Как голливудская экранизация радикально изменила «Инферно» Дэна Брауна
В отличие от некоторых своих коллег по триллерному бизнесу, Дэн Браун не сразу стал автором бестселлеров. Хотя он старательно раскручивал свои первые книги, продавались они слабо – по крайней мере, по американским меркам (в России их тиражи считались бы отличными). Большой успех пришел к Брауну лишь после выхода в 2003 году романа «Код да Винчи». Продажи «Кода» были гигантскими, и автор в одночасье стал мультимиллионером.
Чем отличалась четвертая книга Брауна от трех предыдущих? Прежде всего тем, что она не только рассказывала занимательную историю, но и провоцировала бурные обсуждения, не связанные с литературой. «Код» доказывал, что «Тайная вечеря» Леонардо да Винчи может быть частью древнего заговора, скрывающего от людей шокирующую правду об истоках христианства. Конечно, персонажи книги были вымышленными. Но их аргументы от этого не становились менее убедительными, поскольку они опирались на факты, существующие за пределами «Кода».
Другое дело, что, как большинство теорий заговора, теория «Кода» не выдерживала исторической и логической проверки. Но это не имело значения. Важно было лишь то, что она провоцировала бурные обсуждения и привлекала к книге колоссальное внимание. Вскоре начали выходить документальные исследования и фильмы, посвященные «откровениям» Брауна, и на время возникла целая мини-индустрия, зарабатывающая на интересе к связи Христа с да Винчи.
Свежеобретенная популярность Брауна сделала все его книги бестселлерами. Однако автор понимал, что для поддержания своих заработков он должен писать романы вроде «Кода», а не вроде предшествующих «Ангелов и демонов». Он уже не мог просто развлекать. Он обязан был продолжать шокировать публику и включать в свои книги радикальные и провокационные идеи, порождающие жаркие дискуссии.
Этому принципу Браун последовал и в «Инферно». Четвертый роман о приключениях профессора символогии Роберта Лэнгдона не пытается вскрыть древний заговор, но он находит провокационную идею в современности.
Ключевой персонаж книги, гениальный и состоятельный биотехнолог Бертранд Зобрист, считает, что мир превратится в ад «Божественной комедии» Данте, если человечество не остановит рост своей численности. А так как политики не внемлют его призывам, то Зобрист создает мощное биологическое оружие, которое должно насильственным путем исправить ситуацию. Указания на местонахождение бомбы Зобриста зашифрованы с помощью отсылок к эпохе Данте, и именно поэтому профессор Лэнгдон, никак не связанный с биооружием, оказывается в самой гуще событий. От него ждут, что он найдет бомбу до того, как она будет активирована.
В чем здесь шокирующая провокация? В том, что Браун, как и в «Коде да Винчи», вкладывает в уста вымышленных героев реальные научные и псевдонаучные выкладки. Зобрист и его единомышленники доказывают, что человечество обречено, если продолжит расти с той же стремительной скоростью, с которой оно росло в XX веке и с какой оно растет сейчас. Шутка ли – в 1927 году нас было два миллиарда, а в 2012 году нас стало семь миллиардов! В одном только Китае сейчас живет больше людей, чем жило на всей планете в начале XIX века.
Уже сейчас перенаселение создает проблемы в некоторых регионах, а в будущем эти проблемы станут повсеместными, и земля может погрузиться в кровавый и голодный хаос.
Так это или не так, не суть важно. Важно, что Браун и в книге, и в интервью настаивает, что перенаселение не за горами и что на эту проблему нужно обратить внимание. Существенно, что если в начале романа Зобрист кажется безумным психопатом, то к концу «Инферно» некоторые персонажи нехотя соглашаются с его доводами. При этом бомба Зобриста оказывается не бубонной чумой XXI века, а генетическим вирусом, который заражает женщин, случайно активируется и с определенной вероятностью вызывает бесплодие. Таким образом, никто не умирает, но детей рождается меньше прежнего, и численность человечества стабилизируется.
Разумеется, это все равно страшное насилие над людьми и большое горе для многих семей. Особенно в культурах, где продолжение рода считается главной задачей человека. Но такая бомба – это не «ужас, ужас, ужас», а нечто, что может быть провокационной отправной точкой для серьезного обсуждения будущего.
Что с этим сделала голливудская экранизация? Одновременно все и почти ничего. С одной стороны, существенные сюжетные отличия между книгой и фильмом начинаются лишь в самом конце постановки, и в основном они связаны с естественным для Голливуда желанием сделать финал динамичнее и напряженнее. С другой стороны, бомба Зобриста в фильме все-таки оказывается генетически модифицированной чумой, которая в течение нескольких месяцев должна сократить население земли вдвое.
Чувствуете разницу? Бомба Зобриста в книге провоцирует дискуссию, а бомба Зобриста в фильме вызывает мгновенное отторжение без размышлений. Реальная история, экранные триллеры и очевидные моральные выкладки приучили нас к тому, что массовое уничтожение невинных людей не может быть оправдано. Какие бы аргументы ни выдвигали палачи, их надо не слушать, а бить наотмашь, чтобы затем судить по всей строгости закона. Естественно, не может быть и речи о том, чтобы кто-то из положительных персонажей перешел на сторону Зобриста или согласился с его доводами.
Злодеи фильма показаны либо как фанатичные террористы, либо как корыстолюбивые и беспринципные подонки.
Почему «Инферно» изменилось по пути на экран? Очевидно, насильственное сокращение рождаемости – куда более скользкая тема, чем личная жизнь Иисуса Христа, и создатели экранизации не решились ее пропагандировать в фильме, который будут показывать по всему миру. Кроме того, в Голливуде не терпят никакого насилия над личностью и почти всегда становятся на сторону личности, а не насильника. Каким бы «общим благом» он ни руководствовался. Так что экранизаторы сочли за лучшее упростить «Инферно» и свести его сюжет к обычной триллерной истории о поисках страшной «бяки». Правда, некоторые аргументы Зобриста в фильме излагаются, но картина ясно дает понять, что согласиться с ними может лишь безумец.
Плохо это или хорошо? С одной стороны, как и в «Коде да Винчи», аргументы Брауна в пользу отстаиваемой идеи не отличаются доскональной научностью, и фильм немного потерял от того, что не уделил этим аргументам так много внимания и уважения, как в книге.
С другой стороны, жалко, что и без того не особенно глубокая и сложная книга на экране упростилась до полной тупости и банальности. Все-таки кино об интеллектуале (а профессор Лэнгдон, в отличие от Индианы Джонса, может только думать или не думать) должно быть хоть чуточку интеллектуальным.
Почему я очутился во Флоренции? Для Лэнгдона, страстного поклонника итальянского искусства, этот город всегда был одним из самых любимых в Европе. На его улицах в детстве играл Микеланджело, в его художественных мастерских зародился итальянский Ренессанс. Миллионы туристов стекались в музеи Флоренции, чтобы насладиться «Рождением Венеры» Боттичелли, «Благовещением» Леонардо и главной гордостью и отрадой всех флорентийцев – статуей Давида. Микеланджеловский «Давид» очаровал Лэнгдона с первой встречи. Когда-то, еще подростком, он зашел в Академию изящных искусств… медленно прошагал вдоль угрюмой шеренги незаконченных микеланджеловских «Рабов»… и вдруг ощутил, как его взгляд невольно и неодолимо поднимается, притянутый этим шедевром высотой в пять с лишним метров. Благодаря «Давиду» Лэнгдон получил первое представление о мощи, заключенной в великих образцах скульптуры. Теперь он спросил себя, навещал ли своего любимца в последние несколько дней, но единственным доступным ему воспоминанием оставалось одно – как он очнулся в больнице и стал свидетелем убийства ни в чем не повинного врача. Вдруг на него нахлынуло щемящее чувство вины. Что же я натворил? Стоя у окна, он заметил краешком глаза лежащий на столе ноутбук. Внезапно его осенило: что бы ни произошло с ним вчера вечером, об этом уже наверняка сообщили в новостях. Если мне удастся выйти в Интернет, я смогу во всем разобраться. Лэнгдон повернулся к двери и позвал хозяйку. Тишина. Видимо, доктор Брукс все еще искала для него одежду. Не сомневаясь, что Сиена простит ему эту бесцеремонность, Лэнгдон открыл компьютер и включил его. Экран ожил – на нем возникло голубое небо с облачками, стандартная заставка операционной системы. Лэнгдон тут же перешел на итальянскую версию «Гугла» и набрал в поисковой строке свое имя. Видели бы меня сейчас мои студенты, подумал он, нажимая ввод. Лэнгдон постоянно твердил им, чтобы они не «гуглили» самих себя – это странное новое увлечение было порождено страстным желанием прославиться, обуявшим в последнее время чуть ли не всю американскую молодежь. На экране появились результаты – сотни ссылок на Лэнгдона, его книги и лекции. Нет, все не то. Лэнгдон ограничил поиск рубрикой новостей. Возникла другая страница: Новые результаты для «Роберт Лэнгдон». Роберт Лэнгдон будет подписывать экземпляры своих книг… Речь Роберта Лэнгдона на церемонии вручения дипломов… Роберт Лэнгдон выпускает учебник по символогии для… Список был длиной в несколько страниц, однако Лэнгдон не видел в нем ничего такого, что относилось бы к последним дням, – и уж точно ничего такого, что могло бы объяснить его нынешнюю ситуацию. Что случилось вчера вечером? Лэнгдон решил продолжать расследование и перешел на сайт «Флорентайн» – англоязычной газеты, выходящей во Флоренции. Он проглядел заголовки, раздел горячих новостей и полицейский блог, узнав о пожаре в чьей-то квартире, о коррупционном скандале в правительстве и о целом ряде мелких преступлений. Неужели совсем ничего?! Его внимание привлекла заметка о городском чиновнике, который прошлым вечером скончался на Соборной площади от сердечного приступа. Имя чиновника пока не сообщалось, однако криминалом в этом деле, похоже, и не пахло. Наконец, не зная, что еще предпринять, Лэнгдон зашел в свою гарвардскую почту и проверил корреспонденцию в расчете на то, что в ней может содержаться какой-нибудь полезный намек. Похоже, никто и не догадывается, что я уехал. Все больше недоумевая, Лэнгдон выключил компьютер и закрыл крышку. Он уже хотел отойти, но тут его взгляд ненароком упал на угол стола. Там, поверх стопки медицинских журналов и документов, лежал поляроидный снимок – Сиена Брукс и ее бородатый коллега, весело смеющиеся в больничном коридоре. Лэнгдон взял фотографию, чтобы получше ее рассмотреть. Доктор Маркони, подумал он с горьким чувством вины. Потом, возвращая снимок обратно, с удивлением заметил на верху стопки пожелтевший буклетик – старую программку из лондонского театра «Глобус». Судя по ее обложке, там ставили шекспировский «Сон в летнюю ночь»… почти двадцать пять лет назад. На программке было написано фломастером: «Дорогая, никогда не забывай, что ты чудо». Лэнгдон поднял программку, и из нее выпали несколько газетных вырезок. С фотографии на него смотрела девочка-актриса, исполнявшая роль проказливого эльфа Пака. На вид ей было не больше пяти, а ее светловолосую головку украшал знакомый хвостик. Подпись под фото гласила: «Рождение звезды». Рядом была краткая биография актрисы – восторженный рассказ о театральном чудо-ребенке, Сиене Брукс, с зашкаливающим коэффициентом интеллекта. За один вечер эта девочка умудрилась запомнить слова всех персонажей пьесы и на первых репетициях частенько подсказывала товарищам забытые реплики. Среди увлечений пятилетнего вундеркинда значились скрипка, шахматы, химия и биология. Дочь богатых родителей из лондонского пригорода Блэкхита, девочка уже успела прославиться: в возрасте четырех лет она обыграла в шахматы гроссмейстера и вдобавок читала на трех языках. Боже мой, подумал Лэнгдон. Сиена! Пожалуй, это кое-что объясняет. Лэнгдон вспомнил, что одним из самых знаменитых выпускников Гарварда был вундеркинд Сол Крипке, который к шести годам самостоятельно изучил иврит, а к двенадцати прочел все труды Декарта. Лэнгдон взял другой листок – газетную статью с фотографией Сиены в возрасте семи лет: ГЕНИАЛЬНЫЙ РЕБЕНОК ДЕМОНСТРИРУЕТ IQ 208. Он и не знал, что коэффициент интеллекта бывает таким высоким. Если верить этой статье, Сиена виртуозно играла на скрипке, могла за месяц овладеть иностранным языком и сама изучала анатомию и физиологию. Он взглянул на следующую вырезку, теперь уже из медицинского журнала: БУДУЩЕЕ МЫСЛИ – НЕ ВСЕ МОЗГИ СОЗДАНЫ ОДИНАКОВЫМИ. Здесь тоже была фотография Сиены – все такая же белобрысая, она стояла рядом с солидным медицинским аппаратом. В статье приводилось интервью с врачом, объясняющим, что ПЭТ-сканирование мозжечка Сиены выявило его физические отличия от других мозжечков – в ее случае это был более крупный орган более обтекаемой формы, способный обрабатывать визуально-пространственную информацию методами, о которых прочие люди не имеют даже самого отдаленного представления. Лэнгдон нашел вырезку из газеты какого-то маленького городка. ПРОКЛЯТИЕ ГЕНИАЛЬНОСТИ. Здесь фотографии не было, но рассказывалось о гениальной девочке Сиене Брукс, которая перестала ходить в обычную школу, потому что ее задразнили: слишком уж она отличалась от других учеников. Автор писал, что одаренные дети часто оказываются в изоляции, поскольку их социальные навыки отстают в развитии от интеллекта. По этой причине они нередко подвергаются остракизму со стороны сверстников. |
Руководство и блог Дэна Брауна Inferno
Давид Микеланджело: хрупкость красоты
Статуя Давида работы Микеланджело, символ эпохи Возрождения, в течение многих лет изучалась экспертами путем постоянного наблюдения за статуей и ее микротрещинами высотой по щиколотку, которые могут привести к поломке.
Наиболее уязвимыми частями являются левая лодыжка и нижняя часть правой ноги. Для многих Давид — самая красивая скульптура на свете…
Подробнее
Произведения искусства
Могила Лизы Герардини, известной как Мона Лиза
Мона Лиза, также известная как Джоконда, безусловно, самая известная картина Леонардо да Винчи. Возможно, это даже самая известная картина в мире. Сегодня он хранится в Музее Лувра в Париже, месте действия первого романа Дэна Брауна «Код да Винчи». По традиции…
Подробнее
Mystery Stuff
Часы в башне Арнольфо Палаццо Веккьо
«Я прохожу за палаццо с зубчатой башней и часами с одной стрелкой»
(Дэн Браун, Инферно )
Роберт Лэнгдон прошел через площадь Синьории, обогнул Палаццо Веккьо и прибыл на площадь Сан-Фиренце.
Дворец, в стенах которого крепостная башня и часы с одной стрелкой, — это, несомненно, Палаццо Веккьо, сегодня — ратуша Флоренции .
Подробнее
Произведения искусства
Inferno Beyond Florence: Венеция и ее самые известные достопримечательности
Роберт Лэнгдон, главный герой романа Дэна Брауна « Inferno », начинает свое приключение в Тоскане, а именно во Флоренции. После этого он отправляется в Венецию , а затем в Турцию.
Эта статья является первой частью краткого путеводителя по местам Венеции , упомянутым в романе .
Подробнее
Inferno’s Places
Национальная центральная библиотека Флоренции
Здесь, во Florence Inferno, мы хотели бы особо отметить особый храм знаний , то есть Национальную центральную библиотеку Флоренции .
Хотя это конкретно не упоминается в Dan Brown’s Inferno , мы полагаем, что Роберт Лэнгдон, главный герой этой книги, наверняка посетил бы эту библиотеку, если бы у него было больше времени в его распоряжении, возможно, чтобы исследовать что-то связанное к своим исследованиям в области искусства или, может быть, из чистого любопытства.
Подробнее
Inferno’s Places
За пределами Флоренции: Ливорно
Побережье Тосканы всегда было важным перекрестком для народов и культур. Красивая сельская местность и прекрасные пляжи отмечены археологическими памятниками, средневековыми деревнями, памятниками и музеями.
Вся территория от холмов до моря характеризуется важными гастрономическими и винными традициями. Виноградники и оливковые деревья растут здесь со времен этрусков. Непосредственная близость к морю придает земле характер, а климат играет важную роль в повседневной жизни, местной экономике, кухне и традициях.
Подробнее
Разное
La commedia illumina Firenze Доменико ди Микелино
Доменико ди Микелино был итальянским художником , который родился и умер во Флоренции (1417–1491). Его самая известная работа, La commedia illumina Firenze (Комедия, освещающая Флоренцию), можно найти в Флорентийском соборе Санта-Мария-дель-Фьоре. Роберт Лэнгдон, главный герой Dan Brown’s Inferno описывает эту знаменитую картину во время конференции «Божественный Данте: символы ада», организованной Società Dante Alighieri Vienna.
Детали
Произведения искусства
Тавола Дориа
Битва при Ангиари — один из самых противоречивых и загадочных шедевров в мире.
Леонардо да Винчи начал рисовать его на стене во флорентийском Палаццо Веккьо в 1503 году, оставив его незаконченным. У нас есть только копии фрески. Одним из них является La Tavola Doria, анонимный эскиз, датируемый шестнадцатым веком и представляющий…
Детали
Таинственные вещи
Давид и Дэн Браун Микеланджело
В 1501 году Флоренция была Республикой . Чтобы прославить достоинства Республики, богатый Арте делла Лана (Гильдия торговцев шерстью) поручил Микеланджело создать статую, известную как «Давид».
Эта статуя стала символом свободы для флорентийских институтов. Своим сюжетом Микеланджело выбрал ветхозаветного героя Давида, победившего благодаря своей хитрости великана Голиафа.
По словам Джорджио Вазари, мрамор, использованный Микеланджело, получен из материала, оставленного другим скульптором во дворе Оперы дель Дуомо.
Говорят, что Микеланджело выполнил работу в возрасте 25 лет и получил в качестве оплаты 400 крон.
Давид Микеланджело представлен весьма необычным для своего времени образом, но очень похожим на тот, в котором древние греки представляли своих героев.
Вместо изображения победителя Давид изображает юношу в фазе, непосредственно предшествующей битве. тело , мышцы и осанка выражают интеллектуальную силу и железную волю, а не физическое усилие.
В своем Inferno Дэн Браун описывает еще одну важную особенность Давида, которую многие игнорируют:
Микеланджело использовал классическую традицию контрапоста, чтобы создать иллюзию того, что Давид наклонился вправо, его левая нога почти не несет веса, тогда как на самом деле его левая нога поддерживала тонны мрамора.
Когда статуя была закончена, комитет, сформированный из граждан и художников, решил, что она должна быть установлена перед Палаццо Веккьо.
Эта открытая локация была революционной в том смысле, что со времен Древней Греции статуи, изображающие наготу, не выставлялись в общественных местах. Благодаря этому уникальному историческому событию мир познал великое мастерство и выразительную силу Микеланджело, а также современность его сограждан, понявших смысл его творчества.
Главными достоинствами Геракла как защитника древнего города были сила и гнев. С момента открытия те же самые добродетели воплотились в статуе Давида.
31 июля 1873 года «Давид» был перевезен на фургоне в Галерею Академии , где он и находится по сей день. Доставка любимой статуи заняла пять дней и с тревогой сопровождалась пешими флорентийцами, многие из которых затаили дыхание.
Многих может удивить, что до тех пор, пока копия статуи не была передана в Палаццо Веккьо в 1910, то здание было лишено изображения Давида.
В 1875 году, чтобы отпраздновать четвертое столетие со дня смерти Микеланджело, бронзовая копия Давида была помещена в центре Пьяццале Микеланджело , откуда открывается вид на город сверху.
Грандиозность и рельефная мускулатура Давида поражали почти всех, кто видел этого мифического героя впервые, однако на Лэнгдона произвела наибольшее впечатление его гениальная поза: воспользовавшись классическим приемом под названием «контрапост», Микеланджело создал иллюзию, что Давид, чуть наклонившийся вправо, практически не опирается на свою левую ногу, тогда как в действительности она поддерживала собой целые тонны мрамора.
Но и там он не нашел ничего, кроме обычных писем от коллег, студентов и друзей, по большей части с напоминаниями о встречах, запланированных на будущей неделе.
Он хотел было вернуть их на место, но, открыв буклет на нужной странице, вдруг замер от изумления.
Недавно Лэнгдону довелось читать и о другом юном феномене по имени Моше Кай Кавалин – в одиннадцать лет он окончил колледж со средним баллом 4,0 и стал чемпионом страны по боевым искусствам, а в четырнадцать опубликовал книгу под названием «Мы можем».
По мнению врача, это физиологическое преимущество Сиены было результатом необычайно ускоренного клеточного роста в ее мозгу, напоминающего рак – с тем отличием, что у нее росла доброкачественная мозговая ткань, а не вредная опухолевая.