репетирует речь, которую он произнесет, чтобы представить свою новую новаторскую теорию о том, что лорд Байрон убил Эзру Чейтера из-за женщины. Когда Бернард начинает свою драматическую речь, Ханна взволнованно входит в комнату, чтобы поговорить с Валентином. Ханна до сих пор не убеждена, что Байрон убил Чейтера или даже написал письма, найденные в Кушетка Эроса Чейтеру.
Сцена семь постоянно переключается между периодами времени без явных разделений. Сцена начинается с обсуждения между Хлоей и Валентином. Валентин говорит Хлое, что вселенная детерминирована; можно было бы предсказать все, что произойдет, если бы у него был достаточно большой компьютер.
Хлоя вмешивается, что формула не сработает из-за секса — людям могут нравиться люди, не входящие в план или правильную формулу. Томазине сейчас шестнадцать. Септимус дает Томасине эссе из Академии наук в Париже, похожее на собственную работу Томасины: ученый нашел противоречие в ньютоновской теории детерминизма. Томазина говорит Септимусу, что она была права; проблема с детерминизмом, вероятно, скрыта в наблюдениях автора над действием тел в тепле. Томазина понимает второй закон термодинамики (утверждающий, что тепло необратимо).
В комнату входит Бернард, за ним Ханна с садовой книгой. Внутри садовой книги есть запись от 1 октября, доказывающая, что Чатер-поэт был тем самым Чатером, который был убит укусом обезьяны на Мартинике в 1810 году; таким образом, теория Бернарда разрушается — Байрон не убивал Эзру Чейтера. Входит Септимус с масляной лампой и несет букварь Томазины. Тайно входит Томазина, босая, в ночной рубашке, с подсвечником в руке. Это ночь перед семнадцатым днем рождения Томазины, и она хочет, чтобы Септимус научил ее танцевать вальс.
Валентин спотыкается и говорит Ханне, что диаграмма Томазины представляет собой теплообмен. Септимус и Томазина тоже обсуждают диаграммы Томазины, пока она пытается заставить его танцевать. Музыка, слышимая внутри дома, меняется на вальс, и Томазина и Септимус начинают танцевать. Септимус целует Томазину в губы, и пара снова начинает танцевать. Септимус отправляет Томазину в постель с зажженной свечой. Входит Гас и дает Ханне нарисованную Томазиной картину Септимуса и Плавта, которая доказывает, что Септимус — отшельник. Гас и Ханна начинают танцевать.
Аркадия Том Стоппард: анализ и резюме
Какая сила оказывает большее влияние на социальные изменения: наука или эмоции? Что важнее для способности человека общаться с другими: любовь или знание? Том Стоппард (1937-) исследует эти и другие вопросы в своей двухактной пьесе «, Аркадия, » (1993). Чередуя два разных периода времени, Аркадия рассказывает об интеллектуальных открытиях двух молодых ученых, которые пытаются раскрыть правду об окружающем их мире.
Оба центральных женских персонажа — академические гении; однако они отдают предпочтение науке, а не любви, и разуму, а не эмоциям, не обращая внимания на любовь и сексуальность. Стоппард Аркадия исследует такие темы, как эмоции и разум и тайна человеческого сердца.
Действие Аркадии происходит в Сидли-парке, аристократическом поместье в Дербишире, Англия, в течение двух разных периодов времени. Действие половины пьесы происходит в начале 1800-х годов (1809–1812 гг.) и следует за умной девочкой-подростком, которая общается со своим наставником. Действие другой половины пьесы происходит в 1993 году, когда группа ученых изучает историю дома и его предыдущих обитателей.
Первая сцена начинается в Сидли-парке, 1809 год, когда не по годам развитая Томазина Каверли занимается со своим наставником Септимусом Ходжем. Тринадцатилетняя Томазина гениальна, и ее понимание науки опережает свое время. Томазина спрашивает Септимуса, что такое «плотские объятия», заявляя, что слышала от дворецкого, что миссис Чейтер, гостья в доме, была застигнута в плотских объятиях с другим мужчиной.
Септимус неохотно отвечает на вопрос Томазины. Они также обсуждают детерминизм и закон движения Ньютона.
Рис. 1: Пьеса начинается с того, что Томазина спрашивает Септимуса, что такое «плотские объятия».
Томазину и Септимуса прерывает мистер Чейтер, который врывается в кабинет и требует дуэли с Септимусом. После того, как Томасина выходит из комнаты, Чейтер говорит, что Септимус должен заплатить за секс с миссис Чейтер и оскорбление ее чести. Чейтер требует дуэли, но Септимус уговаривает его, апеллируя к его писательскому тщеславию. Септимус хвалит поэзию Чейтера, особенно «Кушетку Эроса», новое стихотворение Чейтера длиной в целую книгу.
После того, как Чейтер был умиротворен, мать Томасины, леди Крум; Брат леди Крум, капитан Брайс; и садовник Коверли, Ричард Ноукс, входит в комнату. Леди Крум жалуется на планы Ноукса переделать сад в Сидли-парке и сделать его более современным. Она считает, что Сидли-Парк уже является идеальной Аркадией, и ее нельзя улучшить.
После того, как все, кроме Томазины и Септимуса, уходят, Томазина рисует отшельника в планах парка.
Аркадия — это утопическое общество, основанное на процветании сельского хозяйства и гармонии с природой. Образ отшельника, человека, живущего в саду богатого землевладельца в качестве постоянного жителя для развлечения богатых, разрушает живописный сад миссис Крум.
Действие следующей сцены происходит в том же месте в 20 веке. Ученый-романтик Ханна Джарвис исследует парк Сидли и его таинственного отшельника. К ней присоединяется Бернард Найтингейл, пожилой ученый и критик, который притворяется поклонником поэзии Чейтера в надежде, что Ханна поделится своими исследованиями.
Ханна быстро понимает, что Бернард является поклонником лорда Байрона и однажды написал неприятный отзыв о ее работе. Бернард сообщает, что он находится в Сидли-парке, чтобы найти доказательства, подтверждающие его гипотезу о том, что Байрон убил Чейтера на дуэли после того, как Чейтер обнаружил, что у Байрона роман с его женой.
Ханна не согласна с теорией Бернарда, но он отказывается выходить из дома. В доме до сих пор живут потомки Коверли, в том числе 18-летняя Хлоя и ее старший брат Валентин.
Рис. 2: Бернард убежден, что Байрон убил Чейтера на дуэли из-за жены Чейтера.
В 1800-х годах Томазина и Септимус снова учатся. Томасина изучает латынь и оплакивает все знания, потерянные, когда Александрийская библиотека сгорела в древнем пожаре. Чейтер врывается в комнату, только что узнав от Байрона, невидимого гостя в доме, что Септимус написал плохую рецензию на свою предыдущую работу. На этот раз, когда Чейтер вызывает Септимуса на дуэль, Септимус соглашается.
В 20 веке Ханна находит статью Томазины о теории хаоса. Математические идеи Томасины напоминают Валентайну методы, которые он использует в настоящее время, будучи аспирантом 20-го века. Томазина намного опередила свое время, чем считали даже ученые. Когда Валентин подтверждает, что Байрон остался в Сидли-парке в качестве гостя, Бернард становится еще более уверенным, что он убил Чейтера на дуэли.
Несмотря на то, что Ханна и Валентайн оспаривают утверждения Бернарда, Бернард уходит, чтобы прочитать лекцию о своей гипотезе. Ханна начинает подозревать, что отшельником был Септимус, поскольку записи отшельника, похоже, ссылаются на идеи Томазины.
Теория хаоса по сути утверждает, что вселенная, хотя и случайна, полна шаблонов и петель обратной связи. Динамическую систему, которая кажется спорадической, можно исследовать, изучая закономерности в непрерывных данных, чтобы сделать общие прогнозы о будущих результатах этой системы.
В предпоследней сцене Септимус понимает, что ему не обязательно драться с Чейтером. Чейтеры покинули Сидли-парк в экспедиции с капитаном Брайсом. Пока Чейтер документирует растения, у миссис Чейтер роман с капитаном. Леди Крум приглашает Септимуса заняться с ней сексом после того, как нашла любовное письмо, которое он написал ей, когда думал, что может умереть.
Финальная сцена пьесы переключается между 1812 и 1990-ми годами.
Теория Бернара сейчас во всех газетах, а Хлоя и Валентайн обсуждают детерминизм, теорию о том, что все события предопределены прошлым. Одновременно Септимус учит Томазину танцевать вальс в ночь перед ее 17-летием. Они обсуждают энтропию, термодинамику и тепло. Между ними явно присутствует романтическая напряженность.
Рис. 3: Томазина и Септимус переживают романтические отношения во время вальса.
В 20 веке Ханна объясняет, что Томазина была бы известна своими теориями, если бы не погибла в пожаре накануне своего 17-летия. Теория Бернара неопровержимо опровергнута, и он покидает дом после того, как попадает в плотские объятия с Хлоей. Ханна узнает, что Септимус на самом деле был отшельником, посвятившим себя проверке теорий Томазины после ее смерти. Она танцует с Гасом, Хлоей и братом Валентина, а Томазина и Септимус одновременно вальсируют на сцене.
Аркадия Тома Стоппарда: Персонажи Аркадия включает персонажей из двух разных периодов времени: начала 1800-х и 1993 года.
Томазина Каверли
Гениальная дочь-подросток леди и лорда Крума, Томасина Коверли понимает математику далеко впереди своего времени. В 13 лет она выдвигает гипотезы о теории хаоса и термодинамике задолго до того, как они официально признаются в науке. Современные персонажи, особенно Валентин Коверли, стремятся доказать ее теории и гениальность. К сожалению, Томазина умирает накануне своего 17-летия и так и не получает заслуженного признания.
Септимус Ходж
Наставник Томасины, Септимус Ходж живет в Сидли-парке с семьей Каверли и имеет романы с замужними женщинами (такими как миссис Чейтер и леди Крум). Позже Ходж влюбляется в Томазину, но она умирает до того, как их отношения могут измениться. Септимус становится отшельником в Сидли-парке и проводит остаток своих дней после смерти своей протеже, пытаясь продвигать ее теории.
Чарити Чейтер
Жена Эзры Чейтер, Чарити Чейтер вызывает конфликт в пьесе, занимаясь сексом с Септимусом и толкая своего мужа на дуэль.
Позже она уезжает в путешествие со своим мужем и капитаном Брайсом, с которым у нее также есть роман.
Эзра Чейтер
Неудачливый поэт и биолог-любитель, Эзра Чейтер и его жена гости в Сидли-парке. Чейтер вызывает Септимуса на дуэль, когда узнает, что Септимус занимался сексом с его женой, но Чейтер отправляется в экспедицию до того, как дуэль завершится. Он умирает от укуса паука.
Персонажи 20-го века
Ниже представлены персонажи 20-го века, которые проводят большую часть сюжета, исследуя поместье Каверли.
Ханна Джарвис
Современный ученый и писатель Ханна Джарвис исследует отшельника из Сидли-Парка, личность которого стала загадкой. Она довольно неохотно сотрудничает с Бернаром и Валентином. Ханна отвергает романтику в пользу знаний и отвергает ухаживания Бернарда и Валентина.
Бернард Найтингейл
Ученый крупного университета Бернард Найтингейл больше заинтересован в доказательстве своей теории, чем в фактическом открытии истины.
Бернард едет в Сидли-парк, надеясь найти доказательства того, что лорд Байрон убил поэта Чейтера на дуэли. Прежде чем найти какие-либо веские доказательства, Бернар идет по телевидению, чтобы представить свою теорию. Ему стыдно, когда Ханна опровергает его идеи.
Хлоя Каверли
Потомок Каверли 19-го века, Хлоя Каверли умна и страстна, но не так гениальна, как Томазина.
Валентайн Каверли
Валентин, старший брат Хлои, изучает математику в аспирантуре. Он неохотно помогает Ханне понять гений Томазины.
Аркадия Тома Стоппарда: анализ Сады Сидли-парка являются самым важным символическим образом в пьесе и дают Аркадия его название. Леди Крум очень гордится своей красивой пасторальной сельской местностью и приходит в ужас, когда Ноукс хочет ее изменить. Ноукс утверждает, что обновления сделают его более живописным, но леди Крум возражает ему: Склоны зеленые и пологие. Деревья компанейски сгруппированы с интервалами, которые показывают их преимущество.
Ручей — это змеевидная лента, разматываемая из озера, мирно сдерживаемого лугами, на которых со вкусом устроено нужное количество овец, — словом, это природа, как задумал Бог, и я могу сказать вместе с художником: «Et in Arcadia ego!» «Вот я в Аркадии…» (Акт I, Сцена I)
Как отмечают другие персонажи пьесы, миссис Крум использует неправильный перевод и источник. Эта цитата была впервые написана Вергилием, а затем была перенята различными художниками на протяжении всей истории. И вместо того, чтобы радостно размышлять о прекрасном месте, цитата означает, что угроза смерти присутствует даже в раю. «Я» в цитате относится к смерти, а не к живому человеку, наслаждающемуся видом.
Сады символизируют переход от классицизма к романтизму, по мере того как общество трансформировалось от общества, основанного на порядке и прогрессе, к эмоциям, тайне и натурализму. В саду леди Крум, созданном в классической эстетике, все имеет свое место и порядок. Каждая часть сочетается в заранее определенном единстве, создавая организованное целое.
Рис. 4: Тщательно ухоженный сад леди Крум символизирует порядок и красоту классицизма.
С другой стороны, видение Ноукса сада готично и загадочно, характерно для романтизма. Он мечтает заменить старую беседку скитом, осушить озеро и поставить обелиск. Идеи Ноукса непрактичны, но, подобно романтизму, они продиктованы грубой природной эстетикой и эмоциями.
Подобно тем, кто сопротивляется социальным изменениям, леди Крум отказывается принимать новые идеи Ноукса. Она опровергает каждую его идею на эмоциональной основе, а не на рациональной:
Где знакомая пасторальная утонченность сада англичанина, там извержение сумрачного леса и возвышающихся скал, развалин, где никогда не было дома… Моя гиацинтовая лощина стала пристанищем домовых, мой китайский мост. …узурпирован упавшим обелиском, заросшим шиповником» (Акт первый, Сцена первая)
Другие персонажи, такие как Томазина, не так решительно настроены против сада, как Леди Крум. В отличие от своей матери, Томазина не пытается бороться с прогрессом или держаться за прошлые идеалы.
Она постоянно развивается интеллектуально и эмоционально вместе со временем. В то время как Септимус учит Томазину традиционным формулам и идеям, она готова задавать вопросы и бросать вызов прежним представлениям о науке и математике. Сад и Томазина оба символизируют способность меняться и расти, в то время как другие персонажи сдерживают их.0003
Две основные темы в Аркадия — эмоции против разума и тайна человеческого сердца.
Эмоции против разума
Эмоции и разум постоянно вступают в конфликт друг с другом на протяжении Аркадии — от ссоры леди Крум и Ноукса из-за сада до презрения Септимуса к разговорам о плотском познании до отказа Ханны мужчинам в Сидли-парке .
Пьеса, кажется, противостоит друг другу. Если люди поддаются своим эмоциям и страстям, они пренебрегают своими интеллектуальными способностями и рациональностью. Для таких академиков, как Томазина и Ханна, это означает отложить в сторону романтику и полностью сосредоточиться на образовании.
Обе женщины заслужили признание за то, что они невероятно умны, но это происходит за счет эмоциональной связи и потенциального счастья. Только в конце пьесы Ханна танцует с Гасом и понимает, что эмоции и разум не должны быть разделены, но могут работать в тандеме, чтобы принести в жизнь баланс и счастье.
Рис. 5: Ханна узнает, что знания и эмоции идут рука об руку.
Тайна человеческого сердца
Любовь и секс повсюду в пьесе, но они остаются загадкой для нескольких главных героев. С самого начала Томазина спрашивает о «плотских объятиях» после того, как Септимуса поймали за сексом с миссис Кэтрин. Хотя Септимус действительно определяет действие для Томазины, самое близкое, что она может пережить, — это украденный вальс и поцелуй перед ее днем рождения. Она говорит Септимусу прийти к ней в спальню, но он вежливо говорит ей, что не может. Септимус понимает, что любит Томазину, и знает, что роман разрушит ее репутацию. Она умирает девственницей, а он вынужден прожить остаток жизни, так и не испытав в полной мере любви.
Даже персонажи, понимающие секс, похоже, имеют элементарное представление о любви, поскольку миссис Чейтер, леди Крум, капитан Брайс, Септимус и лорд Байрон вступают в отношения в Сидли-парке. Они уступают своим желаниям, невзирая на моральные и эмоциональные последствия. Единственный персонаж, у которого есть шанс по-настоящему понять любовь и секс, — это Ханна. Проведя всю пьесу в бегах от собственных эмоций, Ханна наконец позволяет себе открыться Гасу. Разгадав интеллектуальную тайну отшельника, Ханна готова исследовать тайну своего сердца.
Tom Stoppard’s
Arcadia: QuotesНиже приведены некоторые из наиболее важных цитат в Arcadia .
Когда ты размешиваешь свой рисовый пудинг, Септимус, ложка джема растекается, оставляя красные следы, как на изображении метеора в моем астрономическом атласе. Но если вы будете мешать в обратном направлении, варенье снова не соберется. Действительно, пудинг этого не замечает и продолжает розоветь так же, как и раньше.
Вам не кажется это странным?» (Акт первый, сцена первая).
Читатели впервые видят математический талант Томасины. В свои 13 лет Томазина уже пытается разобраться в окружающем мире, используя математику и естественные науки. Она очень рано постигает основы теории хаоса, и ее идеи развиваются вместе с ней на протяжении всей пьесы. На момент ее смерти ее научные идеи были сложными, последовательными и намного опережали свое время.
Весь романтический обман, Бернар! Это то, что случилось с Просвещением, не так ли? Столетие интеллектуальной строгости обернулось само собой. Разум в хаосе, подозреваемый в гениальности. В обстановке дешевых острых ощущений и фальшивых эмоций… Видите ли, переход от мыслей к чувствам» (первый акт, вторая сцена)
Преданный ученый, Ханна считает, что романтика отвлекает от науки и прогресса. Даже изучая период романтизма и отшельника в Сидли-парке, Ханна сокрушается о том, как романтические идеи (с маленькой буквой «р») препятствуют прогрессу.