Директор мультимедиа арт музея ольга свиблова – Директор Мультимедиа Арт Музея, знаменитый искусствовед, режиссер-документалист Ольга Свиблова принимает поздравления — triksklad.ru

Содержание

Директор Мультимедиа Арт Музея Ольга Свиблова отмечает юбилей

Сегодня юбилей отмечает человек, без которого невозможно представить современное искусство. Ольга Свиблова – директор Мультимедиа Арт Музея, академик Академии художеств, режиссер-документалист. Всегда увлеченная работой и влюбленная в фотографию.

Она получила премию престижного Каннского фестиваля, была отмечена за океаном, а также удостоилась приза первого фестиваля документального кино в СССР.

Музей как образ жизни — так говорит про себя Ольга Свиблова. Ее график не пятидневный, а 24 на 7. Идет бесконечный поиск не только авторов, но и идей.

«Знаете, вот здесь никогда не бывает скучно! И это одно из самых великих достижений», — сказал руководитель департамента культуры города Москвы Александр Кибовский.

«Сегодня трудно сказать, что мы не показали в России: каждое новое биеннале у меня жуткий тремор, потому что я не понимаю, что еще можно показать? Вся классика мировой фотографии — показана, все звезды современные — показаны», — поделилась переживаниями Свиблова.

Открытие Дома фотографии произошло в 1996 году. Для первого российского музея фотоискусства выделили здание в самом центре столицы, по адресу Остоженка, 16.

«Это был маленький муниципальный зал, который находился в полной руине: крыша лежала просто на полу, наверху. Где-то там на втором этаже было две комнатки, где торговали тем, что было модно в середине 90-х. Это были украшения из уральских самоцветов», — вспомнила Свиблова.

Тогда же Свиблова начала формировать и коллекцию. Сегодня она насчитывает 160 тысяч фотографий. А московский особнячок превратился в 7-этажный Мультимедиа Арт Музей.

«Думать о результате — это смотреть назад. Вот смотреть назад совершенно неинтересно. Настоящего я не чувствую, потому что оно в стрессе, в обязанности того, что ты должен сделать. Но зато всегда есть «smell of future», вот этот запах будущего. И он, конечно, будоражит, возбуждает, дает кураж», — отметила она.

«Когда говорят слово «Свиблова», я радуюсь, я радуюсь, потому что она талантливейшая, непохожая, она по-своему шагает и пользу делает для России», — сказал Зураб Церетели.

«У нас нет двора. А музей без двора — это просто не в тренде. Это просто жить нельзя», — пожаловалась Свиблова.

Зато есть крыша. Почему бы не использовать ее, подумала Ольга Свиблова. И как всегда, горя проектами будущего, она рисует план открыть здесь многофункциональное кафе.

«Здесь будут музыкальные программы, здесь будут лектории, здесь будет кино. Здесь будет поэзия, здесь будет рэп — и это будет открыто, также как наша крыша, этому прекрасному виду», — поделилась планами глава ММАМ.

Но тут рождается еще одна идея, благодаря участнику съемочной группы Первого канала – квадрокоптер приводит директора музея в восторг. Вот он – новый взгляд, новый ракурс для творчества. —СНХ— Евгений Миронов

«Пионер, у меня рисуется образ пионера, первооткрывателя. Вот она должна открывать континенты, у нее такой характер. Невероятный человек, perpetuum mobile», – сказал Евгений Миронов.

На часах полночь, идет монтаж новой выставки. Ольга Свиблова один на один с искусством – будто выпадает из времени в пространстве музея.

«Вот я люблю: в магазин прихожу, я одежду должна пощупать. Мне очень важно это тактильное ощущение. Людей люблю гладить, трогать и чувствовать. И также работы – ты вроде все понял, а потом ты идешь один и совершенно по-другому видишь смыслы. И это невероятное счастье», – поделилась Свиблова.

А потом ночь сменяется днем — и она снова на работе, чтобы дарить открывшиеся смыслы своим посетителям.

Директор Мультимедиа Арт Музея, знаменитый искусствовед, режиссер-документалист Ольга Свиблова принимает поздравления

Несмотря на то, что она неоднократно становилась лауреатом премий престижных кинофестивалей, главным увлечением остается фотография.

Тогда же Свиблова начала формировать и коллекцию. Сегодня она насчитывает 160 тысяч фотографий. А московский особнячок превратился в семэтажный Мультимедиа Арт Музей.

«Ольга за невероятно короткое время смогла создать огромную аудиторию, которая стала воспринимать фотоискусство», — говорит директор ГМИИ им. Пушкина Марина Лошак.

Подмосковные Горки, дача Ольги Свибловой. Сюда она приезжает редко. Переночевать, чтобы утром уже мчаться в город, на работу.

«Мне нравится, что здесь неокультуренный ландшафт, что здесь все естественно: как оно растет, так и растет. Мне нравится, что здесь тишина, и это место такого тихого счастья», — говорит Ольга Свиблова.

На философский вопрос о возрасте и достигнутых ею результатах отвечает с улыбкой.

«Думать о результате — это смотреть назад. Вот смотреть назад совершенно неинтересно. Настоящего я не чувствую, потому что оно в стрессе, в обязанности того, что ты должен сделать. Но зато всегда есть smell of future, вот этот запах будущего. И он, конечно, будоражит, возбуждает, дает кураж», — отметила она.

«Я не знаю, когда Свиблова спит. Вообще непонятна эта история: мы можем разговаривать в 3 часа ночи, обсуждать какие-то вещи», — сказал руководитель Департамента культуры города Москвы Александр Кибовский.

«У нас нет двора. А музей без двора — это просто не в тренде. Это просто жить нельзя», — пожаловалась Ольга виблова.

Но тут рождается еще одна идея, благодаря участнику съемочной группы Первого канала – квадрокоптер приводит директора музея в восторг. Вот он, новый взгляд, новый ракурс для творчества.

А потом ночь сменяется днем — и она снова на работе, чтобы дарить открывшиеся смыслы своим посетителям.

«Мне дан дар — восхищаться даром других» – Огонек № 44 (5300) от 11.11.2013

Рубрику ведет Ольга Ципенюк

Про корни

Меня вырастила бабушка с маминой стороны. Она дала мне то количество любви, которое нужно человеку, чтобы он вырос нормальным,— нас, как цветы, надо поливать вначале, в сенситивном возрасте. Бабушка была фантастической женщиной, из семьи, где было 16 детей. Папа ее работал каким-то начальником таможни в городе Нежин и мог их всех прокормить. Но однажды случилась трагедия, странная. У них была любимая сиамская кошка, она спала с отцом. В один прекрасный день утром пришли в комнату и видят — кошка лежит у него на горле и лижет кровь. Перекусила ему артерию во сне… Поэтому я не люблю сиамских кошек.

Дедушка с маминой стороны — комбриг Косматов. Был генералом Белой армии, потом генералом Красной армии. У него была открытая форма туберкулеза, и, когда в конце 1930-х сгустились тучи, он этим воспользовался и уехал в Среднюю Азию, что помогло ему умереть в 1942 году своей смертью.

Папа мой работал в Курчатовском институте, делал какие-то лопатки для реактивных двигателей и мечтал, чтобы я была инженером. Имел огромное количество авторских свидетельств, медалей за изобретения… Я папу обожала, он был теплый. Чужие люди, друзья, дети, собаки — все его любили. Папа умирал в раковом центре, лежал там месяцами, и до сих пор, когда я прихожу на Каширку, меня там все знают — из-за него. Потому что люди с тяжелыми заболеваниями, как правило, думают о себе. А папа, лежа в больнице, все вокруг чинил. Я там несколько лет назад была, и мне опять показали: «Вот линолеум, который ваш папа залатал, вот стиральная машина — до сих пор работает, вот утюг, который он починил». Он своими руками делал ремонт, создавал какие-то фантастические дизайнерские люстры из железа, найденного на помойках. У папы был вкус, интуиция на прекрасное. Если бы он еще не пил, было бы совсем хорошо… Маму безумно любил, она над ним царила. Мама всегда работала

Ольга Свиблова: культура держится на персоналиях

Город помогает. Понятно, что трудно, что на всех всего не хватает, но я вижу это поступательное движение, и оно правильное. Мы сейчас рассматриваем вопрос о строительстве многофункциональных Домов новой культуры, этих комплексов, обсуждаем, сколько они должны стоить и так далее. Но их нужно делать, решая одновременно кадровые вопросы. Директор местного ДК — это должен быть человек-оркестр, но кто будет готовить таких людей? Надо понимать, что этих людей надо выявить, потому что культура — это вещь, которая имеет системную организацию, но при этом она держится только на персоналиях. В Москве надо создать огромный методический центр, происходящее там, лучший опыт можно выкладывать в интернет. Должны быть записи, которые в любой момент можно посмотреть, чтобы это анализировали преподаватели на местах, чтобы они сюда могли приехать, могли почувствовать эту ауру. Должны быть деньги на их образование и, если нужно, на переквалификацию, и должны быть для них подъемные, нормальная зарплата. Образование вообще очень важная часть жизни нашего общества и важно, чтобы эта традиция не прерывалась.

— Что у вас на ближайшее время запланировано?

— Буквально 6 июня открываем выставку гениального классика Тарасевича о физиках и лириках. Она о времени, когда люди гордились тем, что у них есть образование и тем, что они приносят пользу, а не тем, что у них есть яхты, пять квартир и семь домов.

— Как вы считаете, это когда-нибудь станет актуально снова?

— Конечно! Потому что люди объелись ситуацией потребления, но она должна была возникнуть, и не надо поэтому ее ругать. Во всем мире это выход из последствий Второй мировой войны, а у нас — из нищеты советского времени. И в этот момент надо людей накормить, показать, что есть какие-то варианты другой одежды, путешествий. Что это за мужчина, который не может построить дом, пусть маленькую квартирку для своей семьи? Сейчас мужчины стали похожи на мужчин, а на что они были похожи в советское время? Тотальная катастрофа.

Когда ты зарабатываешь, это возможность что-то сделать для других, и мы видим сейчас, как бизнес начинает помогать культуре, детям, науке, медицине.

Благодаря искусству я знала обо всех кризисах заранее

М. БАЧЕНИНА: Здравствуйте, друзья! У микрофона Мария Баченина, а в эфире «Творцы». В студии Лайфа Ольга Свиблова — режиссёр документального кино, куратор-искусствовед, куратор создания и директор Московского дома фотографии — ныне Мультимедиа-арт-музей. Здравствуйте!

О.СВИБЛОВА.: Здравствуйте!

М.Б.: Добро пожаловать! Я всегда хочу, чтобы гость чувствовал себя комфортно и как дома, так что давайте, располагайтесь поудобнее и начинайте.

О.С.: Чувствую себя прекрасно.

М.Б.: У меня первый вопрос. Вот, наверное, сейчас не совсем будет в жилу, но тем не менее. При подготовке к интервью у меня всегда создаётся впечатление о человеке, а это неизбежно. Вы производите впечатление принципиального человека, человека не для всех. Я боюсь сказать строгого, потому что это очень размытое качество для меня, характеристика. Вот чем вы руководствуетесь, соглашаясь или не соглашаясь на интервью?

О.С.: Я всё-таки спрашиваю тему, о которой мы будем говорить, и она должна быть мне интересна. Вот только вчера я сказала, что отказываюсь от дискуссии, потому что три вопроса, которые мне предложили, мне казались очевидными. Я люблю результат, я человек дела, поэтому я считаю, что говорить нужно тогда, когда есть тема для дискуссии, когда тебе самому интересно думать. И тогда, наверное, есть иллюзия думать, что это будет интересно кому-то ещё.

М.Б.: То есть, время — это такая штука, которой вы ни за что не будете разбрасываться?

О.С.: Нет, я, во-первых, не буду разбрасываться временем, а во-вторых, я не люблю пустые слова.

М.Б.: Серьёзно. Значит, вот какой второй вопрос. Со стороны жизнь человека в искусстве, кто бы он ни был, человеку рабочему может показаться богемной, сибаритской и т.д. В то же время привести, организовать выставку, сразу же понятно, что совершенно не просто. В связи со всем вышесказанным — существует ли у людей, живущих в искусстве, цепочка «дом — работа —дом»? Вот я хочу спросить, возможно ли такое разделение в принципе? Или искусство настолько поглощает и засасывает, что невозможно какие-то грани проводить?

О.С.:

«Грани можно проводить между людьми, которые любят работу, и теми, для кого работа является обузой и обязанностью»

Мне повезло, я выросла в семье, где все трудоголики и где все трудились. Папа был инженером. Он изобретал лопатки для каких-то самолётов. Мне всегда говорил: «Посмотри на небо. Как это прекрасно!» Он работал в институте Курчатова, а мама всю жизнь учила своих студентов немецкому языку. Я просто не помню, чтобы мама была дома. Если она была дома, то надо было молчать.

«Я написала единственное стихотворение в жизни — «Я молчу, молчу, молчу. Мама пишет диссертю»

Мама готовилась к этим занятиям со студентами. Она жила, потому что её профессия — быть педагогом. А я до сих пор считаю, что самыя великие в мире профессии — это педагог и врач. И только потом идёт культура и всё остальное. Это было просто то, что входило в кровь. Я могу сказать, что от того что я работаю в культуре, я работаю реально 12 часов в день минимум — это хорошо, если это так, иногда это больше, без субботы с воскресеньем, и мне это доставляет удовольствие.

М.Б.: А можно ли допустить, что в культуру, в искусство человек может попасть случайно, то есть не любя профессию? Мучиться там? Находиться и там мучиться.

О.С.: Мучиться можно везде.

«Я работала дворником почти шесть лет. И могу сказать, что это была чудесная работа»

Всё, что я делаю, или я не делаю и говорю нет, — это к вашему первому вопросу. Если я согласилась это делать, я это буду делать по максимуму того, как мне кажется, что это должно быть хорошо сделано. Если я мету улицу, она должна быть чистой. Если я работаю почтальоном — а это была прекрасная профессия, я с неё начинала трудовую деятельность, я обожаю до сих пор восходы (только тогда я начинала трудовой день, а сейчас я заканчиваю трудовой день когда уже восход, и я обожаю восход над Москвой), — надо было разнести все письма, все газеты, надо было это сделать быстро, потому что люди этого ждали. Мне кажется, что это отношение, это принцип жизни.

М.Б.: Всё через любовь?

О.С.: Я не понимаю, как можно что-то делать без любви. Даже когда то, чем я занимаюсь, это любимая профессия, в ней как бы реально 80% того что ты делаешь — на пределе нервных и физических возможностей, и это не самое приятное, ради того, чтобы потом получить результат, который тебя радует. Но я думаю, что это у всех людей.

М.Б.: Я это называю «сатисфакция неизбежна». Это моя какая-то мантра, когда мне совершенно не хочется. А кто имеет, на ваш взгляд, больше прав требовать — искусствовед или организатор выставки, я имею в виду в одном лице, или публика?

О.С.: Это странный для меня вопрос, потому что нельзя делать то, что тебе не интересно. Во-первых, это должно захватить тебя, как мне кажется. Я вообще не люблю слово «искусствовед» и не понимаю, кто это. Ну, не важно. Допустим, есть такие людиб — называется это куратор на нашем сленге — те, кто делает выставки, например. Сначала этот проект должен тебя захватить, и ты должен его любить до такой степени… потому что куратор — это выбор. Это очень трудно — делать выбор, я очень не люблю делать выбор, и вся моя жизнь — это выбор. Я думаю, как у любого человека. Но если ты что-то выбрал, что-то тебя захватывает, дальше, если ты разумный человек, ты думаешь, это захватывает только тебя или это может быть интересно другим людям. Я ненавижу пустые выставочные залы.

Я сегодня пользуюсь возможностью ещё и ещё раз позвать всех людей в музей, и конкретно к нам на Остоженку, 16 в Мультимедиа-арт-музей, который открыт, кстати, до 9 вечера. Летом в наших залах прохладно, зимой можно согреться. И, конечно, главное, что согревает людей, — это прекрасные выставки. К летней программе, которую мы делаем, мы относимся также серьёзно. Вот я не понимаю, как можно сказать, что в каникулярное время нам как бы всё равно. У нас стоит гениальный «Русский космос», у нас стоят потрясающие итальянские фотографии середины-конца 19 века, которые дают нам возможность попутешествовать по Италии и по истории фотографии, где прекрасно всё — и отпечатки, где, кстати, итальянские города не изменились. Те, кто не могжет туда поехать, могут по фотографиям с ней познакомиться.

«Нельзя делать то, что заведомо не рассчитано на публику»

И одновременно надо понимать, что публика — есть такое понятие… я психолог по образованию — это зона ближайшего развития. Восприятие искусства — это труд, и любой труд в конце вознаграждён тем, что ты понял, тем, что ты пережил. Музей — это не то, что ты смотришь сайт, когда мы на экране что-то смотрим. Я, например, когда делаю проект, всё, что мне присылают по имейлу, печатаю для того, чтобы остановиться. Вот экран — это то, где ты привык.

М.Б.: То есть клиповая история получается?

О.С.: Да. Это называется «бёрнинг ньюс», то есть горящая новость. Так называется проект Тимофея Парщикова. Мне кажется, это очень точное название реальности, в которой мы живём. У нас сегодня одна новость — она как бы делается для того, чтобы то, что было до этого, просто сгорело. Музей — это то, где мы останавливаемся, переживаем в очень специфическом пространстве, которое всегда для каждой выставки готовится, делается стенография, чтобы мы могли остановиться и почувствовать что-то, потому что по-настоящему творчески переживать что-то можно только тогда, когда у тебя есть время. И Марина Цветаева писала: «Думать можно за чисткой рыбы, а для переживания, для чувствования нужно время». Вот музей погружает человека в эту ситуацию, когда он может остановиться и что-то воспринять целостно.

М.Б.: Как у вас получается — мне из всего того, что вы сказали, это единственное непонятно — как у вас получается угадать, что нравится вам (вы сказали, дальше нужно понять, понравится ли публике)? Но вы же не можете пообщаться со всеми потенциальными посетителями.

О.С.: Понимаете, во-первых, всё-таки есть опыт. Я в своей профессии работаю с начала 80-х годов.

М.Б.: А если вернуться туда — там что помогало, в самом начале?

О.С.: Есть такой поэт — Парщиков, он скончался несколько лет назад. У него был цикл стихов, который назывался «Фигура и интуиция». Когда ты хочешь, чтобы у тебя получился какой-то разумный результат, у тебя должно быть идеальное соединение фигуры и интуиции и очень чёткого знания, расчёта и профессиональных умений, и, кроме того, кураж добиться. Просто вот когда я начинала, например, московское фотобиеннале в международный месяц фотографии в Москве, я спрашивала у своего коллеги в Париже: «Как тебе это удалось?» Он говорит: «Надо уметь не спать». А я сказала: «Ага. У нас будет как в Париже, и лучше!» И получилось — если верить мировой прессе, то получилось.

М.Б.: Супер! А получается ли у вас лояльно относиться к публике? И над чем больше всего приходится волноваться?

О.С.: Во-первых, я считаю, что любой посетитель, который пришёл в музей, прав, и это идеология всей огромной команды, которая работает в музее, — это почти 300 человек, если мы берём ещё школу фотографии Родченко. Кстати, сейчас у нас стоит гениальная летняя выставка — это 10 лет школе фотографии Родченко, которым мы так гордимся. Потому что приезжаешь — везде наши выпускники. Я только что вернулась с международных «Фотографических встреч в Арле» — старейший фотофестиваль мира, первый, ему 47 лет.

«Быть выставленным в Арле — это как получить медаль на Олимпиаде в Сочи»

Это, конечно, очень много даёт художнику. И кого я там вижу — в прошлом году давали нашему студенту International Publication Award — одну из самых престижных премий, которую дают международные издатели. В этом году вместе с изданной прекрасной книгой я вижу выставку Данила Ткаченко. Кто это? Это наш выпускник. Я с ними везде. Это прекрасно. Они работают не только с фотографией, они работают в видео прекрасно, у нас куча премий наших выпускников и студентов — которые они получают на международных кинофестивалях. В этом году в Берлине участвовал наш преподаватель и наш выпускник. Понимаете, это приятно. И наш выпускник едет преподавать в Стэнфорд, получив за свою дипломную работу огромное количество международных призов.

М.Б.: Это гордость!

О.С.: Это гордость огромная. И при этом все, кто работает в нашем музее или в школе, знают, что зритель всегда прав. Первое, что я говорю студентам на первой лекции, когда они поступают: «Ребята, что вам нравится — вы должны смотреть, как это будет смотреть публика».

М.Б.: Вы как-то сказали — я вас процитирую: «Я должна организовать коммуникацию с художником и со зрителем так, чтобы произведение раскрылось в полной мере». Вот это возможно понять с технической точки зрения, ну, человеку со стороны: как расположить, цвет, звук, даже запах. Я присутствовала на таких выставках — это действительно работа. В чём ваше личное понимание этой коммуникации? Что имеется в виду под этой фразой?

О.С.: Понимаете, если мы начинаем работать над проектом с художником, первая задача — как говорила Вишневская, «я не учу петь, я помогаю певцу раскрыть свой голос». Первое — ты помогаешь художнику как куратор, а это моя основная профессия всё-таки, директор — это обеспечение функционала. Куратор — это как раз то творческое, что интересно в моей профессии. И ты сначала помогаешь раскрыть голос художника, то есть ты должен вытянуть из него всё максимально, что иногда у него на уровне бессознательного, чтобы это было представлено в работе. А дальше ты просишь художника и сам становишься на точку зрения зрителя.

И надо понимать, что зритель, который будет общаться с этими работами, с этим проектом, он очень разный. Он бывает гиперподготовленный — это специалисты, бывает профан — он первый раз зашёл в музей.

«Я знаю, в каком углу у меня целуются обычно, а в каком — никогда «

Притом что вот правый и левый угол — они все белые, иногда они красятся. Почему? Я хожу и трачу огромное количество времени, глядя на то, как люди чувствуют пространство. Я пытаюсь встать на их точку зрения. Это вообще очень полезно — вставать на точку зрения другого человека, потому что когда тебе кажется, что ты осчастливил город, поставив эти замечательные страшные похоронные рамочки, с которых вот висят эти горшочки с цветами, вместо того, чтобы потратить деньги мои, налогоплательщика, и нас всех на то, чтобы посадить в городе большие серьёзные деревья, потому что это недёшево, но зато это то, что нам необходимо. Нам не хватает лёгких у города. Зелёное в городе совершенно меняет город. Нет, нам ставят гранитные постаменты и нам ставят кладбищенские арочки. Люди, которые думают, что это красиво, — они встали на место людей, которые просто должны выйти, гулять и дышать в разных районах города. Это же просто умение встать на точку зрения другого человека. Те районы, что когда-то были новыми и надо было их озеленять — мы все сажали деревья. Это прекрасно! Мы же любим это!

М.Б.: Так, получается, что у нас Собянин и команда ни с кем вообще из мира искусства не советуются? Вот вы признаётесь неоднократно влиятельным человеком!

О.С.: Я не знаю. Вы же понимаете, что это не Собянин сажает эти арки.

М.Б.: А кто?

О.С.: Я не знаю кто — кому кажется, что он принёс нам счастье. Я думаю, что счастье заключается в том — спросите у любого человека, от ребёнка до пожилого человека, как приятно гулять по зелёным районам. А зелёные районы — это укоренённое дерево, и они во всех городах, и у нас тоже, растут в городе, за ними надо ухаживать, периодически менять. И это разумно. Не надо заниматься неразумным украшением, потому что это абсурд. Давайте спросим москвичей, что реально им нужно. Им летом нужно зелени. И зимой всё равно приятно, когда есть деревья. Это разумно. Встань на место другого человека и подумай о будущем. Не о тех цветах, которые за огромные деньги меняют каждую неделю — это, кстати, большой бюджет, — а о том, что дерево лучше полить, и потом его надо оберегать в центре города, тогда оно даст нам то, что мы любим в городах во всём мире. Мы любим парки, мы любим большие деревья. Они необходимы.

М.Б.: Получается, у нас в доме есть люди из культуры, у нас везде люди из Думы.

О.С.: У нас и в культуре есть проекты, которые не думают о том, что такое культура. И то и другое — озеленение города и работа над его осуществлением — это профессиональная работа, работа в культуре — это профессиональная работа. Ты всегда думаешь о людях. И ты должен быть открыт. Если у тебя сложный проект… потому что задача культуры — это не только давать удовольствие, развлекать, а эта развлекательная функция есть, потому что есть понятие досуг, и культура — часть досуга, но это ещё и воспитание, ещё и развитие людей. И сложные проекты, без которых не может жить ни одна культурная организация, их воспринимать труднее. Но если ты действительно понимаешь, о чём ты хочешь сказать людям…

М.Б.: Самое сложное, пожалуй.

О.С.: Очень большие, великие учёные могли объяснить на пальцах самые сложные теории. Путаются те, у кого в голове неясность. Поэтому, да, бывают выставки, которые заведомо не массовые. Значит, их нужно соединить — это роль программного директора. Я арт-директор музея. Значит, у тебя какая-то выставка популярная и ты знаешь, что на неё идут люди, и у тебя есть надежда — и она сбывается, — что они зайдут на другую выставку, на которую бы они просто не зашли. И в этот момент у нас работает штат гениальных молодых экскурсоводов, которых просто и легко попросить показать. У нас огромное количество бесплатных экскурсий — экскурсия стоит просто символические деньги. Пойдите и не бойтесь человека, который вам расскажет. Сначала надо учить языку. Мы же приезжаем в Китай и не знаем китайского языка. И мы устаём от чужого языка, от наплыва чужих лиц, которые выглядят не так, как мы привыкли.

М.Б.: Ну, то есть зрители, вы хотите сказать, приходят и не то чтобы ищут своё, а через понятное познают какую-то следующую ступень, как следующий параграф учебника, получается?

О.С.: По-разному. Зритель разный. Но, в принципе, да,

«культура — это знания, и её надо учить любить с детства»

Поэтому моя борьба везде, она за то, чтобы сделали законодательство, при котором дети должны появляться в музее с детства. А на сегодня это невозможно, потому что учителя имеют почасовую сетку. Соответственно, привезти детей — а мы не можем забрать детей из Бибирево, из Ясенево и привезти их сами — они должны приехать с классным руководителем, с учителем. Для учителя это 4 часа, которые выкинуты из оплаченной сетки, потому что детей надо привести, мы им даём бесплатные экскурсии. Прекрасно! Они проводят в музее как минимум полтора-два часа. После этого их надо увести. Понимаете, что это рабочее время, которое не оплачено и не включено в сетку преподавателя.

М.Б.: А у вас есть возможность вот эти идеи доносить до нужных ушей?

О.С.: Я в последний раз озвучивала эти идеи на президентском совете по культуре.

М.Б.: Когда это было?

О.С.: Это была весна.

М.Б.: То есть ещё не так уж и много времени прошло?

О.С.: Нет, я всё время об этом говорю. Я говорю одно и то же: что если бы меня мои гениальные учителя — и я ещё и ещё раз благодарю свою 444 математическую школу — не водили в театры, не водили на концерты и не водили в музеи, то, конечно, у меня не было бы сегодня огромного пространства, которое называется культура — разная. Понимаете, театр, кино, музыка — это всё едино. И я бы не получала того ресурса энергетического, который возвращает мне энергию. Меня все спрашивают, откуда, откуда вы черпаете энергию?

М.Б.: Да я вообще вспоминаю, как мы это любили. Это был какой-то праздник!

О.С.: Да что значит «как мы это любили», а сейчас вы это не любите?!

М.Б.: Я имею в виду, когда в школе училась, вы просто меня погрузили. Просто у нас тоже это было на регулярной основе, я не в Москве росла, но всё, что возможно было в моём городе, — это были регулярные экскурсии: и картинные галереи, и краеведческий музей, и даже фабрики и заводы — это сильнейшее впечатление!

О.С.: Конечно! А я, например, ездила со школы в археологические экспедиции. Я ездила в этнографические экспедиции. Поэтому мы в Закарпатье изучали, каким образом на очень небольшом пространстве живёт 11 национальностей, имея разные обряды похорон, рождения, венчания.

М.Б.: Это математическая школа вам такое давала?

О.С.: Да. И это чудесно, потому что я толерантна — не как слово, которому надо учить, а потому что я общаюсь с этими людьми. В этот момент, кстати сказать, у нас не было никаких конфликтов, они мирно жили на одной территории: украинцы, русские, румыны, немцы. И я до сих пор храню тетради с записью обрядов, национальной кухни, с перерисовкой национальной одежды. У меня ещё есть одежда, которую я иногда достаю, которую я привезла в 14 лет.

М.Б.: Вы считаете, что это возможно?

О.С.: Всё возможно. Вообще возможно всё, что разумно.

«Если мы не начнём детей к культуре приучать с детства, то мы получим маугли»

Потому что это известный феномен. Если человеческий ребёнок слишком долго рос без человеческого общества — его в каком-то возрасте вернули в наш социум, где его можно научить говорить, но вот после какого-то возраста уже говорить не научишь. Если мы детей будем встречать с культурой — это наши будущие зрители, слушатели, это культурные люди. А если мы будем с одной стороны бить барабанную дробь — нам нужна культура, она у нас оружие, мы сегодня говорим, что это мягкая сила, жёсткая сила, это правда. Культура — это колоссальная важнейшая сила. Мы только дробь бьём. Потому что если культура не встречается с детьми, то потом мы делаем программу под названием «Творцы» — а кто её будет слушать?

М.Б.: У меня сразу два вопроса. Первым было — возможно ли создать нечто универсальное? Я имею в виду или объект искусства, или выставку — выберите, чтобы она всем подходила. И ещё, касались улиц Москвы — и вы высказались про озеленение, а я хотела спросить, что ещё вот заставляет вас за сердце, как говорится, схватиться?

О.С.: Отвечаю на первый ваш вопрос. Действительно, есть универсальные выставки, на которые ходят и дети, и взрослые. Например, я вспоминаю выставку замечательного художника Юнкера, которая была в Москве. Великий немецкий художник, современный, второй половины 20 века, который породил так называемую гвоздевую выставку. Он известен тем, что работал с гвоздями. И это безумно красиво. И ещё вдобавок и такие игровые объекты. Я помню, как мой ребёнок, которому было 5 лет в это время, после этого прибежал на дачу, попросил у дедушки научить его пользоваться молотком, гвоздями и стал собирать, создавать свои первые арт-объекты. Закончилось это тем, что сегодня мой сын — художник. И, на мой взгляд, неплохой. И я этим горжусь. Эта выставка фантастическая, потому что, действительно, это фантастический человек, который создал свой пластический язык — очень сложный, если брать концепт Юнкера. Я радуюсь тому, что Юнкер у нас появится. Другое поколение уже, мало кто помнит выставку, которая в 88-м году была полна народу. И причём надо понимать, что тогда Россия в первый раз встречалась с современным искусством. Мы будем показывать выставку немецкой группы «Зиро», которая как раз откроется 24 сентября в нашем музее. И, в том числе, мы бились, чтобы она была в рамках культурного обмена «Москва — Дюссельдорф», в котором мы много лет сотрудничаем, чтобы нам привезли Юнкера. Потому что я знаю, что это аттрактивно и для взрослых и детей, каждый будет считывать свои смыслы. Не все выставки так работают. Но я абсолютно точно знаю, что

«наши экскурсоводы могут объяснить абсолютно любую выставку любой публике от 3 лет до 93»

М.Б.: А кто важнее — дети или взрослые на выставке? В одном — это вклад в настоящее, в другом — вклад в будущее.

О.С.: Поэтому вопрос не имеет смысла. И то и другое.

М.Б.: Снимаем. Хорошо. А вы говорите о том, что сейчас дети не соприкасаются с искусством, вернее, редко, но ведь сейчас только ленивый не фотографирует, кто угодно фотограф. Вот как вы к этому относитесь?

О.С.: Толерантно.

М.Б.: Нет у вас гнева праведного?

О.С.: Нет. У меня есть только огромная радость. У меня есть разные далеко идущие размышления на эту тему. Природа кино и фотографии, природа видео одинакова, но изображение сегодня вытесняет слово. И как психолог, как человек, я волнуюсь и думаю о том, куда идёт культура. Потому что искусство мне нужно только для того, чтобы предвидеть будущее, особенно современное искусство — это гениальный телескоп, который направлен в будущее, который предупреждает тебя и о прекрасном, что нас ждёт, и об ужасном. Не бывает плохих времён, бывают проблемы, которые лучше видеть заранее, и тогда с ними можно справиться, будь то кризис 98 года, будь то путч 91 года, кризис 2008-го. Я всё это знала заранее только по произведениям искусства.

М.Б.: У меня вот есть вопрос, чтобы не врать вам, чтобы вы не думали, что я сочиняю. Как раз и эта цитата, и что из сегодняшнего вы увидели несколько лет назад, если можно так буквально понимать? Получается, я правильно буквально воспринимала. Но я тогда с вами поделюсь, я впервые столкнулась с современным искусством вплотную. Конечно же, оно мелькало в моей жизни, так или иначе, в Лондоне. И я так боялась и волновалась, потому что я понимала, это ответственно. У меня было предвзятое отношение, я его не понимала и не любила, соответственно. И вот пришла я, ходила-ходила, я нашла несколько объектов, у которых я застряла, и поняла, что это мой личный успех. Пусть даже 2 из 202, но я застряла и заинтересовалась. Но вот так, чтобы они предсказывали будущее, мне даже на ум-то никогда не приходило. Мне хочется какой-то расшифровки. Я в это верю, но никак не могу дотронуться.

О.С.: Во-первых, мне очень нравится то, что вы сказали, что вы шли ответственно, предубеждённо, и вы хотели понять всё-таки. Хотя у многих есть предубеждение, что современное искусство трудно понятно. Да, оно трудно понятно, это нормально. Если вы приезжаете в чужую страну, где говорят на другом языке, вам трудно понимать этих людей. Если вы их не понимаете, в конце концов, вы от них устаёте. Вот я приезжаю на научную конференцию в Китай. Рядом со мной 350 китайцев. Вот только что я была в Японии, там были китайцы, японцы, люди очень разных рас. К концу дня ты выжат как лимон, потому что тебе трудно опознать эти лица, трудно запомнить их имена. И даже если вы говорите на английском, на общем языке, всё равно они говорят по-своему, и ты должен с этим как-то справиться. В какой-то момент ты просто устаёшь. И очень важно в этой усталости не допустить раздражения. Важно понимать, что ты просто не понимаешь, что они в нашем социуме чувствуют себя так же, что им так же нелегко с нашим русским языком, с нашими русскими эмоциями и т.д.

М.Б.: Как это перекликается с предсказаниями?

О.С.: Я вам хочу сказать, что когда мы приходим смотреть современное искусство, во-первых, не надо его смотреть, если очень не хочется. Не надо. Это не обязательная программа в школе. Лучше астрономией заняться, которую вынули из школьной программы. В целом это полезно. Не надо бояться, что тебе из 1000 произведений нравится одно, потому что современного искусства много. Вот вокруг вас ходит много мужчин, вы же всё-таки выбрали папой вашего ребёнка одного, понимаете. Значит, не надо бояться, что ваша любовь садится на какой-то отдельный объект. А дальше надо понимать простую вещь, искусство любое, современное или несовременное, это символический объект.

Я поставлю сюда сейчас знаменитую картину Шишкина «Три медведя» из Третьяковской галереи — в угол студии, никто её здесь не ждёт, люди пройдут — не заметят ни одного медведя, ни трёх, они просто пройдут. «Мону Лизу» можем поставить, и люди, занятые своими делами, вот этими обычными — звукорежиссёр будет править микрофон, вы будете готовить записи к интервью — просто не заметят. Мы приходим в музей, мы останавливаемся. И надо понимать, что этот символический объект, называемый искусством, — он молчит, всё, что мы считываем, это только потому, что это зеркало, но это зеркало магическое, потому что в этом зеркале мы видим только себя. Поэтому нельзя судить искусство, можно судить только наше восприятие искусства.

М.Б.: Ого-го! Это, получается, как с ребёнком. Смотрите, всё, что тебя раздражает в твоём маленьком ребёнке, во всём этом виноват ты, потому что он как зеркало.

О.С.: Конечно, мы злимся на детей, а наши дети — это сложение нашей генетики и того, чему мы их учим. Поэтому когда-то замечательная песня Кима, которую мы в школе пели: «Если кажется вам, что мы чушь несём, вы нас создали, мы ни при чём. Надо вспомнить, что Ким в этот момент учил в школе. Поэтому мы видим в произведении то, что мы знаем. Но так как мы остановились, мы начинаем из себя доставать что-то, что мы знаем, и что-то, что у нас было так глубоко, что мы сами про себя не знали. Поэтому нам нужно искусство, чтобы мы залезли в себя, узнали про себя что-то новое, открыли в себе какие-то новые ресурсы.

«У нас ресурсов гораздо больше, чем мы используем»

М.Б.: Вы говорили, что у вас в каком-то углу целуются — это потому что вокруг искусство?

О.С.: Не знаю. Я дико горжусь тем, что к нам в музей приезжают, например, справлять свадьбы. Если меня спросят, что доставляет мне радость в музее… Вот если молодые люди приезжают и хотят у меня в каких-то залах музея сделать свадебные фотографии, для меня это, может быть, самое главное признание того, что то, что мы делаем, кому-то нужно.

Я помню, что у нас была распаковка очень сложной выставки. Огромное количество огромных контейнеров, из которых мы должны вынуть какую-то безумную скульптуру Марка Куинна, ещё что-то, и мне звонят ребята и говорят: «Мы только что расписались, мы хотим приехать к вам сфотографироваться». Я говорю: «Вы знаете, музей полностью закрыт». Это тот редкий случай, когда весь музей закрыт на переинсталляцию. Он говорит: «Ну, в лобби у вас нога есть, и мы на крышу пойдём». Это у меня колонна. И приехали. Они такие хорошие. Я говорю: «Почему вы хотели так в музей, даже когда нет выставки?» Они говорят: «Вы знаете, мы к вам регулярно ходим, нам у вас интересно, нам здесь комфортно».

Если людям комфортно, я всегда говорю на «Ночи в музеях», что лучше найти своё счастье в музее, чем на дискотеке в огромном клубе — которая, я тоже считаю, нужна обязательно. Но там, где никто никого не слышит, где ничего не видно, где люди с трудом воспринимают друг друга, вероятность ошибки, что нашёл не того единственного или не ту, гораздо выше.

«Надеть фату и спраздновать праздник — это одно, а дальше каждое утро надо о чём-то говорить»

Искусство — это совершенно неисчерпаемая тема для разговоров и для совместного проживания, потому что люди семейно развиваются.

М.Б.: Это очень важно. Вы себе не представляете, какую сейчас важную вещь сказали для меня и для многих — может, кто-то не догадывается. Вот это совместное развитие и совместный досуг, потому что у нас начинают несерьёзно к этому относиться. Работа — это главное. Я хочу немножко личного. Что для вас является необходимостью такой жизненной? Может быть, посещение выставок, лекции, фотоальбом, альбом по искусству на ночь?

О.С.: Жизнь — это жизнь. И она у меня состоит в основном из работы. Но счастье моей работы в том, что она у меня любимая. Поэтому, естественно, в моей работе я хожу на выставки, смотрю огромное количество книг, я слушаю лекции, я их читаю и т.д. Это кусок моей жизни.

М.Б.: А вы ходите, ну, я не знаю, можно ли так сказать, к конкурентам?

О.С.: Я считаю, что только очень неразумный человек думает, что он может пойти. Вы знаете, поэт Парщиков, которого я сегодня уже цитировала, говорил: «На пустом месте даже глупость не растёт». Если ты не знаешь всё, профессионально ты обязан знать всё. Более того, это доставляет мне колоссальное наслаждение. Когда я вижу выставку у своих коллег, я не могу сказать, что у конкурентов, я в огромном количестве жюри художественных премий, фотографических премий. Конечно, любые призы в искусстве помогают, во-первых, зрителю встретиться с произведением, а во-вторых, помогают творцу сделать следующее. Но это всегда субъективно.

Вы понимаете, что нельзя сравнить Копполу и Тарковского. Представьте себе, что вы сидите и у вас одновременно в одном соревновании Коппола и Тарковский. Как вы их сравните? Их невозможно сравнить. Я стараюсь всё смотреть, всё читать. Во-первых, я иду, потому что это часть моей профессии. С другой стороны, это потребность, это необходимость, это воздух, которым я дышу. И я потом ещё и в своём «инстаграме,» и в своих интервью говорю: «Ребята, пойдите посмотрите». Сейчас я могу всем сказать: пойдите, посмотрите выставки молодёжной биеннале современного искусства. В этом году это гениально получилось. И надо идти и на основной проект на Трёхгорку, и надо идти в Московский музей современного искусства, где стоит тоже замечательная программа. И это действительно доставляет удовольствие. У нас стоит в рамках этой молодёжной биеннале 10-летия Родченко, но я, сходив на Трёхгорку, получила колоссальное удовольствие.

М.Б.: Как к вам попасть на выставку не в качестве зрителя, а в качестве участника? Если вы лояльно относитесь и приветствуете увлечение фотографией, ведь новые авторы только начинают.

О.С.: Мы их ищем. Если автор хочет попасть, он всё равно попадёт. Мы просматриваем огромное количество досье. У меня есть кураторы. Самое главное, чего не надо делать, — не надо директору музея давать свои книги или свои портфолио во время вернисажа, потому что вернисаж — это работа. Ты в этот момент встречаешь людей, это очень важно, это очень сильно — отдача энергии. Я после вернисажей иногда и теряю сознание. Ты отдаёшь в этот момент людям энергию. Но мы смотрим досье. У меня есть кураторы, им посылают досье. Мы их ищем сознательно и в мире, потому что у нас международная программа, и, конечно, в России, потому что, например, фотобиеннале — это около 60 — 90 выставок. И у меня два фотобиеннале: одно — «Мода и стиль фотографии», которое будет проходить на следующий год, в этом году мы делали 20 раз фотографическую весну в Москве. Вы понимаете, что это такое? И ты, конечно, ищешь новые имена, и мы всегда соединяем классиков и звёзд, историю и сегодняшний момент, и мы всегда открываем новое.

М.Б.: Меняется за эти 20 лет, что больше люди стали любить фотографировать, или не меняется?

О.С.: Нет, не меняется. Вопрос не в том, что они стали фотографировать, вопрос в том, как они стали фотографировать. Конечно, новая технология, если мы говорим о мобильном телефоне, она даёт новые сюжеты, потому что возникает интимная дистанция.

«Мобильным телефоном можно снимать на расстоянии 5—7 см от стола, а профессиональной камерой с такого расстояния не снимают»

Это другая интимная дистанция. Можно снимать людей, которые не реагируют на мобильные телефоны, но будут очень напряжены и поменяют выражение лица, когда появится камера. Они начнут позировать. И, конечно, мы всегда смотрим на то, чтобы за проектом стояла не просто вспышка и не просто один удачный кадр, который, в общем и целом, может сделать и ребёнок, и вот мы недавно показывали Микки, знаменитую обезьяну, которая была любимым актёром в Московском цирке, которая работала с великими художниками современными. Но, вы понимаете, что когда ты выбираешь проект — ты выбираешь позицию художника, месседж художника, конечно, ты выбираешь профессиональное качество.

М.Б.: А вы это обсуждаете с художником сами?

О.С.: Конечно, обсуждаем.

М.Б.: А часто не совпадает тот месседж, который вы видите, и тот, который он посылает сам?

О.С.: Да.

М.Б.: То есть каждый видит и читает своё, считывает?

О.С.: Конечно. Но это очень интересная дискуссия.

М.Б.: Это безусловно. Даже спорить не буду. Сами вы фотографируете?

О.С.: Да.

М.Б.: И где делаете фотографии?

О.С.: У меня в телефоне.

М.Б.: Понятно. Ну, значит, в «Инстаграме» они есть, да?

О.С.: Чуть-чуть, потому что это огромное время. Половину времени у тебя не работают телефоны, потому что ты где-то перемещаешься, коммуникация порвана. Во-вторых, даже просто когда ты снял, выложить в «Инстаграм» — это время, особенно, подписать без ошибок, когда ты на ходу, когда ты в этот момент говоришь. У меня крайне редко бывает свободное время, но когда оно бывает, я с радостью фотографирую. И меня не волнует то, что завтра это исчезнет с моим телефоном. Я хочу всех предупредить: если вы хотите, чтобы у вас осталась память личная, память семьи, которая, кстати, потом может оказаться на этом портале замечательном, который мы недавно открыли — «История России в фотографиях» или Russia in photo, www.russiainfoto.ru. Там сейчас больше ста тысяч фотографий из самых разных музеев и архивов, там уже более 40 тысяч источников, там семейные коллекции, там коллекции фотографов, их наследников.

Это безумно интересно, потому что, набрав любое ключевое слово, мы можем найти нашу историю. И когда мы смотрим на эту историю, надо понимать, что это необязательно 19 век или начало 20 века, мы историю делаем сами своими руками. И все наши фотографии, если мы их печатаем, заметьте, они будут жить долго. По крайней мере, сегодня, мы знаем, что отпечатки, сделанные в 1840 годах, живы до сих пор. Поэтому я считаю, что потратить время вечером и выбрать из огромного объёма, который мы механически — это рефлекс уже — снимать — забиваем в свой телефон или в свою цифровую камеру, выбрать, не побояться напечатать, потому что сегодня принтеры доступны всем. И потом делайте свои альбомы, присылайте нам это на сайт. И вы поймите, что каждый из нас — участник истории. Когда ты смотришь на эти фотографии, мы понимаем, что история — это необязательно выход официальных лиц, вход на официальные мероприятия. Нет. История — это наши чаепития, наши пикники. История — это то, где мы видим проблемы, когда нам больно, и мы не можем зафиксировать этот момент, и история — это когда нам радостно и мы не можем этот момент зафиксировать. Но их надо беречь.

М.Б.: Что, на ваш взгляд, вообще нельзя фотографировать? Есть такое?

О.С.:

«Я считаю, что говорить можно и нужно обо всём. Фотографировать можно и нужно всё, что в данный момент кажется тебе важным»

Вопрос, как и в каком ключе, мы это будем обсуждать.

М.Б.: А всегда своё отношение — я имею в виду авторское — видно на фотографиях?

О.С.: Ну, конечно.

М.Б.: А что в вашем рейтинге — хотя тут слово рейтинг тоже вызывает у меня некоторые смущения — тем не менее идёт после фотографии?

О.С.: Во-первых, у меня нет рейтингов. Я иногда ем рыбу, иногда мясо, иногда не ем ни того, ни другого.

М.Б.: Но вы что-то любите больше, а что-то меньше.

О.С.: У меня нет такого. Мне иногда нужно одно, иногда другое. Мне многое нравится. Я обожаю кино. Я не могу жить без кино. Я люблю театр. Не весь. Так же как не всё кино, как не всю фотографию. Понимаете, но я не могу жить без культуры, это я точно знаю. Так было с детства. И в момент предельной усталости я выхожу из неё только через культуру. Как бы не были разряжены мои батарейки, я в этот момент возьму хорошую книгу, пойду в театр, включу кино или пойду в кино, я обожаю ходить в кино.

М.Б.: А какой ваш настольный фильм?

О.С.: Я редко пересматриваю фильмы.

М.Б.: Ну, вы даёте!

О.С.: Но фильм, который я люблю больше всего, это «Догвилль».

М.Б.: Ну, вы даёте — два!

О.С.: А там история, которая тебя поддерживает. Понимаете, некоторые вот Библию каждый день читают.

М.Б.: На контрасте что ли поддерживает?

О.С.: Ну почему на контрасте? Это же история библейская. Николь Кидман, как вы помните, главная героиня, — она хочет принести добро в мир. И она убегает от отца-бандита в этот самый Догвилль. Догвилль — это название местечка. И, на самом деле, ей это изначально удаётся, потому что она делает счастливыми стариков, детей, взрослых. А в конце концов этот мир поворачивается к ней, сначала нося её на руках, совсем другой и очень агрессивной стороной.

М.Б.: Куратор, инициатор создания и директор Московского дома фотографии — ныне Мультимедиа-арт-музей — Ольга Свиблова, в программе «Творцы». Спасибо!

О.С.: Которая всегда ждёт вас на Остоженке, 16, Мультимедиа-арт-музей, Московский дом фотографии, мы открыты до 9 вечера, так что не бойтесь застрять в пробках. Приходите в музей. У нас интересно.

М.Б.: И целуйтесь.

О.С.: И целуйтесь!

Париж Ольги Свибловой | GQ Russia

Куратор-искусствовед, создатель и директор Московского Дома фотографии ( Мультимедиа Арт Музей ).

Куратор-искусствовед, создатель и директор Московского Дома фотографии (Мультимедиа Арт Музей).

С 1988 года я регулярно бываю в Париже с 1991 года провожу там много времени, потому что в Париже жил мой любимый муж Оливье Моран.

Этот город меня многому научил и учит до сих пор.

Когда я впервые прогуливалась по Парижу 1998 году, он мне не понравился. Не понравился настолько, что на следующий день я уехала в Амстердам. Тогда я бродила по улице Rue de Rivoli, где мы потом тринадцать лет жили с мужем. Мне показалось, что Риволи это такая официальная улица, туристическая – кругом сувениры с Эйфелевой башней.

Теперь в Париже у меня есть родные места. В 1995 году у меня было первое интервью с Анри Картье-Брессоном. Я уже хотела сделать биеннале, но понимала, что цена будет очень простая – жизнь. В это время Костя Эрнст, который выпускал тогда журнал «Матадор», отправил меня в Париж с миссией взять интервью у Анри Картье-Брессона, который вообще-то интервью не давал. Но мне удалось его раздобыть.

Fondation Henri Cartier-Bresson.

Анри Картье-Брессон жил на улице Риволи и встретился со мной в брассери. Он бывал очень обаятельным! После того как мы закончили интервью, он вынул ручку с золотым пером и элегантным жестом своими красивыми длинными пальцами подправил мне несколько линий в каталоге своих рисунков. Это меня так потрясло, что я вышла и поняла, что биеннале будет. Так случилось Московское фотобиеннале, а потом открылся музей, потому что останавливаться было уже нельзя.

Fondation Henri Cartier-Bresson, крупнейший фотографический фонд, находится в доме моего мужа. Дом стал фондом 15 лет назад, и с тех пор там ничего не изменилось, только выросли русские березы, которые мой муж сажал для меня. Это место обязательного маршрута, потому что там бывают выставки не только Анри Картье-Брессона, но и других авторов, работающих в жанре гуманистической фотографии. Сейчас мы собираемся делать с этим фондом новую выставку Анри Картье-Брессона к 20-летию Дома фотографии. Мы начали первое биеннале с Анри Картье-Брессона, показывали его трижды и сейчас будем делать совершенно другую выставку – великого художника не бывает много.

Я привожу из Франции огромное количество выставок. Для меня Париж — место, где я работаю, потому что в Париже происходят события, на которые я не могу пропустить, которые расширяют мой профессиональный кругозор и позволяют встречаться с коллегами не только из Франции, но и со всего мира и делать с ними совместные проекты.

Центр Помпиду.

Когда я приезжаю в Париж, я хожу в музеи. Без Центра Помпиду не бывает Парижа. Я люблю бывать в Jeu de Paume, который, кстати, во многом похож на МАММ по направлению своей деятельности. Мы работали с Musée d’Art moderne, где я тоже регулярно бываю. Год назад открылся музей Пикассо после реконструкции; так как дружу с его директором, «Кошку» Пикассо нам дали в кратчайшие две недели, что невозможно с точки зрения правил выдачи музейных экспонатов.

Каждый раз, когда я в Париже, я, конечно, иду на Сен-Поль в Европейский дом фотографии (Maison Européenne de la Photographie), с которым у нас замечательные дружественные связи. Это не самый большой, но один из самых посещаемых музеев Парижа. В 1995 году я была на стройке Европейского дома фотографии (он открылся, когда и наш – осенью 1996 года, ему тоже исполнилось 20 лет). Мы шли пешком по Ле-Аль с директором этого музея Жан-Люком Монтерросо, с которым мы дружим до сих пор. Я его спросила, что за музей он пытается открыть. Он мне кратко и ясно рассказал, и я подумала, что мы откроем биеннале в Москве, потом откроем музей, и этот музей будет больше и лучше. И нам есть чем гордиться. Московский музей сейчас стоит на международной карте культурного туризма, и это бренд, который мы создали своими руками во многом благодаря поддержке французских партнеров – Департаменту культуры мэрии Парижа, французскому Культурному институту.

Musée national Picasso-Paris.

В последние два года я кружусь вокруг Мадлен, вокруг Фобур-Оноре (Faubourg Saint-Honoré), где мы жили с мужем, где я выгуливала собак. Есть я люблю дома. Муж так хорошо готовил, что не хотелось выходить. Но у нас были любимые места. В лучших ресторанах Парижа нет такого безумного меню, как у нас. Если мы хотели антрекот, мы ехали в ресторан L’entrecote , где его готовят с удивительным соусом. В сезон устриц ходили в Le Bar à Huîtres. Сейчас я люблю ресторан Paris-London на Мадлен, хотя тринадцать лет я проходила мимо. Сорбет надо покупать в Berthillon прямо напротив Нотр-Дама, и только там. Эта семья делает мороженое больше 50 лет, крупнейшие сети миллион раз предлагали им продать рецепт, но нет! Летом они бывают закрыты, потому что вся семья уезжает в отпуск.

В моменты депрессии я останавливаюсь перед Zara на Faubourg Saint-Honoré, потому что, когда у женщины депрессия, она хочет купить все и выйти в хорошем настроении. Работает идеально, но лучше не оказываться перед дорогими марками, потому что купишь все равно, и необязательно будешь это носить. Я с удовольствием ношу вещи, купленные на Faubourg Saint-Honoré. А бижутерию, которую я очень люблю, я покупаю в музейных бутиках, иногда это Музей дизайна на Риволи (Musée des Arts Décoratifs)), иногда это Центр Помпиду.

Я мечтала прогуляться по Парижу, и недавно у меня случилась ночная прогулка – сразу после взрывов. Закрылась Paris Photo, и мы ужинали в ресторане у метро Filles du Calvaire, где находятся галереи, которым столько же лет, сколько нам. Мы встречаемся, обмениваемся выставками. Во время ужина прогремели взрывы, и мы, конечно, были в шоке, созванивались с близкими. Наш двор закрыли, и нам пришлось остаться в ресторане до четырех утра. Пока мы там были, я договорилась о пяти проектах. Потому что, когда нам угрожает терроризм, надо, чтобы жизнь продолжалась, а жизнь – это движение.

Фото: Екатерина Анохина

Часто проверяете почту? Пусть там будет что-то интересное от нас.

Свиблова, Ольга Львовна — это… Что такое Свиблова, Ольга Львовна?

Ольга Львовна Свиблова

Род деятельности:	основатель и директор музея «Московский Дом фотографии» и Мультимедиа Арт Музея, Москва; режиссёр документального кино, куратор. Академик Российской академии художеств,сценарист
Дата рождения:	6 июня 1953(1953-06-06) (59 лет)
Место рождения:	Москва, РСФСР, СССР
Награды и премии:

Ольга Львовна Свиблова (род. 6 июня 1953, Москва) — российский кинорежиссёр-документалист, куратор художественных экспозиций, основатель Московского дома фотографии и директор Мультимедиа Арт Музея. Академик Российской академии художеств.

В 2011 году Ольга Свиблова вошла в международный рейтинг 100 самых влиятельных людей в мире искусства по версии издания «Le journal des Arts», заняв 97 место в списке. Она постоянно включается в Топ-50 самых влиятельных лиц в российском искусстве, который составляет журнал «Артхроника» (в 2012 году занимает 2-ю позицию в рейтинге).

Биография

В 1978 году с красным дипломом окончила факультет психологии Московский государственный университет им. М. В. Ломоносова, в 1987 году — аспирантуру факультета психологии по специализации «Общая психология» (научный руководитель — известный специалист по психологии мышления профессор Олег Константинович Тихомиров, тема незащищенной диссертации «Метафоризация как модель творческих процессов»). Академик Российской академии художеств.

Куратор более 500 проектов в области современного искусства и фотографии в России и за рубежом. Художественный критик, автор более 200 статей.

Режиссёр и автор сценариев документальных фильмов

1987 г. — «Кривоорбатский переулок, 12» (приз на фестивале документального кино об архитектуре в Лозанне).
1988 г. — «Черный квадрат» — фильм о русском андеграундном искусстве с 1953 по 1988 г. (приз парижской критики на фестивале в Каннах, «Золотая пластина» — главный приз фестиваля документального кино в Чикаго, первый приз на фестивале документального кино в Бомбее, Первый приз на I Всесоюзном фестивале документального кино) [1].
1991 г. — «В поисках счастливого конца», фильм о современном русском искусстве 1988—1991 гг. (первый приз на конкурсе документальных фильмов в Центре Помпиду).
1995 г. — «Дина Верни» (приз кинофестиваля ЮНЕСКО в Париже).

Работа

1996 г. — основатель, совместно с Правительством Москвы, и директор музея Московский Дом фотографии (с 2001 г. — «Мультимедийный комплекс актуальных искусств»). Основатель и бессменный художественный директор Международной Фотобиеннале в Москве и конкурса «Серебряная камера».
1997 г. — художественный директор Международного фестиваля «Москва глазами русских и зарубежных фотографов»;
1998 г. — художественный директор Международного фестиваля «Спорт в фотографии»;
1999 г. — основатель и бессменный художественный директор Московского Международного фестиваля «Мода и стиль в фотографии» (раз в два года).
2007, 2009 гг. — куратор Российского Павильона 52-й и 53-й Венецианской биеннале современного искусств

ПРОЕКТЫ (куратор, со-куратор и координатор)

1984 г. — куратор однодневных художественных выставок молодежного современного искусства в выставочном зале Московского Союза художников на Кузнецком Мосту;
1987 г. — куратор кино- и поэтических программ в рамках 17 молодежной выставки на Кузнецком Мосту;
1987 г. — куратор 1-го фестиваля русского авангардного искусства в Финляндии и выставки «Три поколения семьи Родченко», Иматра, Финляндия;
1988 г. — «Игорь Ганиковский», галерея Julia Tokaer, Париж; «Евгений Дыбский», галерея «Кай Форсблом», Хельсинки; «Игорь Ганиковский», галерея «Пелин», Хельсинки; приглашенный профессор Королевской академии, Амстердам;
1989 г. — выставка исландских художников, Музей декоративно-прикладного искусства, Москва; выставка российских художников на Международном фестивале современного искусства в Глазго; «Ирина Затуловская», галерея «Кай Форсблом», Хельсинки; «Захар Шерман», галерея «Пелин», Хельсинки; «Сергей Шутов», галерея «Кай Форсблом», Хельсинки;
1990 г. — выставка русских художников в Национальной галерее Исландии, Рейкьявик; выставка украинских художников, галерея «Кай Форсблом», Хельсинки; выставка грузинских абстракционистов, галерея «Кай Форсблом», Хельсинки; «Франциско Инфанте», галерея «Кай Форсблом», Хельсинки; «Искусство как деньги, деньги как искусство», Всемирный экономический форум, Давос, Швейцария;
1991 г. — куратор корпоративной коллекции РИНАКО; «Common Land» / «Общая земля», совместный англо-российский проект в шести музеях Великобритании: Peterborough Museum, Art Gallery; Aberdeen Art Gallery; Grundy Art Gallery; Wakefield Museum and Art Gallery; York City Art Gallery; Salford Museum and Art Gallery; Usher Gallery; создание и общее художественное руководство творческими мастерскими в Трехпрудном переулке, старт программы «Искусство как удовольствие, удовольствие как искусство»: программа существовала в течение двух лет, и каждый четверг открывалась новая выставка; «Искусство как власть, власть как искусство», выставка современных российских художников, ЦДХ, Москва; «Дональд Джадд», Выставочный зал Фонда Культуры, Москва;
1992 г. — выставка современного русского искусства, Caisse des Depots et Consignations, Париж; «Валерий Кошляков», Центр современного искусства La Base, Париж;
1993 г. — выставка корпоративных коллекций международного современного искусства Caisse des Depots et Consignations, ЦДХ, Москва; «Франциско Инфанте», Центр современного искусства La Base, Париж;

«Анатолий Журавлев», Центр современного искусства La Base, Париж;

1994 г. — «Мария Серебрякова», Центр современного искусства La Base, Париж; «Олег Васильев», Центр современного искусства La Base, Париж; групповая выставка современного русского искусства, Центр современного искусства La Base, Париж;
1995 г. — «Игорь Шелковский», Центр современного искусства La Base, Париж;
1996 г. — «Исламский проект» группы «AES+F», галерея La Base, Париж; групповая выставка современных российских фотографов, Центр современного искусства La Base, Париж;
1997 г. — «Фотографии Александра Гринберга 1920—1930-х гг.», галерея «Черный квадрат», Париж; «Фотографии Юрия Еремина 1920—1930-х гг.», галерея «Черный квадрат», Париж; «Александр Викторов», галерея «Черный квадрат», Париж; арт-директор и куратор фестиваля «Москва глазами русских и зарубежных фотографов», 72 выставки, Москва;
1998 г. — «Фотографии Макса Пенсона 1920—1930-х гг.», галерея «Черный квадрат», Париж; «Фотографии Михаила Дмитриева конца XIX — начала XX века», галерея «Черный квадрат», Париж; «Игорь Мухин», галерея «Черный квадрат», Париж; «Ольга Чернышева», галерея «Черный квадрат», Париж; «История Москвы в фотографиях», Musée Carnavalet — Musée de l’Histoire de Paris, Париж; «Советская фотография — зеркало своего времени», выставочный зал Pavilion des Arts, Париж;
2000 г. — «Советская фотография — зеркало своего времени. 1917—1991 гг.», художественный музей Хельсинки
2002 г. — «Фотопровокации» Сергея Чиликова, фестиваль «Международные фотографические встречи в Арле»; «Макс Пенсон. Ретроспектива», «Международный месяц фотографии в Париже», выставочный зал Исторической Библиотеки, Париж; «Новый стиль в русской фотографии», «Международный месяц фотографии в Париже», выставочные залы Национального Архива, Париж; «От пикториализма и модернизма — к соцреализму. Советская фотография 1920—1930-х гг.», Музей истории, Вена;
2003 г. — «Новое начало / Современное искусство из Москвы», Кунстхалле, Дюссельдорф; «Сергей Чиликов», «Международный месяц фотографии», Рим «Русская фотография. Ретроспектива», Арт-музей, Рейкьявик; «Современная российская фотография. 1991—2003 гг.», Франкфурт-на-Майне;
2004 г. — «Советская фотография 1920—1930-х гг.», Фотомузей Винтертура, Винтертур;
2005 г. — «Тихое сопротивление. Русский пикториализм. 1900—1930-е», Fondazione Scientifica Querini Stampalia Onlus, Венеция; «Александр Родченко. Московские открытки» в рамках «Европейского месяца фотографии», Еврейский музей, Вена; «Дмитрий Бальтерманц. Ретроспектива», Европейский Дом фотографии, Париж; «Street, Art and Fashion» в рамках фестиваля EUROPALIA.RUSSIA 2005, Фотомузей Антверпена, Антверпен; «Русский взгляд на Европу» в рамках фестиваля EUROPALIA.RUSSIA 2005, Брюссель; Фотографический раздел выставки «Авангард. До и после» в рамках фестиваля EUROPALIA.RUSSIA 2005, Дворец изящных искусств, Брюссель; «Вторжение» в рамках 1-й Московской биеннале современного искусства, Москва;
2006 г. — «Визуальное оружие. Советский фотомонтаж 1917—1953», Пассаж де Ретц, Париж;
2007 г. — «Макс Пенсон. Ретроспектива» в рамках фестиваля «ACT 2006. Новое русское искусство в Лондоне», The Gilbert Collection, Somerset House, Лондон; «Рай безгорестный…» группы « AES+F» , Пассаж де Ретц, Париж; «Александр Родченко. Революционный взгляд», Musee d’art moderne de la ville de Paris, Париж; Российский Павильон 52-й Венецианской биеннале современного искусства (художники — Юлия Мильнер, Александр Пономарев, Андрей Бартенев, Арсений Мещеряков, группа «AES+F»), Венеция;
2008 г. — «Рай безгорестный…» группы «AES+F», MACRO, Рим; «Виза в Россию: земля и душа» Марка Виноградова, Пассаж де Ретц, Париж; «Александр Родченко», Hayward Gallery, Лондон; «Александр Родченко», Мартин-Гропиус-Бау, Берлин; «Тихое сопротивление. Русский пикториализм 1900—1930-х», в рамках российско-латвийских сезонов, Музей декоративно-прикладного искусства Латвии, Рига; «Тихое сопротивление. Русский пикториализм 1900—1930-х», Музей современного искусства, Стамбул; «Фотомонтаж в СССР. 1920—1950-е гг.», Фотомузей на Канарских островах, Тенерифе;
2009 г. — куратор Российского Павильона 53-й Венецианской биеннале современного искусства (художники: Павел Пепперштейн, Ирина Корина, Сергей Шеховцов, Георгий Острецов, Анатолий Журавлев, Алексей Каллима, Андрей Молодкин), Венеция.[2]

Семья

Первый муж — поэт Алексей Максимович Парщиков — видный представитель метареализма русской поэзии 1980-х годов (их сын — фотограф Тимофей Парщиков, род. 1983). Второй муж — Оливье Моран.

Награды

Фото