Ирина Прохорова о библиотеках, стереотипах и имидже городов — The Village
13 июня в петербургском «Лофт Проект Этажи» Ирина Прохорова прочла лекцию «Роль public art в производстве городской культуры, пространства и идентичности. Случай Норильска» в рамках проекта City.Cult. Она рассказала о проблемах, с которыми столкнулся Фонд во время работы над созданием благоприятной культурной обстановки в Норильске, о важности локальной идентичности города и о том, как превращать «депрессивные территории» в центры культуры.
The Village побеседовал с Ириной Прохоровой о том, можно ли применить опыт сибирских городов в Москве и Петербурге, как бороться со стереотипами жителей и прививать любовь к чтению и почему спальный район хуже депрессивного региона.
Каким образом ваш опыт работы с депрессивными городами можно применить в Москве и Санкт-Петербурге?
Любой спальный район Москвы или Петербурга — это город. Количество людей, живущих в нём, вполне соотносимо со средним населённым пунктом страны. И учитывая то, что в районах одни коробки и никакой инфраструктуры и культурной жизни не существует, у городов появляется большая проблема. Поэтому для периферийных зон нужно сделать особую стратегию развития. Этот вопрос мы недавно обсуждали в Высшей школе экономики с представителями и мэрами разных городов страны.
Все профессии, связанные с заботой о человеке: врачи, преподаватели, библиотекари, — у нас в абсолютном загоне и почти анекдотичны, как инженеры в советское время.
Целый ряд фундаментальных проблем одинаков и для депрессивных регионов страны, и для спальных районов больших городов. Например, жители периферии практически никогда не выезжают в центр. Как из отдалённых районов, когда до метро нужно ещё добираться полчаса на автобусе, можно поехать в театр? Если человек не работает в центре, это практически невозможно. Многие и работу начинают искать где-то поблизости, особенно люди с семьями, мамы с детьми. Получается такой Бруклин: люди практически живут в изолированном пространстве и никуда не выезжают. И если мы не выстраиваем там культурную инфраструктуру: театры, кинотеатры, культурно-развлекательные центры, стадионы, индустрию паблик-арта и так далее, то территория в скором времени превращается в совершенно депрессивный регион. Новостройки в Петербурге ничем принципиально в этом смысле не отличаются от Москвы. Особо хочется обозначить ужасную ситуации с библиотеками, даже в столице. Там вообще не ступала нога человека.
Каким образом можно эту ситуацию исправить? Например, в Москве начинается программа реновации библиотек и ДК. Вы как оцениваете её перспективность?
Программа реновации библиотек и домов культуры назрела давно. К сожалению, сейчас мы на том этапе, когда статус библиотекаря стал очень низким. Во-первых, его труд не оплачивается, и молодые люди никогда не пойдут работать за такие гроши. А во-вторых, у нас совершенно превратное представление о движущих силах общества. Те профессии, на которых общество и базируется, стали маргинальными и непрестижными. В результате все профессии, связанные с заботой о человеке, с ответственностью за сохранение культурной памяти: врачи, преподаватели, библиотекари, архивисты, гуманитарные исследователи, — у нас в абсолютном загоне и почти анекдотичны, как инженеры в советское время.
Нужно начать с того, чтобы просто объяснить обществу, что такое библиотека в современном мире. Это вовсе не благообразные старые женщины, которые выдают карточки, хотя благодаря именно их героическим усилиям библиотечное дело ещё не развалилось. Работа библиотекаря должна быть привлекательной для стильных молодых людей. Это должна быть путёвка в жизнь и шаг к большой карьере. Как это сделать в российской ситуации — надо спросить у разработчиков проекта интеграции молодых кадров.
Надо законодательно раскрепостить библиотеки, чтобы появился стимул к поиску новых форм работы с читателями.
В эпоху дистанционного образования роль библиотеки как центра дополнительного и альтернативного обучения многократно возрастает. Проблема в том, как перестроить работу библиотек на практике. Например, для начала не плохо было бы отменить Федеральный закон № 94 о тендерах. Он сильно подорвал работу библиотек, театров, музеев. Библиотеки практически не могут тратить деньги самостоятельно: у них куча рекомендаций и очень мало средств, чтобы что-то купить. Тендеры вообще очень коррупционная система. Все крупные издательства с помощью этих тендеров прокручивают свою литературу. Доходит до смешного: скажем, библиотека хочет выписать новое собрание сочинений Пушкина, качественно изданное, с хорошими комментариями. А им говорят: у нас есть другое, дешёвое издание, зачем вы тратите деньги на более дорогое? Надо законодательно раскрепостить библиотеки, дать им возможность самим закупать книги и выстроить систему поощрений, чтобы появился стимул к поиску новых форм работы с читателями. Пока мы сохраняем формальный подход и эти барьеры, никакой интернет нас не спасёт.
А с районными библиотеками как быть? В центральные, по крайней мере, ходят студенты, там независимо от имиджа всегда очереди. А на периферии людям, кажется, вообще не нужно такое учреждение…
В районные библиотеки не ходят, не потому что там нечего читать. Молодые люди чутко реагируют на живое и неживое. Вы хоть развесьте плакаты по городу, но человек всё равно приходит в эстетически устаревшее пространство — из наших библиотек хочется сбежать. Если библиотека станет частью современного комплекса, тогда туда пойдут. Там надо ставить компьютеры, проводить акции. Потому что как только мы говорим «пропаганда чтения», у всех начинается зевота. Но это надо делать. Каждое поколение требует нового поиска интереса к чтению.
То же, думаю, касается и интереса к искусству. Как вы считаете, у музеев те же проблемы, что у библиотек?
В плане подхода и отношения с властью — да. В нынешней ситуации, когда современное искусство приравнивается к аморалке, я не знаю даже, как будет реагировать власть на следующее Биеннале современного искусства. Вот проект «Современное искусство в традиционном музее», который мы делаем в Петербурге, — это замечательный способ инкорпорирования современного и радикального подхода в традиционную музейную структуру. Я бы на месте города эту акцию пиарила как одну из своих визитных карточек. И обидно, что эта местная инициатива не имеет выхода. Сколько я ни рассказываю — ни в Москве, ни в других городах про этот проект никто не знает. Но это ведь легко провести в любом городе, ведь везде одни и те же проблемы, особенно у небольших музеев.
Образ Петербурга XIX века накладывается на город и мешает видеть другую, не связанную с унынием и меланхолией часть. Город сам не верит в свою радикальность.
В прошлый раз за время программы я посетила множество музеев, куда бы просто так в жизни не пошла. Например, Музей-квартира Шаляпина: никогда там не была, а это между тем отличное и интересное культурное учреждение. Сначала, кстати, музеи отказывались, а сейчас в очереди стоят, чтобы поучаствовать в программе. Приходит понимание того, что новое — это не обязательно разрушение старого. Девяностые годы дали прорыв многим вещам, но при этом у нас не осталось времени пересмотреть то, что накопилось в запасниках. Это проблема традиционного искусства: мы его не видим. Всё лучшее лежит в хранилищах, Петербург — сокровищница, где всё спрятано от человеческих глаз. Если сокровища вытащить наружу, мы увидим массу вещей, о которых даже не подозреваем.
Вы много работали над имиджем Норильска. Как вам удалось переломить видение города в глазах жителей? Можно ли какие-то конкретные идеи и методы применить для улучшения имиджа Москвы и Петербурга?
Петербург описан в классической литературе как мрачный, нечеловеческий город. Но когда москвич приезжает сюда, он видит, что это на самом деле очень весёлый город. Однако мифология часто мешает это увидеть самим жителям. Если мы говорим о самоидентификации города, сторонний наблюдатель видит больше.
Москва культивирует в ущерб себе образы купечества и ярмарки, что мешает имиджу города, потому что он куда более сложный.
Проект Петербурга XIX века или революционного Петербурга накладывается на город и мешает видеть другую, не связанную с унынием и меланхолией часть. Это мешает ему развиваться: Петербург сам не верит в свою радикальность. Удивительно, что петербуржцы этого не видят. Как будто в Москве было меньше клоак и чердаков. Москва же, наоборот, культивирует в ущерб себе образы купечества и ярмарки, что, на мой взгляд, тоже мешает, потому что город куда более сложный, а это «раззудись плечо» — реакция на меланхолический образ Петербурга. Пересмотр культурных стереотипов очень важен для дальнейшего развития города, как Москвы, так и Петербурга.
Кстати, почему вы отказались от должности в общественном совете при Министерстве культуры?
Честно, у меня нет времени. Меня пригласил Мединский, я была очень польщена, но если этим заниматься, то нужно заниматься серьёзно, а не быть свадебным генералом. Если проводить экспертную политику, это требует много времени. Пользы от меня будет больше, если мы совместно с Министерством культуры сделаем ряд проектов. У меня нет ложного тщеславия.
Тем более политические взгляды Мединского мне не близки, и все эти «Мифы о России» вызывают у меня неприятное чувство. Но у меня есть опыт работы в регионах, когда очень консервативные люди оказывались эффективными и мы находили общий язык. Через несколько месяцев будет понятно, куда разворачивается деятельность Минкульта. Так что даже будь Мединский либеральным человеком и мне симпатичным, я была бы вынуждена отказаться, потому что не хочу подставлять свою репутацию под то, чем они занимаются. Я буду вынуждена брать ответственность за их решения.
Главное, чтобы не поддались на идею радикализации — Блоги — Эхо Москвы, 10.10.2019
Передача «Персонально ваш»
Ирина Прохорова, главный редактор «Нового литературного обозрения»: Я думаю, что все, даже маленькие победы – это вовсе не проявление неожиданного гуманизма наших судов, а, я думаю, очень большая активность общества, которое привлекает к этому внимание. И это одно из немногих явлений, которые настраивает меня на осторожный оптимизм, что это что-то в обществе поменялось, что такие процессы происходили, они проходили часто на периферии сознания…
Сажают же за госизмены ученых уже давно, с середины 2000-х. Никто как-то особенно не замечал. Это проходило сторонней информацией. Но сейчас что-то изменилось и в самом обществе, прежде всего, что на эти вещи стали обращать внимание. И, мне кажется, это важно. А чего они там… уж наверное настолько дело развалилось, что пришлось чуть снизить меру наказания. А вот если совсем ничего нету, давайте дадим условно. Это считается гуманностью невероятной и победой демократии.
Строго говоря, мне кажется, подошли к этому порогу, когда общество не хочет мириться с такой ситуацией. А с другой стороны, мне кажется, здесь невероятно символическое поражение репрессивной системы, потому что всем очевидно, абсолютно всем, что нет никаких дел вообще. То есть если еще 6 мая 12-го года, тем не менее, кто-то действительно из ребят, но тоже относительно хоть какое-то сопротивление власти – и то надо еще проверить – то здесь же это такая картинка: вот идут безоружные люди, а их бьют дубинками. И они не сопротивляются. Это такой действительно ненасильственный протест. И в данном случае у власти очень сложное положение, потому что надо изобретать агрессию, которой нет.
Привычней понимать, что вот оказали дикое сопротивление – мы сейчас им дадим! Вроде как есть символическая легитимация, почему так жестоко. Потому что сопротивлялись представителю власти. А тут не сопротивлялись. Тащат девушек, наступают им на волосы, бьют человека стоящего. И это ужасно смотрится. И поэтому приходится высасывать из пальца: стаканчиком там бросили. «Нет, он на меня не так посмотрел» – уже шутки пошли. Я бы сказала, появление этих частушек про росгвардейцев – это такой приговор всей этой ситуации, потому что если это уже на уровень частушек переходит, то репутация всех этих репрессивных органов, она чудовищная.
И мне кажется, стратегически это в некотором смысле победа общества, потому что оно ставит саму эту систему в крайне невыгодное положение. Потому что система привыкла реагировать насилием на насилие. А вот как насилием на ненасилие, Она не понимает и не может с этим работать. Отсюда эти чудовищные дела рассыпаются, потому что они настолько идиотические, что и предъявить по большому счету нечего. Сажают тупо. Но при этом все равно ощущение настолько неправоты, что ставит большой вопрос и перед самой системой.
Алексей Соломин: Ну а система посмотрит на вас и скажет: «Ну, а чего вы сделаете. Вы считаете, что вы неправы. О’кей, хорошо. Вам кажется, что не было никакого насилия. Мы видим в этом насилие. А что вы сделаете-то?».
И.Прохорова: Казалось бы, а что делала самая активная часть общества? Во-первых, ходили в суды. Адвокаты появились. Как-то это освещали. И это все равно как-то действует. Согласитесь, что если бы никто не обращал на это внимание, все бы люди от «Седьмой студии» и до нее, сидели в тюрьмах. Потому что общественное мнение все равно важно для власти.
А.Соломин: Кстати, по поводу «Седьмой студии», Мосгорсуд же вернул на рассмотрение дело.
И.Прохорова: Естественно, это будет тянуться бесконечно, потому что признать, что там не было никакого дела сразу в системе нашего правосудия, невозможно. Власть не может ошибаться, она у нас сакральная. Она всегда права. Я меньше всего думаю о людях, выносящих приговоры. Мне интересней видеть, как меняется отношение к обществу ко всему. И я бы сказала, что стихийно общество нашло самое мощное стратегическое оружие, а именно ненасильственный протест.
Вот, может, звучит как «карась-идеалист», но тем не менее, это видно. Потому что любая власть, не только наша, умеет перехватывать повестки. То есть если нельзя убить движение, надо его возглавить. Можно заменить белые ленточки на георгиевские. Можно перехватить какие-то лозунги, еще что-то. Но вот гуманистическую повестку нельзя перехватить, потому что наша власть не может это перехватить по определению. И в этом смысле сознательность общества, которое не поддается искушению насильственно нападать на кого-то и так далее, мне кажется, невероятно важный момент повзросления общества как такового.
Да, хватают, и так бы хватали. Еще больше бы хватали. То есть они могут хватать кого угодно на улицах. Это их проблемы, называется. Но то, что достойно люди себя ведут, все равно это влияет. Ну правда, это влияет. И в отличие даже от волнений 12-го года, где легко дискредитировали протестующих: они какие-то хипстеры, пижоны, безбожники и прочие…
А.Соломин: Не то чтобы это было большим оскорблением для протестующих.
И.Прохорова: Для протестующих – нет, но в общественном сознании, в обществе этот же образ навязали, что там какие-то смутьяны зажравшиеся, черти чем занимаются. А вот сейчас, обратите внимание, это невозможно. Либо замалчивает сама система… Потому что я как-то так посмотрела, что говорится в СМИ – невнятно говорится, потому что непонятно, что предъявить. Потому что безоружные люди, вышедшие с требованиями, в общем, благородными и говорящими, что не надо бить, — их бьют безоружных. И это производит впечатление колоссальное на большую аудиторию. Это всем понятно. Потому что если мальчика загребли ни за что за три квартала, не нужно много об этом говорить.
И в этом смысле, я боюсь, главное, чтобы не поддались на идею радикализации. Потому что такая тактика, мне кажется, в нашей стране, куда более, я бы сказала продуктивна. И соединение правозащитной деятельности с таким мирный протестом, мне кажется, создают эту новую ситуацию.
Читать текст эфира полностью >>>
Ирина Прохорова, исполнительный директор Фонда Михаила Прохорова / Posta-Magazine — интернет журнал о качестве жизни
Фото: Ян Кооманс
Стиль: Ирэн Дужий
MUAH: Нарек Сиреканян, Татьяна Преображенская
А вот то, что интересует светское общество: Ирина Прохорова — племянница человека, который занимает очень высокое место в списке Forbes. Что это дает? Абсолютное счастье, возможность выбирать самое лучшее, ощущение свободы и вместе с тем — постоянное чувство ответственности… Об этом и был наш разговор.
Татьяна Сабуренкова: Ира, как вас лучше всего представить нашим читателям?
Ирина Прохорова: Я исполнительный директор Фонда культурных инициатив Михаила Прохорова. Это частный, семейный фонд, мы поддерживаем культуру, театр, современное искусство в регионах. Это сейчас моя основная работа — удивительное совмещение творческой и менеджерской работы, поскольку я слежу, чтобы все выполнялось, отвечаю за сроки и исполнение всех проектов, но, в то же время, участвую в творческом процессе. Как будто голову нужно поделить ровно на две части — и сердце тоже. (Смеется.) Мы регулярно собираемся с экспертами фонда, обсуждаем программы, какие-то новые заявки, спорим о стратегии развития фонда. И, поскольку мы являемся партнерами многих театров, сотрудничаем с интересными людьми — режиссерами, актерами.
— В чем самый большой плюс такой работы?
— Она позволяет мне посещать самые интересные культурные мероприятия, я нахожусь в центре культурной жизни, и это здорово! Хотя в детстве у меня была большая мечта стать врачом, но не получилось. Поэтому в самое ближайшее время я планирую в качестве волонтера попробовать себя в работе медсестры: мой двоюродный брат — замечательный хирург, и я попросилась к нему в больницу просто помогать, потому что у них вечно не хватает рук.
Платье, Oscar de la Renta (Boutique № 7)
— Если составить ваш личный театральный рейтинг из того, что вы увидели за последний год-полтора, что обязательно стоит посмотреть нашим читателям?
— У нас есть проект — «Театральный синдром», мы ежегодно проводим его в Красноярске и привозим туда различные театры, лучшие постановки. Не так давно мы привозили Театр Европы, Льва Абрамовича Додина с его замечательным спектаклем, которому уже 30 лет — «Братья и сестры». Он идет в Санкт-Петербурге, но у меня долго не было возможности его посмотреть. Это очень сильное впечатление: спектакль идет практически весь день с перерывами — но на одном дыхании. Меня переполняли эмоции, а рядом со мной сидели солидные сибирские мужчины, которые, я видела, тоже сдерживали слезы из последних сил, чтобы никто не видел, насколько они растроганы.
— Если сравнивать наш театр 10 лет назад и сейчас, в чем плюсы и минусы того, как развивается эта индустрия?
— Плюсы в том, что наш театр очень чувствует зрителя, подстраивается под его настроение: вопреки ситуации экономической, политической. Когда театр начинает чувствовать, что нужно зрителю, мы получаем полный зал. Важно, что режиссеры понимают: сегодня публика примет определенные вещи, которые, скажем, не пошли бы 10 лет назад. Не кормят публику одними и теми же приемами. Поэтому сегодня театр экспериментирует с классикой, не остается в застое, как это бывает в некоторых странах, где 20-30 лет одно и то же.
Но в Москве все сложнее находиться долгое время: это город с дикой энергетикой как в хорошем, так и в плохом смысле. Это нормально для мегаполиса: Париж, Нью-Йорк, Шанхай — так везде. В Москве происходит столько событий, и культурных, и светских, что ты иногда просто физически не успеваешь на то, что тебе интересно, и начинаешь метаться. И вдруг понимаешь, что устал и хочешь спокойствия. Две недели на море — и ты снова скучаешь по этому ритму.
Брюки и жакет, Dior
— Вы когда-нибудь пробовали жить в одном европейском городе долго, по несколько лет?
— Нет, я очень люблю путешествовать, но, чтобы жить в другом месте, нужно найти себе там занятие. А какое? Даже если есть финансовые возможности жить и не волноваться, это невозможно. Я не могу сидеть и ничего не делать! И потом, при всех сложностях жизни в нашей стране всегда есть какие-то другие сложности в других местах, о которых мы не знаем, пока не живем там. Особенности менталитета, другие правила.
— Как вам изменения в Москве? Многие говорят, что стало больше классных ресторанов, город стал выразительнее. Правда, и пробок тоже больше…
— В плане развлекательной культуры все отлично и для молодежи, и для взрослых, и для детей. Не мне давать советы людям, которые этим занимаются, но для меня есть какие-то бытовые вещи, в которых произошли изменения далеко не в лучшую сторону. Элементарно: почему у нас до сих пор такая адская проблема с парковками и с пробками. Это, конечно, сильно выбивает из колеи, когда весь день расписан и нужно попасть из пункта А в пункт Б, где тебя ждут люди. Нас убеждают пересаживаться на общественный транспорт, но вот у меня двое детей, у подруги четверо детей и она беременна — почему мы должны ездить на автобусе?
— Что помогает вам расслабиться в большом городе?
— Езда за рулем под вечер, когда я прокручиваю в голове какие-то события, разговоры, слушаю музыку или вообще ни о чем не думаю. Это очень хорошо прочищает мозги. А вообще, сколько себя помню, я обожала водить, стрелять в тире, прыгать с парашютом — это из моих хулиганских занятий. Я два раза прыгнула уже, хочу третий!
— Не помню, чтобы я вот так проснулась утром с мыслью прыгнуть откуда-то…
— Мне нужна была порция адреналина, какая-то эмоциональная встряска. И в свой день рождения (в конце марта) я затащила друзей в Коломну, там есть профессиональная база, где тренируются профессиональные парашютисты… Свободный полет — это непередаваемые ощущения: когда я приземлилась, я была в таком восторге! Прыгала я не одна, а в тандеме, так что это абсолютно безопасно. Приземляется сам инструктор, а ты просто аккуратно ложишься, вас накрывает парашютом, и все это снимает камера. Второй же раз я прыгала в Израиле с подругой: думаю, во время полета она не раз меня прокляла, но потом сказала: «Спасибо, сама бы я никогда на это не решилась!». Я действительно люблю иногда делать какие-то экстремальные вещи, но у меня нет этому логического объяснения, видимо, просто интересно.
Платье, Oscar de la Renta (Boutique № 7)
— Расскажите про какое-то яркое и запоминающееся путешествие?
— У меня есть традиция: каждый год с подругами улетать в какую-нибудь новую страну. В этом году я была в Марракеше — это потрясающе, абсолютно другой мир, другая культура, другие краски… Мы жили в отеле La Mamounia — в нем же когда-то останавливались актрисы из «Секса в большом городе», а снимали сериал в соседнем отеле. Помню, как мы ходили по рынку — там же, где Кэрри с подружками пряталась… А еще мы полетали там на воздушном шаре: рано утром, абсолютная тишина, встает солнце… Это какие-то непередаваемые ощущения. Затем мы ездили к берберам в деревню — поднимались на осликах (и боялись с них упасть!).
— А куда всегда хочется вернуться?
— Стамбул. Верно говорят, что Москва — это не Россия, а Стамбул — это не Турция. Все знают Турцию по курортам, а это какой-то совершенно потрясающий город, европейско-восточный. Первый раз, когда мы туда приехали, как раз были первые волнения, горожане отстаивали, чтобы не сносили парк — и мы на берегу Босфора в «Кемпински» даже чувствовали запах газа, которым разгоняли протестующих. Моя подруга — бывшая сотрудница ВВС — снабжала нас новостями обо всем, что там творилось — но они отстояли этот парк! Стамбул — потрясающей красоты город! У нас там был хороший гид, он отлично говорит по-русски и умеет показать город не только туристический…
— Что, кроме таких вылазок-путешествий, помогает вам справляться со стрессовыми ситуациями, находить новые силы продолжать двигаться дальше?
— Это поддержка моей мамы, она мой лучший друг и она всегда может меня встряхнуть. Еще это мои друзья… Кроме того, когда у тебя есть дети, ты просто не можешь себе позволить раскиснуть. А вообще, когда все нестабильно и неспокойно и кажется, что у тебя безумные проблемы, я стараюсь пойти и кому-нибудь помочь: вот пойду к брату, возьму швабру, тряпку, начну мыть полы, смотреть на людей и увижу, что у кого-то бывает и хуже.
— Мне кажется, женщины делятся на две категории — те, кто хотел бы ничего не делать, и те, кто работает, даже если может не работать… Зачем это делать вам?
— Мне часто задают этот вопрос. Начнем с того, что я, как и моя мама, трудоголик. Как замечательно говорит мой дядя: «Мозг — это единственная мышца, которая быстрее всего заплывает жиром». Если я не буду работать, я буду деградировать — и кому я буду тогда интересна, если я ничего из себя не представляю? Мне повезло, что у меня есть такой мощный тыл и я могу рассчитывать на помощь, но я взрослая женщина, я мама, и не работать и сидеть на шее у кого-то — зачем мне? Я считаю это неправильным.
— Если трудоголик устал, откуда он черпает энергию?
— У меня бывают моменты энергетической опустошенности — от каких-то обстоятельств, от общения с неправильными людьми. В таких ситуациях меня спасают мои друзья: мы можем просто сесть на лавочке, поговорить — и это такой заряд позитива и такая подпитка! Сколько раз они мне не давали упасть, ловили. Мне повезло: я всегда знаю, что встречусь с ними — и буду весь вечер смеяться. Друзья — мои «доноры». Все они — люди, которые со мной на одной волне, с которыми мы как-то очень быстро сдружились. Понятно, что в какой-то момент все расходятся в университеты и начинают свою отдельную жизнь, но дружба — это тоже работа, ее нужно сохранять, чем-то подпитывать, куда-то вместе ездить. Мы часто собираемся: все заняты, у всех семьи и дети, но мы находим друг на друга время. Возможно, нам просто очень повезло: бывает дружный класс и не очень — и это необъяснимо.
— Как вы проводите свободное время без друзей — смотрите, например, сериалы?
— Если честно, сериалы я почти не смотрю, недавно видела вот только «Содержанки» Богомолова: было любопытно, что снял Костя. Я, представьте себе, люблю фильмы ужасов. Не знаю, какой ужастик режиссер должен снять, чтобы я испугалась. Я обычно знаю все приемы, все развязки, знаю, кто пойдет первым, кто умрет, а кто останется, поэтому сижу и со скучающим видом смотрю. А мои любимые фильмы — те, где я не смогла заранее разгадать сюжет: «Римские каникулы», «Унесенные ветром» и «Убить Билла». Некоторые мои друзья смотрят «Убить Билла» как серьезный фильм, но ведь Тарантино снял его с юмором — и разбавил все эти американские клише неожиданно глубокими идеями. Мой любимый момент — монолог в финале: «Мой любимый герой — это супермен, потому что он родился суперменом, ему не нужно надевать костюм. А ты, сколько бы ты гамбургеров ни съела, как бы ни поправилась, сколько детей ни родила, ты будешь ложиться Беатрикс Киддо и просыпаться Беактрикс Киддо, и ничто, никто на свете тебя не изменит». Вот этот диалог отчасти про всех нас: ты тот, кто ты есть, независимо от того, в какой ты среде, в каких условиях находишься. Ты останешься сам собой, даже обманув себя.
— Сейчас повальный интерес к так называемой литературе про саморазвитие. Вам это близко?
— Хорошо, если это кому-то помогает, но я скептически к этому отношусь. Что я порекомендую почитать? Например, новую серию издательства «Новое литературное обозрение» — «Что такое Россия»: там несколько книг, где очень интересно описаны знакомые исторические факты, люди, проблемы.
— С удовольствием ли вы тратите время и финансы на шопинг?
— Обожаю шопинг, но в последнее время я перестала ходить по магазинам в Москве, стала больше заказывать онлайн. Предпочтений в марках у меня как таковых нет: я могу надеть Dior, но обязательно миксую его с чем-то демократичным. В целом, я все еще в поисках своего стиля, а потому у меня точно нет каких-то правил: все только дорогих брендов, total look и т.д. Самые яркие модные персонажи — это те, кто нашел свой стиль. Дарья Мороз, например, она выглядит потрясающе!
— У нас сайт о качестве жизни, когда мы его начинали 7 лет назад, словосочетание «качество жизни» многие не очень понимали. Сейчас — другое дело, все только об этом и говорят. Что это для вас?
— Качество жизни — это когда ты не замучен бытом, когда тебе не надо думать о том, что поездка на отдых будет означать два месяца на хлебе и воде. Когда ты знаешь, что можешь спокойно дать ребенку лучшее образование в России или в Европе, когда ты не сомневаешься, что ребенок у тебя пойдет в лучшую школу, а потом в лучший университет. Когда ты можешь поехать отдыхать тогда, когда у тебя будет настроение. Когда ты знаешь, что ты можешь получить достойное медицинское обслуживание. Это самые основные вещи.
— Многие люди, которые читают сейчас наше интервью, работают на кого-то. Им часто даже представить страшно, как они вдруг вышли бы из системы и начали свое дело, работать сами на себя. Как у вас с этим? Насколько для вас важна самостоятельность?
— Мне как раз очень нужна система, нужно, чтобы меня дополнительно организовывали. Меня это не напрягает, а наоборот, помогает. Многие говорят: как было бы хорошо работать не на кого-то, а работать на себя, но в этом есть некоторое заблуждение. Когда ты работаешь на себя, ты не отдыхаешь никогда, потому что как только ты отпустишь контроль, все полетит. Плюс: когда это твое, ты не бросишь это все — в итоге ты тоже в системе, только ответственность вся на тебе, отвечаешь за все только ты.
Пальто, Dior
— Да, а отвечать порой хочется только за планирование своего отпуска…
— Знаете, какой отдых я планирую? Хочу, если получится, нашей девичьей бандой поехать в путешествие по Route 66: взять напрокат машины, желательно старые американские, и поехать путешествовать по стране. Правда, у меня два телефона, iPhone и Samsung, и я бесконечно фотографирую — друзья меня за это ненавидят, а потом сами же просят фотографии. (Смеется.)
— Почему два телефона?
— Samsung мой знают только домашние: если я хочу отдохнуть и ни с кем не говорить, кроме близких, я оставляю включенным только его. А iPhone — там вся работа. Фотографирует Samsung, кстати, в сто раз лучше — это так, на заметку!
— Хорошая схема, чтобы отключаться от внешнего мира, но всегда быть на связи, например, с детьми…
— Да. У меня двое детей, старшей дочери Александре скоро будет 8, младшему Михаилу 3. Это долгожданные дети, которых я вымолила, они непросто мне достались. И я безумно их люблю! Они абсолютно разные. Сашка — актриса, лицедейка, любит быть в центре внимания. Сейчас она ходит в английскую Кембриджскую школу в Сколково, там с трех лет начинают говорить по-английски. Она отлично танцует, играет в шахматы и занимается музыкой. У нее такое количество энергии и ей так нужна публика, что я стараюсь организовать ее жизнь так, чтобы она чувствовала себя в своей тарелке. Я, например, более застенчивая, интроверт. А она как раз экстраверт. У нее сейчас, конечно, довольно большая нагрузка для ее возраста по школьной программе, и я пытаюсь ей как-то внушить, что хорошо, когда есть семейная поддержка, внешность и так далее, но без образования в жизни ничего не добьешься. Как говорит моя мама, что угодно может случиться, а образование и мозги останутся всегда с тобой и будут твоим спасением. А сын у меня серьезный маленький мужичок, без глупостей, без нежностей. Сейчас он занимается шахматами и плаванием, а в сентябре пойдет в ту же школу, уже очень хочет за старшей сестрой. Когда с детьми занимаешься, общаешься, разговариваешь, многому учишься: это совершенно другое поколение, они смотрят на какие-то вещи по-другому, задают какие-то вопросы, о которых мы и не задумывались.
— Как вас изменило материнство? Было ли ощущение, что жизнь приобрела другой смысл?
— Я поняла, что я по-настоящему стала взрослой. Некий инфантилизм, присущий мне ранее, ушел. Ты мама, на тебе ответственность за детей. У тебя проблемы? Соберись и возьми себя в руки, потому что у детей должна быть веселая, здоровая и сильная мама.
— Вам помогает или мешает ваша фамилия?
— Сложный вопрос. Такая громкая фамилия открывает многие двери. Не буду лукавить, мне повезло, что есть такой тыл за спиной. Но есть и оборотная сторона медали: как понять, с тобой общаются не потому, что у тебя такая фамилия? Почему известные люди порой такие закрытые и нелюдимые? Потому что к ним подходят именно с целью… И люди, на самом деле, искренне из-за этого переживают: будь я простым человеком, меня так же бы любили? Я всегда рада помочь, я всегда помогаю, я неравнодушна, но всем помочь нельзя, и в какой-то момент ты просишь: посмотрите на меня как на Иру просто, выбросьте фамилию. С другой стороны, как говорит мой дядя, пусть лучше тебе неискренне улыбаются, чем искренне плюют в лицо и делают вид, что ты никто. Наверное, надо просто помнить: рано или поздно человек проявится, и ты поймешь, искренняя у него к тебе дружба или нет.
— Вы умеете говорить «нет», когда понимаете, что не можете или не хотите помочь? Невозможно же постоянно решать чужие проблемы.
— Бывает, что приходит много писем, много звонков, и ты вдруг понимаешь, что не можешь помочь всем. Если бы я была президентом страны или еще кем-то, я понимала бы, что это моя прямая обязанность — помогать людям. Я понимаю, что если я не помогаю, то не потому что я циничная, жадная эгоистка, а потому что это было невозможно. Я понимаю людей, которые уже не знают, что делать, и в отчаянии просят помощи, но это физически и психологически невозможно — всем помочь. Я помогаю по мере возможности, иначе это будет съедать все мое время, и стараюсь не брать на себя чувство вины.
Платье, Marchesa Notte (Boutique № 7)
— Если пофантазировать, какой бы совет вы дали себе двадцатилетней? На что вы тратили, может быть, слишком много времени, сил и нервов зря?
— Я бы была менее ленивая. Я бы больше училась и, наверное, по-другому смотрела бы на людей, понимая типажи. Но в 20 лет это, к сожалению, невозможно. Я бы, наверное, была похитрее: я очень эмоциональный, прямолинейный человек, могу что-то вылить на человека, когда это не нужно. Я была бы сдержаннее, деликатнее, дипломатичнее, больше бы контролировала свои эмоции. Но, вернись я сейчас со своим опытом в свои 20 лет, я бы наверняка наделала новых ошибок. Как сложилось — так сложилось. Прошлое не любит сослагательных наклонений, и сложилось у меня все, грех жаловаться, прекрасно, поэтому не буду Бога гневить.
— Часто психологи, бизнес-коучи говорят, что нужно жить, обязательно планируя на 5-10 лет вперед. Вы строите планы? Представляете себе, какие у вас будут следующие 5 лет, формулируете, чего бы вы хотите добиться?
— Нет, так не строю. Нельзя сказать, что я живу, как трава в поле растет, то есть я планирую, у меня есть какие-то краткосрочные цели. Они возникают в процессе жизни, начиная от малого — с парашютом хочу прыгнуть, заканчивая большим — хочу выстроить так работу, сделать то-то. Если бы спросили, какой мой главный враг в самой себе, я бы сказала, что это лень, она, как сестра-близнец, идет со мной рука об руку, и это борьба не на жизнь, а на смерть. Чувство скуки наводит на меня панический ужас, и при этом я ужасно ленива. Все мы узнаем себя в Обломове, да? Когда я читала, приходила в ужас: потому что написано, как будто про меня. Простой пример — спортзал: вы знаете человека, которому не лень? Беда в том, что саморазвитие — это не наш основной инстинкт. Но я с этим борюсь, как и мы все.
Платье, Marchesa Notte (Boutique № 7)
Ирина Прохорова: фото и интервью с директором Фонда Михаила Прохорова
– У меня было ощущение, что я попала в фильм «Унесенные ветром», – с воодушевлением рассказывает Ирина. – Это один из моих любимых фильмов, я его пересматриваю, когда у меня плохое настроение. Недавно во время просмотра прибежала дочка и тоже захотела посмотреть. Я попыталась объяснить ей сюжетную линию: Гражданская война, отмена рабства, любовный треугольник. Она долго-долго смотрела и сказала, что у нее есть такое же платье, как у Скарлетт. Я спрашиваю: «А ты бы кого выбрала из ее ухажеров?» Она говорит: «Ну, мама! Того, который с усиками. Он такой веселый!» Я ей сказала: «Дочь, ты разбираешься в мужчинах. Я могу жить спокойно».
Воспитанием Саши и Миши занимается и бабушка. Деятельная Ирина Дмитриевна приезжает в Горки по выходным.
– Она никогда не повышает голос, – рассказывает Ирина. – Если дочь начинает капризничать, тихо говорит: «Сашенька, пожалуйста, успокойся, я тебе сейчас расскажу одну историю, которая со мной приключилась…» Она считает, что так ребенок будет понимать: взрослые не какие-то идеальные люди, которые никогда не ошибаются, не плачут. Они все это тоже проходили. На детские провокации мама никогда не поддается. Как-то раз Саша попросила посмотреть телевизор, а мама спокойно сказала: «Давай займемся чем-нибудь другим». Саша решила применить классический прием: «Бабушка, а ты знаешь, приезжала бабушка Таня (это мама мужа. – Прим. «Татлера»), я ее люблю гораздо больше». Мама невозмутимо ответила: «Сашенька, это прекрасно, у тебя такая замечательная бабушка Таня». – «Нет, подожди, ты не понимаешь. Я ее люблю гораздо больше, чем остальных бабушек», – и смотрит лукаво. Мама опять: «Сашенька, я только за, тебе действительно с ней повезло». Дочь сделала еще несколько заходов и разочарованно говорит: «Ой, неинтересно с тобой!»
Не то с двоюродным дедом. Обладатель состояния в $8,9 млрд, кандидат в президенты, строитель Ё-мобиля и творец прочих подвигов, требующих храбрости Геракла, перед шестилетней внучатой племянницей робеет.
– Она его не боится, как-то по-женски чувствует, – рассказывает Ирина. – Помню, когда мы еще жили вместе в Сколково, она каталась по дому на детской машинке и заехала в Мишину гостевую комнату, а он как раз вернулся с друзьями. Все говорят нам: «Ой, Ира, Саша, здравствуйте!» – а Миша решил проявить строгость и говорит: «Что это ты так поздно здесь катаешься?» Моя дочь смерила его взглядом, сказала: «Мне сейчас некогда разговаривать», – и уехала. Все смеялись, а он стоит и растерянно на меня глядит. Я, конечно, говорю: «Мы сейчас уедем, я понимаю». Но было смешно. Саша его очень любит, называет «дядя Миша – великан».
К спорту владелец американской баскетбольной команды «Бруклин Нетс» и экс-президент Союза биатлонистов России чудную крошку пока не приобщает. Саша, помимо математического кружка и кружка актерского мастерства, сама ходит на гимнастику и танцы. Мама танцами тоже очень увлечена.
– Спортзал я ненавижу; спасибо бабушкам и прабабушкам, я могу есть сколько угодно, когда угодно и не поправляюсь, – объясняет Ирина. – А вот танцевать обожаю. Раньше увлекалась трайблом – это смесь танца живота, индийских и современных танцев. Саша занимается как раз трайблом. А я теперь предпочитаю современные танцы. Всегда выхожу с урока в хорошем настроении.
Как напомнил недавно наш министр иностранных дел, брейк-данс, да, исполняют в одиночку, а для танго все-таки нужны двое. Как у нее обстоят дела с латиноамериканской программой?
– Я влюблена, – успокаивает меня Ирина. – Я понимаю, почему вы улыбаетесь. Но вы знаете, обычно говорят: «Я влюблена, как в шестнадцать лет». А я теперь знаю, что надо говорить: «Я влюблена, как в тридцать шесть». Это совершенно другие ощущения.
Ирина Прохорова: «Сейчас идет война всех против всех»: philologist — LiveJournal
Ирина Дмитриевна Прохорова (род. 1956) — российский литературовед, главный редактор журнала «Новое литературное обозрение», издатель, глава одноимённого издательского дома. Руководитель Федерального гражданского комитета партии «Гражданская платформа» (2013—2014). Активно занимается благотворительной деятельностью на территории Российской Федерации.
О чем это интервью: 00:28 90-е годы в истории России — какие они 04:33 Трагедия 90-х — какая она и кто в ней виновен 08:35 Отношение Прохоровой к «советскому» 10:20 Как правильно относиться к СССР 12:30 Сломанные судьбы и несостоявшиеся имена в режимных государствах 15:10 Могла ли наука в 90-х жить по-другому 17:24 Как устроена эволюция революции и мог ли СССР стать другим 19:11 Ельцин или Горбачев 20:51 Несгибаемость российской власти 22:05 Холодная гражданская война всех против всех в российском обществе 23:26 Как найти единомышленников на войне; враги и друзья прогресса 26:16 Что важнее — Крым или дружба? 27:38 Можно ли осуждать Нюту Федермессер? Жертвы, которых выбирает общество 29:55 Хаматова, Тарковский и Лотман против «ангелов» 31:26 Навальный против Путина 33:30 Кто на самом деле строит общественные институты 34:33 История современной российской благотворительности 36:26 Деградация власти, «бессмысленные законы» и репрессии 37:40 Идеализация оппозиции как единственная альтернатива 38:54 Жестокость как стержень общества против запроса на гуманность; фрагментация общества 40:56 Президентские амбиции Прохоровой и проблема смены поколений во власти 43:39 Почему историческая связь с СССР больше не работает и «Что такое Россия» 45:18 Где искать новые точки роста и чего на самом деле хочет общество 46:20 Был ли президент Медведев альтернативой Путину 48:08 Почему люди оправдывают Сталина 49:27 Кто мог бы возглавить страну после Путина 52:42 Гадание на Летове.
Ирина Прохорова в интервью Николаю Солодникову: «Погромная кампания и высказывание своего мнения — это разные вещи, а у нас они неразличимы. И вопрос: для определения человека, которого мы считаем уважаемым членом общества, своим единомышленником, может быть, мы расширим этот набор категорий? Может быть, кроме политических симпатий, там должны еще присутствовать личная порядочность и достоинство, профессиональная порядочность и профессионализм в целом? А, может быть, главным критерием должны быть не политические взгляды, а, например, объем общественного блага, который человек производит? И тогда мы увидим, что вокруг нас единомышленников значительно больше, даже если они по каким-то причинам голосовали (боже мой) за Путина…»
Вы также можете подписаться на мои страницы:
— в фейсбуке: https://www.facebook.com/podosokorskiy
— в твиттере: https://twitter.com/podosokorsky
— в контакте: http://vk.com/podosokorskiy
— в инстаграм: https://www.instagram.com/podosokorsky/
— в телеграм: http://telegram.me/podosokorsky
— в одноклассниках: https://ok.ru/podosokorsky
Интервью с Ириной Прохоровой
2015 год в России объявлен Годом литературы, в рамках которого запланированы просветительские мероприятия в разных уголках нашей страны, в том числе и в Коломне. Поэтому в сегодняшней программе мы представляем вашему вниманию фрагменты из беседы с известным книгоиздателем и общественным деятелем Ириной Прохоровой. В интервью, которое было записано заранее в конце прошлого года, гостья нашей программы поделилась своим взглядом на существующие проблемы в сфере культуры и высказала отдельные идеи по их решению.
Ирина Дмитриевна Прохорова окончила с отличием филологический факультет Московского государственного университета, имеет степень кандидата филологических наук. Более 20 лет является главным редактором журнала и издательского дома «Новое литературное обозрение». В 2002 году Ирина Прохорова получила Государственную премию Российской Федерации за этот журнал в номинации «Лучший просветительский проект».
Героиня нашей сегодняшней программы также Лауреат премии «Либерти» за вклад в развитие русско-американских культурных связей, лауреат литературной премии Андрея Белого, кавалер Ордена литературы и изящных искусств и кавалер Ордена Почетного Легиона Франции.
Вот уже почти 11 лет как Ирина Прохорова вместе с братом, бизнесменом и политиком Михаилом Прохоровым учредили Благотворительный фонд для системной поддержки культуры российских регионов. За прошедшее время деятельность фонда была отмечена несколькими почетными наградами: премией «Золотая маска» за поддержку театрального искусства России, премией «Инновация» за поддержку современного искусства и премией «Звезда театрала» в номинации «Меценат года».
Программа «Время культуры» под рубрикой «Мнения современников» предлагает вашему вниманию фрагменты из интервью Ирины Прохоровой.
Разговор начался с того, что журналист нашей программы попросил свою собеседницу провести черту между политической и культурой сферой в жизни современного общества. Вопрос возник не случайно. В последнее время появляется все больше сообщений о сознательном или невольном участии деятелей культуры в политике. В ответ на это, Ирина Прохорова рассказала об истории взаимоотношений художника и власти в нашей стране.
Ирина Прохорова: Взаимоотношения художника и власти — это болезненная тема, вечная. Особо она, конечно, обострилась в 20м веке, но собственно говоря, и в 21м. В нашей стране это всегда носило очень драматический характер. Все-таки не будем идеализировать. При том, что большому количеству замечательных людей удалось создать великую русскую культуру, но это все-таки не благодаря, а вопреки. И в общем, насколько мы знаем, историю в нашей стране последних трехсот лет, современную эпоху, модерновую Россию. Ведь искусство никогда не было даже официально, номинально, надзорно свободно от сферы политической. Всегда существовала цензура, идеологический гнет, церковь. В общем, мы знаем императорскую Россию, где было очень много проблем. И даже в пореформенный период, все-таки цензура, в общем-то не отменялась. Она немного смягчилась, но тем не менее она существовала до конца императорской России. В советское время, мы знаем, может быть наиболее трагическая ситуация, когда просто погибло огромное количество творческих людей, которые вообще никакого отношения к политике не имели. Но просто идеологическая машина, которая сделала искусство и культуру таким идеологическим придатком, служанкой идеологии, скажем так. Просто, надо так сказать, репрессивный механизм проходил по людям, которые, скажем, эстетически были несколько иными. Не очень привычные или не попадали в мейнстрим. Этого было достаточно, чтобы человек мог оказаться под ударом.
— Я бы хотела сказать, что может быть единственный раз на протяжении последних трехсот лет — это была уникальная ситуация. Это, скажем, начиная с конца 80-х годов до недавнего времени действительно искусство получило, и вообще культура получила шанс быть достаточно автономной от политического прессинга. Мы не можем путать, понимаете… Культура, не может делать вид, что она не видит того, что происходит в стране. Ну, потому что в широком смысле слова — это способ жизни. Ведь культура — это не только театры, библиотеки, книги и кино. Это, что мы называем, стиль жизни. Это ценностные ориентиры. В данном случае, конечно, культура создает свое какое-то особо пространство замечательное. Оно все равно вынуждено реагировать на политическую ситуацию.
RadioBlago: По мнению Ирины Прохоровой, тот короткий 20-летний период автономии искусства от государственного давления уже принес свои плоды, и сейчас можно говорить о культурном ренессансе, который, к сожалению, остается совершенно не очевидным широкой общественности.
Ирина Прохорова: Но при всех неурядицах, это мое мнение, при всех неурядицах 20 лет постсоветского периода, при большой сложности, при недостатке финансирования, при хаосе экономическом, хочу заметить, что мне кажется, вообще произошел культурный ренессанс, что совершенно не очевидно широкой общественности. Знаете, к сожалению, вот эти ностальгические настроения о том, какая у нас была великая советская культура и «все расхищено, предано, продано», говоря словами Ахматовой, мне кажется, совершенно дезориентирует очень многие позитивные процессы, которые происходили в современной российской культуре, в России новейшего времени.
— У нас с начала 90-х годов поэтический ренессанс. И на самом деле, то обилие талантливых поэтов поразительно. И наверное, когда-нибудь исследователи будут писать, а дети будут учить в школьных учебниках о том, чтобы был невероятный расцвет поэзии, и там целый букет поэтов будет наверняка приводиться в качестве классиков. На самом деле, это вполне сопоставимо с тем, что происходило в конце 19го, начале 20го века, Серебряный век, когда вдруг вышло такое невероятное изобилие поэтических талантов в самых разных областях. И вот ужасно обидно, что это как-то вообще не считывается. И кроме небольшого количества специалистов и экспертов, это не является очевидным. И поэтому идет постоянно такая ложная ностальгия и поиски великих имен в больших количествах в советское время. Не потому что люди уж как-то совсем не понимают разницу в каких-то записных советских писателей и серьезных деятелей культуры 20го века. Но потому что есть такой информационный вакуум.
RadioBlago: По словам нашей собеседницы, помимо расцвета российской поэзии, особой гордости и внимания также заслуживает работа театральных режиссеров и современных художников.
Ирина Прохорова: В последние годы у нас просто театральный бум. И вышло целое поколение блистательных режиссеров, уже мирового уровня. Их приглашают на постановки в Европу, в Америку. То есть, это точно, несомненно, мы можем этим гордиться. И это результат вот этого долгого и мучительного поиска, собственно говоря, постсоветского периода.
-И хочу вам сказать, современное искусство, которое последние лет 7-8 тоже невероятно развивается, и появляются очень яркие имена. Да, они собственно и в начале 90-х годов появлялись.
-Удивительно, что вся эта информация не собрана, не осмыслена и не представлена обществу. Мне-то как раз это очень не просто обидно, а очень тревожно. Потому что если есть впечатление у людей, что у нас ничего не происходит, что у нас полная деградация, то общество и не будет бороться за то, чтобы защищать деятелей культуры, потому что оно не видит, что это реальное достижение.
— Вот посмотрите, очень грустная ситуация, которой я не могу не коснуться. Это такая начало травли известных людей и уважаемых, с репутацией, как Людмила Улицкая, Андрей Макаревич, и попытки приписать им бог знает какие грехи. Вот это очень… Во-первых, это очень напоминает худшие годы нашего прошлого. А во-вторых, складывается странное впечатление, что снова, так сказать, условно врагами оказываются самые достойные люди, которые потом составляют гордость России. Вот здесь, мне кажется, страшно перекошено какое-то видение реальности. Опять же, я думаю, это связано с тем, что нет системной работы по осмыслению и презентации этих людей. Понятно, что общество не может существовать в идеях, что у нас все плохо, однообразно, значит, будем искать идолов в прошлом. Вот я считаю, очень важно сделать такой реестр и показать, что у нас действительно, есть новая яркая талантливая культура, которую надо всячески сохранять и помогать, и совершенно не втаптывать ее снова в грязь.
RadioBlago: За более чем 10-летний период существования Фонд Михаила Прохорова инициировал и реализовал около 30 собственных проектов в трех основных направлениях. Первое — наука, образование, просвещение; второе — современное искусство и третье — спорт и здоровье. Особенностью этого благотворительного фонда является то, что большая часть проектов направлена на развитие культуры в конкретных регионах. Первые годы это был Норильск, затем весь Красноярский край, позже Уральский, Сибирский и Дальневосточный округа, совсем недавно фонд начал свою работу и в Центральной части России.
Ирина Прохорова как один из руководителей организации с момента ее основания поделилась со слушателями нашей программы своим взглядом на то, как должна развиваться культура в России.
Ирина Прохорова: Культура — это все-таки прежде всего система институций. Конечно, то, что мы называем хедлайнерами — такие яркие творческие люди, они такие, как маяки в море всего производимого. Но, тем не менее, если мы говорим о развитом культурном пространстве, это должна быть огромная сеть разных культурных институций. Это с одной стороны должны быть и традиционные институты, такие как библиотеки, которые, конечно, должны быть на другом совершенно уровне, чем они сейчас производят. Это все понятно, театры, музеи, и так далее, которые тоже требуют серьезной реформы. И внутренней и может быть каких-то еще дополнительных моментов. Но и с другой стороны, ведь современная культура существует за счет большего количества процессов самоорганизации общества. Понимаете, мы считаем, что культура — это, прежде всего то, что в ведении Министерства культуры. Это очень зауженный момент. То есть, у нас там фольклорные ансамбли, государственные театры, и так далее. Как только это частная инициатива, то это как-то не самим государством, ни обществом не считывается, как важнейшего рода институция. И очень обидно. Поэтому очень часто о них не пишут, не говорят, и очень много экспериментов идет в регионах. А наше такое централизованное сознание, оно просто тоже этого не видит. У нас же что такое новости культуры? Это все, что происходит в Москве, ну может в Питере. Все остальное — это как бы локальные события. Это не правда. Потому что в регионах происходит масса вещей. Очень серьезных, на высоком уровне, но именно потому что они не получают поддержки, хотя бы моральной и информационной, мы уже не говорим о деньгах, они так и остаются, так сказать, локальным явлением и не входят в общефедеральную и международную.. И с этим нужно тоже каким-то образом бороться. Вот завещание Пушкина, его упреки, что мы «ленивы и не любопытны», оно имеет под собой основание.
— Официальный взгляд на культуру с позиции исключительно государственного управления, он, мне кажется, очень заужает культурное поле. А ведь культура — это всякие кафе, литературные, культурные. И на самом деле, в последние годы очень развивается такое направление исследования как урбанистика. Во всем мире есть много исследований, которые показывают, что без этого низового уровня — каких-то кафе, где собираются люди, где немножко там поют, читают что-то, даже просто выпивают. И мы знаем, что в Москве и в других городах есть такие кафе, где собираются, ну я не знаю, либо богема, либо гуманитарные люди, либо еще кто-то. Это ведь тоже пространство культуры. И чем больше таких мест обитания жителей, тем богаче культурный слой. Понимаете, удивительным образом, это одно с другим очень как-то тонко взаимодействует.
И могут быть какие-то маленькие театрики на 20-30 человек, они может быть не какого-то безумного уровня, но они очень важны, потому что они вокруг себя тоже организуют какое-то локальное сообщество. Маленькие художественные мастерские, куда ходят по 30-40 детей. У нас же до сих пор осталась гиганто-мания. И я знаю, что по Москве закрыли огромное количество таких маленьких институций культурных, потому что там ходило не так много детей. А нужны опять, понимаете, эти колхозы-совхозы, чтобы туда ходили тысячи. Вот это, я думаю, очень старое представление, устаревшее представление о том, как работают культурные механизмы.
RadioBlago: В ответ на уточняющий вопрос журналиста Ирина Прохорова пояснила, что государственное регулирование в такой системе не отменяется, но контроль со стороны властей все равно не должен превращаться в цензуру.
Ирина Прохорова: Конечно, должно быть государственное регулирование несомненно, но не в плане воссоздания системы цензуры. Почему-то у нас сейчас считают, что контролировать — это сейчас сядут дяди и тети, которые по своему усмотрению, будут считать, что это патриотично, это не патриотично. Это абсолютно ложные категории, они не только разрушают, они ничего не создают, никакой ни нравственности, ни патриотизма там не получается. А просто идет усреднение качества, потом детей насильственно сгоняют на эти спектакли, они там сидят зевают и тоскуют, а потом мы удивляемся, что когда дети вырастают, они не ходят в театры. У них остается вот это впечатление чудовищной скуки, а не радости от приобщения к культуре. Вот это абсолютно старая и ложная традиция. Государство, мне кажется, в этой ситуации, оно не должно пытаться контролировать все на свете. Отдать во многом развиваться, например, благотворительным фондам. Выстраивать систему грантов, как частных, так и государственных, которые как можно больше охватывают разные типы креативности. Что-то дается современному искусству радикальному, что-то классическому, что-то фольклорному ансамблю, что-то наоборот современному танцу. Здесь должна быть очень умная градация понимания структуры современной культурной жизни. И то, что государство должно делать точно — оно должно определять приоритеты. Посмотреть, где, на каком участке существует провал, институциональный.
RadioBlago: По мнению Ирины Прохоровой таким институциональным провалом нужно признать систему распространения книг в России и принять все необходимые меры по его устранению. Апеллируя к собственному опыту книгоиздателя она рассказала, какие шаги стоит предпринять, чтобы получить читающую нацию.
Ирина Прохорова: Вот я вам например, скажу то, что мне более всего понятно — это в связи как раз с книгами. Вот у нас был год чтения в 2007 году, следующий год будет «Год литературы». Главная проблема — это не развешивать на билбордах «Читайте книги» с лицами писателей — это, конечно, все правильно. Но вообще-то у нас есть катастрофа, потому что у нас система распространения не существует по стране. Ее надо каким-то образом организовать, давать гранты на развитие. Привлечь крупный бизнес. Сделать это привлекательным для инвестиций. Чтобы местные власти не выдавливали магазины из центров городов. А наоборот, чтобы были какие-то гранты, которые давали бы послабления по аренде. В общем, понимаете, культурное государство (есть мировые практики) разрабатывает в каждой стране целую систему мер (и в этом смысле мировой опыт нам может быть очень полезен), которые эту очень важную культурную часть поддерживают. У нас же есть такое наивное представление, что если книжки продаются, это рынок, значит, мы применяем туда топорный механизм грубого рынка начала 90-х годов — выживайте, как знаете. Книги — это не только рынок в таком его примитивном состоянии. Это и миссия, особенно культурное книгоиздание. Если мы хотим иметь читающую нацию, то не призывать надо читать, а прежде всего увидеть этот разрыв. Раз разрушено, то и.. у нас ужасно отсталые библиотеки, и морально, и технологически. По большой стране распространения нет, никаких условий не создается. Пока вот это не разовьется, система возможности доступа книги к читателю, вот вы хоть обкричитесь, результата не будет никакого.
— Обратите внимание, у нас почти не осталось медиа, где есть серьезный разговор о книгах, где пишутся рецензии серьезные. То есть людям, а) негде найти информацию, физически невозможно достать книгу, библиотеки в большинстве своем пока не интернетизированы и интернет-магазины работают чрезвычайно плохо. То есть, вот, куда государство, как мне кажется, должно направлять свои усилия, и также целый ряд каких-то схожих областей. Но не мелочно возиться — закройте книжку, если там слово «черт» появилось. Напишите 18+. Это совершенно не работает. Это какое-то странное представление о том, как функционируют культурные механизмы. И всячески поощрять тех благотворителей, которые работают в культурном поле. Пока благотворители счастливы, если им просто не мешают.
RadioBlago: Вспоминая недавно принятые законы об иностранных агентах и другие, можно заключить, что благотворительные фонды, объединения и другие виды самоорганизации в нашей стране пока не особо приветствуются со стороны государства. По словам Ирины Прохоровой, подозрительное отношение к некоммерческим организациям в России — это остатки предрассудка предыдущей эпохи. И одно из самых больших достижений постсоветского времени — это как раз умение общества в самые сложные времена объединиться и выжить.
Ирина Прохорова: Вот что касается самоорганизации общества — это действительно беда. Традиция наша, государственная, которая вообще, не поощряет активность людей. В современном мире без этого совершенно невозможно. И вот, я бы сказала, что подозрительное отношение к некоммерческим организациям, которых все время в чем-то подозревают, это остатки предрассудка предыдущей эпохи. Да, могут быть какие-то фиктивные, всякие бывают. Но для этого и есть система правоохранительных, фискальных органов, которые должны спокойно, в рабочем режиме, проверять, что является «фейками», подделками, а что реальными. Но в этом смысле я боюсь, что здесь пристальное внимание идет совсем по другому пути. И это тоже очень обидно, потому что как раз одно из самых больших достижений, может быть даже, постсоветской эпохи — это действительно самоорганизация общества, и общество в самые сложные времена показало, что оно очень адаптивно, что люди способны объединится и выжить. И в данном случае, это несомненно плюс, и только такой тип организации общества и возможен в современном мире.
— Я хочу заметить, что как раз 90-е годы были интересны тем, что художники, в общем, может быть были и голодные, но зато свободные. И было, и развивалось интересное искусство. И критика была и самая разная. Не только власти, но и общества. То, что у нас сейчас происходит сакрализация власти. Это опять такое, по старинке, попытка выстроить таких полубогов, которые управляют. Это вообще такая страшная архаика, что даже удивительно, что в 21м веке у нас происходят подобные процессы. Честно вам скажу, ведь это плохо не только для общества, которое опять начинает структурироваться по какому-то доисторическому образцу. Это плохо для самих людей управления, управления власти. Они теряют связь с обществом. Понимаете, ведь все эти сакрализации даром не проходят. Когда исчезает вот эта связь общества и власти, общество протестует против чего-то, как-то критикует. Художники как-то выступают, это же ведь очень важно посмотреть состояние общественного сознания. Чем недовольны, какие проблемы возникают. Тогда у власти возникает возможность быстро их решить. Понять, где болевая точка, где-то происходит провал. Или какие-то важные и очень нужные реформы до людей не доходят. Им правильно не объясняется, им надо объяснить. Когда вот эти связи перерезаются и людям вообще не дают открыть рот. Это же вообще не значит, проблема исчезает. Просто недовольство уходит вглубь. И вот проблема всегда нашей страны, почему у нас были такие кровавые вспышки социальные протестов, революций кошмарных, потому что когда эта энергия долго не выходит на поверхность, потом происходит взрыв социальный. А страх этого социального взрыва странным образом решается — нет, никому ничего сказать не можем. Такого не бывает. И быть не может. И вот здесь, мне кажется, искусство играет свою важнейшую роль.
RadioBlago: Речь идет об искусстве не радикальном, о том, которое напрямую не всходит в политическую жизнь, но поднимает важные философские вопросы. Как выразилась Ирина Прохорова, свобода художественного слова — очень важная вещь для правильного и достойного существования общества.
Ирина Прохорова: Понимаете, есть радикальное политическое искусство, где художники прямо входят в политическую жизнь. Но есть же искусство, которое прямо на политические темы не обязательно говорит. Но оно поднимает такие важные вопросы философские и социальные, что да, люди как бы пересматривают свое отношение к действительности, им открывается какая-то другая грань их существования, начинают лучше понимать свое место в мире. И это прекрасно. Это один из источников тоже какой-то важной информации о мире. И нельзя недооценивать. Вот здесь как раз, я бы сказала, примирительная функция искусства, даже при всей его радикальности. Потому что собственно — это и есть диалог, который общество ведет путем метафор. И чем больше разнообразного искусства, чем человек легче может.. тем радостней и гармоничней его жизнь. Потому что он получает пищу к размышлению. Он начинает говорить, спорить. Это всегда полезно. И в отличие от распространенного мнения, что значит, вот вольнодумства — вещь плохая. Как раз наоборот. И обратите внимание, что опять же, очень тяжелое положение 90-х годов, которые я не идеализирую, не произошло каких-то страшных социальных взрывов. Может быть, ровно потому, что у людей появилась широкая возможность обсуждать, критиковать, помните, сколько было дискуссий. Люди выходили на демонстрации против каких-то реформ или еще недовольства какими-то вещами. Были какие-то бесконечные ток-шоу. И действительно, серьезные, с представителями людей и разных партий. И это, надо сказать, помогало обществу двигаться вперед и разряжало очень сильно атмосферу. Считаю, что свобода слова — это вещь, в смысле художественного слова — это не абстрактная вещь, это не какое-то поругание святынь, это опять же вымыслы, это попытки представить такие страшилки. Это очень важная вещь для правильного и я бы сказала, достойного существования общества.
RadioBlago: После упоминания примирительной функции искусства Ирина Прохорова привела пример из собственной практики и рассказала о том, как складывались отношения Фонда Михаила Прохорова с руководителями Красноярского края.
Ирина Прохорова: Современная российская культура, действительно, очень сильно развивается. И здесь, понимаете, все время ругать власть. Это тоже такая вещь удобная. Но в данном случае, например, мой опыт работы в Красноярском крае в качестве соучредителя фонда Михаила Прохорова показывает, что у нас с местной властью, с губернатором, с мэром города, законодательным собранием сложились прекрасные отношения, взаимопонимание. Мы нашли правильный вектор, где мы работаем на благо края, где мы делаем замечательные вещи, нас никто не ограничивает, никто нас не ущемляет, но при этом мы прекрасно понимаем и местные задачи, и специфику местных сообществ, и конечно, учитываем какую-то политическую ситуацию, срез. Но при этом мы остаемся свободными и делаем, что хотим. В Москве, как вы видите в последние годы, например, невероятные фестивали, музейные ночи, какие-то форумы и так далее. То есть, то, что постепенно накапливалось за 20 с лишним лет, дает свои какие-то плоды. И мне очень хотелось бы надеяться, что несмотря на все негативы, которые сейчас идут. Все-таки современная культура и искусство просто отстоят свои позиции и в конце концов они прославят страну.
— Вы знаете, хочу вам сказать, что это общеизвестно: 98% узнаваемых людей в международном пространстве — это деятели культуры. Они составляют международный рейтинг страны. А вовсе не количество нефти и количество оружия, как часто кажется некоторым нашим государственным деятелям. И даже кредитный рейтинг зависит именно от наличия большого количества культурных людей. Хедлайнеры лучшие проводники политики международной. Когда это станет понятно для людей у власти, я думаю, что и помощь их культуре будет увеличиваться, а прессинг будет уменьшаться. Вот пока эта истина как-то не является таким общим местом в культурной политике государства. А это ровно так.
— Приведу только один исторический пример. За что мы помним Эпоху возрождения? Великих мастеров искусства. А на самом деле — это было страшное время, значительно хуже, чем Средневековье. Там чума, страшные войны, инквизиция, чего там только ни было. Но это все прошло. (Кто помнит там этих многочисленных тиранов мелких и все прочее?) А искусство осталось. Понимаете, то, что останется от нас, от имиджа страны — это искусство и культура. И если оно не разовьется, нашим творческим людям не дадут жить, они уедут и прославят чужую страну. Тогда вот гнев божий падет на нашу голову.
RadioBlago: В завершении беседы Ирина Прохорова обратила внимание на то, как важны в настоящее время для художников и деятелей культуры не только свобода, но и некий просветительский пафос.
Ирина Прохорова: Во многом негативная реакция людей на современную культуру, она не всегда ведь связана только с идеологическим прессингом. Ну, конечно, если по всем основным каналам кого-то ругают, люди, конечно, поверят. Но проблема в том, что в советское время, в силу изоляции, у нас очень законсервировалось само культурное поле. Просто очень долго не было вот такой современной информации, что происходит в современной культуре, искусстве, литературе. Все это добывалось большим трудом. И, понимаете, люди не понимают часто языка современной культуры. Но их никогда этому не обучали. Чаще всего мы живем и в архитектурном окружении, не лучшем. Не очень можно понять,что такое современность. Только последние годы стали строить какие-то здания, все-таки попытка сделать архитектуру в стиле мировых трендов. Поэтому для деятеля культуры важно не только свобода творчества, но и какой-то просветительский пафос. Просто надо людей, начиная с детского возраста просто обучать этому, рассказывать о современной культуре. И более того — рассказывать о классике. Ведь у нас и классику не знают. Большинство наших людей, живущих вне Москвы и Петербурга, никогда по-настоящему и не видели шедевры мирового искусства. И отечественного тоже. А если мы и этого не знаем, то мы не понимаем, о чем идет разговор в современности. Потому что в современности все время идет разговор с классикой. Поэтому здесь вот эстетическое воспитание, как нам говорили в школе, правильно поставленное, очень важно. И многие наши политические деятели так окрысиваются, просто потому что они этого искренне не понимают. Наверное, вот на нынешнем этапе, я думаю, просветительство: объяснение, лекции, мастер-классы, разъяснения людям, что это такое, они просто необходимы. В противном случае, мы окажемся в такой узкой прослойке людей, окруженных в общем-то враждебным и раздраженным обществом, которое не понимает, и считает, что это какая-то дурь. Люди занимаются ерундой какой-то. А вот настоящее искусство — это совсем другое.
— Поэтому из своего опыта я скажу, да, мы 10 лет работаем в регионах, особенно в Красноярском крае. И за 10 лет привозя разные образцы современной культуры. Потому что мы читаем лекции, мастер-классы, книжная ярмарка, где приезжает большая культурная программа. Во многом, мы, я считаю, отчасти воспитали среду. Люди приходят, у них есть кредит доверия. Во-первых, они понимают, что мы привозим только хорошее. Мы не пытаемся их оскорбить, устроить какие-то там «закидоны», если общество не очень готово к радикальным каким-то. Но постепенно люди это начинают понимать, начинают ценить, им начинает это нравиться. И вот здесь-то и начинается нормальное функционирование культуры. Вот я думаю, что власть-властью, а понимание своей миссии у современного интеллектуала и художника, оно тоже должно быть.
RadioBlago: Программа «Время культуры» подошла к концу. Интервью с другие героями рубрики «Мнения современников» слушайте в следующих выпусках на радио Благо. До встречи на лекции или в выставочном зале!
Ирина Прохорова: «Предлагаю выработать новый язык учтивости при ведении общественных дискуссий»: philologist — LiveJournal
Из интервью издателя и просветителя Ирины Прохоровой редактору отдела культуры «Новой газеты» Ольге Тимофеевой. Полностью всю беседу можно прочесть на сайте издания.
— Объявлена программа предстоящей Красноярской книжной ярмарки, которая вот уже тринадцать лет фиксирует главные гуманитарные тренды. Сейчас она посвящена «Локальным историям». Почему вам это кажется важным?
— Мне кажется важной возможность определить свою уникальность в большом мире через интерес к малой родине. Фонд Михаила Прохорова всегда поддерживал проекты, связанные с изучением местной специфики, и сейчас мы хотим зафиксировать новую тенденцию — подъем стихийного краеведения, поиск новой коллективной и индивидуальной идентичности. Изучение истории своего края, города, деревни, местных героев и традиций помогает консолидации общества, а не его распаду. У нас процветает авторитарная модель управления, когда, кажется, что только сверхцентрализация способна удерживать территории, хотя на самом-то деле центробежные силы в такой ситуации работают очень мощно. А понимание ценности места, в котором живешь, локальная культура — это, напротив, важная интегральная часть большого пространства. Человек вписывает себя в местную историю, становясь частью большой. И это рождает идею гражданственности, идею нации. Знание своей страны необходимо для выстраивания того самого образа будущего, которого, как все говорят, у нас нет. Хотя, может быть, просто мы не с того угла смотрим или остаемся в плену стереотипов.
— Какие стереотипы вы бы хотели разрушить в первую очередь?
— Вечный припев: «Ну, народ у нас вообще ни на что не годный, ничего не хочет». Неправда. И богатые, и бедные все чаще стремятся помочь ближнему, все больше людей втягивается в разные социальные акции: кто строит библиотеку, кто помогает старым, кто тушит пожары… Эти «малые» дела, теория которых была скомпрометирована советской властью (да и у нашей больше в чести парады и эффектность вместо эффективности) образуют то, что называется гражданским обществом. Подобная мирная самоорганизация — вовсе не альтернатива протестам в Екатеринбурге: и то, и другое говорит о росте гражданского самосознания. Люди перестали считать свой город государственной вотчиной, где власть время от времени подтверждает свое могущество парадами и маршами. Жители хотят участвовать в его преобразовании.
Удивительно, насколько система государственного управления негибкая, насколько она сама провоцирует конфликты на пустом месте. Количество атеистов, порожденное этим противостоянием, троекратно перекроет любые попытки пропаганды религиозных ценностей. Кстати, в стране возникло мощное экологическое движение, которое тоже говорит о фундаментальных сдвигах в нашем сознании. Упрекая людей в недостаточной политической активности, мы расписываемся в непонимании того, какими путями происходит солидаризация социума.
— А кто ее жаждет? Cолидаризация в сознании власти может привести к революции, а ее боится не только власть, но и народ.
— То, что общество, устав от ужасов столетия войн, не хочет потрясений, понятно. Вопрос в другом: возможна ли социальная эволюция в нашей стране — или опять ждать катаклизма. Меня обнадеживает гуманизация общества, идущая снизу. Посмотрите хотя бы, как меняются гендерные роли в семье. В моей юности увидеть отца с коляской было событием, тянущем на памятник. Заботиться о детях наравне с женщиной мог лишь подкаблучник и «немужик». Сейчас семейный выход это — ребенок на руках у мужчины, он кормит его из бутылочки, меняет памперсы, в песочнице вообще сплошные папы… Их никто этому не учил, никто не пропагандировал идею партнерских отношений, напротив, сверху упорно навязывается патриархальная модель семьи. А общество исподволь, но меняется в сторону смягчения нравов.
Взять хотя бы пример с автомобилистами, которые стали уступать дорогу пешеходам. И дело здесь совсем не в больших штрафах (наш народ такой ерундой не запугать), а в изменении отношения людей друг к другу. Даже бурные дискуссии и протесты последних лет, связанные с домашним насилием, пытками в тюрьмах, полицейским произволом, бездушием властей и прочими проявлениями жестокости, свидетельствует о том, что для большой части наших граждан это перестало быть нормой. Это говорит о глубинной трансформации постсоветского общества. Мы же к нему предъявляем только претензии, позитивные тренды не считываются и не учитываются. Конечно, демонстрации очень нужны и важны как выражение общественного мнения, это наше конституционное право, но ими созидательная деятельность не может ограничиваться.
— Для созидания нужна, по крайней мере, консолидация общества, но ею не пахнет — чего стоят одни нападки на Нюту Федермессер …
— Меня очень травмируют фейсбучные войны, но я все-таки за ними слежу, потому что по ним видно, как происходит столкновение разных этических платформ. Лучшая часть общества протестует против крепнущего авторитаризма, вступается за жертв государственного насилия — и это прекрасно. Тем не менее фейсбучные погромные кампании наглядно показывают, насколько сильна прививка авторитарной жестокости, хотя мы упорно не хотим этого за собой признать, а следовательно, и не стремимся изжить. Да, это сегодня очень болезненный вопрос — бесконечные кампании против Нюты Федермессер, которую обвиняют в подыгрывании власти ради создания системы хосписов. Начинается: «Да, она делает замечательное дело, но…» — и дальше идут бесконечные упреки в том, что она, дескать, продалась Кремлю. Никаких иллюзий по отношению к этой власти у меня нет. Конечно, Нюта рискует, ее могут обмануть, дискредитировать, выбросить из проекта, даже если получится его создать, и т.д. Думаю, она не настолько наивна, чтобы этого не понимать. Многие критики справедливо замечают, что власть пытается ее использовать для поднятия собственной репутации.
Да, конечно, даже наша заскорузлая власть прекрасно понимает, что на медийных погромщиках далеко не уедешь, что для более позитивного имиджа нужно апроприировать и классиков, и современников для символической легитимации режима. И делает она это совсем небезуспешно: Лермонтов, конечно, оппозиционер, но патриот; Бродский, хоть и диссидент, но империалист. Недалек тот час, когда и Сахаров станет святым покровителем нынешней власти: ну слегка попутал наивного ученого бес в лице советской либеральной общественности, но он наш создатель водородной бомбы. А вот мы — просвещенное сообщество — не боремся за наш символический капитал и легкомысленно отдаем его врагу. Конечно, власть стремится использовать авторитет и Нюты Федермессер, и покойной Лизы Глинки, но и они смогли использовать власть, навязав ей свою гуманистическую повестку как первоочередную государственную задачу. Разве это не своего рода победа?
Почему-то никто не задается вопросом: не жертво- ли это приношение? Что Нюта даже своей репутацией готова пожертвовать ради подлинной революции в нашей карательной медицине — изменения отношения к больному и умирающему человеку? А может быть, она умный и тонкий политик, понимающий, насколько для чиновников страх сгнить заживо в богадельне сильнее слов о коррупции и свободе слова в качестве аргумента для позитивных перемен. Ибо никто не застрахован от бедной и одинокой смерти. С моей точки зрения, Нюта подхватывает мощный низовой тренд — запрос на гуманизацию среды обитания.
— Проблема дискуссионной культуры — одна из самых острых для нашего общества, которое исторически не уважает человека.
— Изживание тоталитаризма, то есть апологии насилия, — очень сложный процесс. На уровне деклараций кажется, что мы его из себя «выдавили», но эта этическая система координат до сих пор доминирует в обществе. Иначе чем объяснить печальный парадокс, что такие деятельные и гуманистически ориентированные люди, как Нюта Федермессер, Чулпан Хаматова, Лиза Глинка и прочие, создающие большой объем общественного блага, с позиции протестного сообщества внезапно оказываются «чужими», «врагами всего светлого и прогрессивного». Не потому ли, что человеческая жизнь и достоинство на практике не являются для нас главным критерием для ранжирования граждан на «своих» и «чужих»? Мне кажется, что от Советского Союза нам досталась система ценностей, сформированная логикой гражданской войны, где демаркация проходит исключительно по политическим взглядам. Никакие другие добродетели — личная порядочность, профессиональная компетенция, благотворительная деятельность, общественная польза — не принимаются во внимание в этой, в сущности, милитаризированной картине мира.
Складывается абсурдная ситуация, когда оппозиционный политик, идущий на выборы под флагом борьбы с коррупцией, всячески протестным сообществом приветствуется, а Нюта Федермессер, идущая туда же с идеей строительства хосписов, подвергается поношению. При таком скудном этическом инструментарии трудно добиться консолидации. Более того, нам грозит саморазрушительная война всех против всех, где каждый считает себя эталоном нравственности и сладострастно уличает других в моральном несовершенстве. Окей, если мы уверены, что нельзя ни при каких обстоятельствах иметь дело с коррупционной властью, тогда давайте посоветуем Нюте и иже с ней, как развивать общенациональные проекты в автономной от государства зоне.
В разгар «крестового похода» против Федермессер я наткнулась на комменты, где говорилось, что вообще не нужно ничего делать, чтобы не легитимировать эту преступную власть. Давайте подождем, когда приедет принц на белом коне, режим рухнет, и вот тогда-то займемся созиданием во всех сферах жизни. Удивительное человеколюбие, не правда ли? Не получим ли мы при такой системе ценностей очередного Чингизхана во главе государства?
— Где проходит граница между разумным компромиссом и откровенным коллаборационизмом?
— Этот вопрос обязательно нужно обсуждать, особенно в ситуации нарастающего государственного авторитаризма. Я призываю лишь подходить к этой проблеме хотя бы с позиции здравого смысла. Если следовать нынешней логике, то и Лотман у нас окажется соглашателем. А что, он ведь вместо того чтобы уйти в истопники, создал кафедру русской литературы в Тарту, сделал прекрасную академическую карьеру, был академиком РАН и, между прочим, членом партии. Каково вам такое суждение?
— А главное, кто обозначит черту, которую нельзя переступать? Есть ли авторитеты, к которым люди прислушиваются?
— Боюсь, перечисление их займет большую часть нашей беседы. Проблема в том, что в нынешней атмосфере истерии им трудно вести дискуссии. Любые попытки высказать свое мнение в качестве приглашения к диалогу привычно заканчиваются потоком оскорблений со стороны самой же просвещенной общественности. Предлагаю как первый шаг противостояния власти, не требующий особого риска, отказаться от сталинской риторической традиции и выработать новый язык учтивости при ведении общественных дискуссий. Собственно, это имел в виду Андрей Синявский, когда говорил, что у него с советской властью стилистические разногласия.
— Судя по интересу к лекциям и всякого рода дискуссиям, существует огромный запрос на мировоззренческие высказывания?
— Когда в 2012 году мне предложили вести авторскую программу о культуре на РБК, я долго убеждала руководство канала, что актуальнее говорить о системе ценностей, поскольку мы живем в обществе со сбитыми этическими ориентирами, и это позволяет власти легко дискредитировать любого человека и идею. Сегодня я радуюсь, что проблема новой этики становится магистральной в интеллектуальной активности общества. Печально лишь то, что в большом публичном пространстве серьезные обсуждения в обозримом будущем не предвидятся. Мы можем только ностальгически вспоминать 90-е годы, когда на телевизионных ток-шоу поднимались вопросы, которые сейчас можно тихим голосом обсуждать лишь в кулуарах.
Вы также можете подписаться на мои страницы:
— в фейсбуке: https://www.facebook.com/podosokorskiy
— в твиттере: https://twitter.com/podosokorsky
— в контакте: http://vk.com/podosokorskiy
— в инстаграм: https://www.instagram.com/podosokorsky/
— в телеграм: http://telegram.me/podosokorsky
— в одноклассниках: https://ok.ru/podosokorsky