Метрополь 115 лет
Забронировать номер
Дата заезда
Дата отъезда
Взрослые
1 1234
Дети
0 0123
ДалееКонец XIX – начало XX вв Рождение «Метрополя»
«Метрополь» был задуман меценатом, владельцем первой в России частной оперы Саввой Мамонтовым, как «театр с гостиницей». К созданию проекта Мамонтов привлекает архитектора Вильяма Валькотта, художников Михаила Врубеля, Николая Андреева и многих других.
Подробнее
Своим рождением «Метрополь» обязан «Савве Великолепному» — предпринимателю и меценату, владельцу первой в стране частной оперной труппы Савве Ивановичу Мамонтову, задумавшему построить в центре Москвы, напротив Большого театра, дворец искусств — с грандиозным, рассчитанным на три тысячи зрителей, оперным залом, художественными галереями, гранд-отелем и первоклассным рестораном.
Мамонтов объявляет открытый конкурс, который выигрывает проект Николая Шевякова и Льва Кекушева, однако, заказ волей Мамонтова достается англичанину Вильяму Валькотту, занимающему на конкурсе лишь четвертое место. Позже, когда Савва Иванович перестает быть акционером, и сама идея «Метрополя» смещается от «театра с гостиницей» к «гостинице с рестораном», к работе — совместно с Валькоттом — возвращаются Кекушев и Шевяков.
Оформить фасады и интерьеры «Метрополя» Мамонтов предлагает лучшим художникам своего времени — Михаилу Врубелю, Николаю Андрееву, Сергею Чехонину, Александру Головину.
Архитектура «Метрополя»
Открывшийся в январе 1905 года отель, словно гигантский магнит, притягивает толпы москвичей. Горожане подолгу простаивают перед «Метрополем», рассматривая майоликовые панно Врубеля и Головина, скульптурные фризы Андреева, декоративные вазы Ваулина, изогнутые решетки балконов и огромный стеклянный купол работы инженера Шухова, пытаясь прочесть лентой идущую по фасаду цитату из Ницше; ничего подобного Москва еще не видела.
Подробнее
1. Главное украшение «Метрополя» — панно «Принцесса Грёза», повторенная в керамике картина Михаила Врубеля на сюжет пьесы Эдмона Ростана. Картина была написана для Нижегородской ярмарки, выставлена там в специально построенном Саввой Мамонтовым павильоне, плохо принята публикой и, в назидание невеждам, переведена в Абрамцевских мастерских в майолику и выставлена на всеобщее обозрение на фасаде отеля.
2. Помимо «Принцессы Грёзы» на фасаде «Метрополя» можно рассмотреть еще полтора десятка цветных панно разного размера. Большинство из них — работы Александра Головина и Сергея Чехонина (майолики «Жажда», «Жизнь», «Поклонение природе» и др.).
3. Под окнами и балконами четвертого этажа по всему фасаду проходит фраза Фридриха Ницше: «Опять старая история, когда выстроишь дом, поймешь, что научился кое-чему».
4. На уровне четвертого этажа здание опоясывает фриз «Времена года», созданный скульптором Николаем Андреевым.
1905-1917 «МЕТРОПОЛЬ» дореволюционный
Открывший в начале 1905 года «Метрополь» обеспечен всеми достижениями цивилизации — электрическим светом, горячей водой, телефонами в номерах, лифтами; грандиозный ресторан может принимать до двух тысяч гостей одновременно.
Подробнее
К январю 1905 года отделочные работы заканчиваются, и оснащенная по высшему разряду — электричеством, телефонной связью, горячей водой и лифтами — гостиница начинает принимать гостей.
Годы Первой мировой
Начавшаяся в 1914 году Первая мировая война изменила жизнь Москвы.
Меняется и «Метрополь»: один из этажей отеля отдается под госпиталь, в ресторане вместе со счетом теперь приносят кружку для сбора средств в помощь армии. Впрочем, «Метрополь» не перестает быть светским центром Москвы: розничная торговля алкоголем находится под запретом, а в ресторане отеля, к тому времени ставшего собственностью консорциума виноторговцев, шампанское и коньяк не переводятся.
1917 – ГОД РЕВОЛЮЦИОННЫХ ПОТРЯСЕНИЙ.
В дни Октябрьской революции юнкера, верные Временному правительству, превращают «Метрополь» в настоящую крепость. Силы не равны, и через несколько дней, оставив гостиницу с выбитыми окнами и пробоинами от прямых попаданий орудийных снарядов, юнкера отступают.
В дни Октябрьского переворота «Метрополь» становится одним из центров сопротивления большевикам — забаррикадировавшиеся в отеле юнкера почти неделю обороняют подходы к городской думе и Красной площади от наступающих отрядов Красной гвардии, и лишь применение артиллерии заставляет верные Временному правительству войска покинуть здание.
Оставленная гостиница кажется погибшей — большинство стекол выбито, майолики повреждены, стены испещрены отметинами от пуль, однако, «Метрополь» продолжает жить — номера, окна которых забиты досками, по-прежнему заняты постояльцами, кухня каким-то чудом все еще работает, в ресторане подают ужин.
Обстрел здания гостиницы артиллерией произвел огромное впечатление на очевидцев. Один из участников событий вспоминал: «Картина была ужасающая. Снаряды то и дело ударялись о стены гостиницы, рвались с неимоверным треском. Со стен на тротуар летел кирпич, железо, стекло. Точно в какой-то гигантской ступе кто-то дробил сильно звенящий предмет».
Интересно, что в разгар боев в гостинице жили мирные люди, неожиданно оказавшиеся в изоляции под шквальным огнем. Среди попавших в переплет был будущий основатель независимой Чехословакии Томаш Масарик. Вот как он вспоминает эти события: «Я … оказался в известной гостинице «Метрополь», из которой юнкера сделали на скорую руку крепость, я прожил в ней 6 тяжелых дней под большевистской осадой.
1920-е годы. Второй дом советов
В начале 1918 г. правительство новой России переезжает в Москву, и в «Метрополе» размещаются ВЦИК (советский парламент) и некоторые народные комиссариаты. Глава ВЦИК Яков Свердлов, как и его сотрудники, селится в «Метрополе»; гранд-отель — по сути — становится общежитием и меняет название на Второй Дом Советов.
Подробнее
После революции органы государственной власти новой России переезжают в Москву и — на первое время — размещаются в лучших гостиницах города. «Метрополю» достается советский парламент (ВЦИК), а так же несколько народных комиссариатов — вроде иностранных дел или внешней торговли.
Декор одного из фасадов гостиницы дополняется ленинской фразой: «Только диктатура пролетариата в состоянии освободить человечество от гнета капитала».
Тем не менее, «Метрополь» продолжает работать, как гостиница (дипломатов и иностранных коммерсантов надо где-то селить, и советской власти приходится делиться жилплощадью) и чем-то кормить (продукты правдами и неправдами добываются, и ресторан продолжает работать даже в дни голода, когда с клиентов требуют золото в уплату счетов).
Помимо партийной и советской элиты ордера на проживание в «Метрополе» получают люди искусства, которым удалось устроиться на работу в советские учреждения. Среди них — поэты Рюрик Ивнев, Анатолий Мариенгоф, Осип Мандельштам. Часто во Второй Дом Советов — проведать знакомых и поужинать в ресторане — заходит Сергей Есенин. В 1923 году поэт вместе с группой единомышленников–имажинистов открывает в «Метрополе» литературное кафе «Калоша».
В 1925 году в «Фонтанном зале» Второго Дома Советов проходит Первый международный шахматный турнир, в котором принимает участие тогдашний чемпион мира кубинец Хосе Рауль Капабланка.
Непобедимый Касабланка занимает лишь третье место, первое занимает чемпион СССР Ефим Боголюбов.
Во время турнира Всеволод Пудовкин снимает свой режиссерский дебют — фильм «Шахматная горячка», в котором Капабланка играет самого себя.
«Метрополь» в системе советского Интуриста
В апреле 1929 года создается «Интурист», государственное акционерное общество, отвечающее за привлечение и прием иностранных гостей в СССР. Учреждение такого рода компании знаменует перемену в отношении к туристам из-за рубежа: для индустриализации страны необходима валюта, и правительство готово сделать всё, для того чтобы эту валюту получить. В то же время лучшие гостиницы досоветских времен объединяются в общество «Отель», в 1933 году становящееся частью «Интуриста».
Естественно, «Метрополь» не может более оставаться общежитием совсотрудников и снова становится тем, чем он был до революции, — лучшим отелем города.
В «Метрополе» останавливаются Бернард Шоу, Бертольд Брехт, Анри Барбюс, Джон Стейнбек, Марлен Дитрих, Клаудия Кардинале, Жан Маре, Марчелло Мастроянни, пианист Ван Клиберн. Здесь же живут возвращающиеся из эмиграции Александр Куприн, Сергей Прокофьев, Александр Вертинский.
Подробнее
До середины 1960-х годов в гостинице сохраняются квартиры семей, заселившихся сюда еще в период 2-го Дома Советов. Удивительным образом в здании отеля сосуществовали два не соприкасающихся мира – москвичей и иностранцев.
Много лет в «Метрополе» в детстве живет известная писательница Людмила Петрушевская, автор книги «Маленькая девочка из «Метрополя».
В 1940-е годы здесь квартируют певцы Вадим Козин и Александр Вертинский.
С июня 1948 по март 1949 года на третьем этаже отеля работает посольство Израиля; первый посол государства и будущий премьер-министр Голда Меир так же живет в «Метрополе». Позже она вспоминает: ««Это была гостиница для иностранцев, и она казалась пережитком другой эпохи. Огромные комнаты со стеклянными подсвечниками, длинные бархатные занавеси, тяжелые плюшевые кресла и даже рояль в одной из комнат…»
С 1986 по 1991 гг.
гостиница закрывается на реконструкцию. Работам предшествуют тщательные историко-архитектурные исследования, к делу привлекаются лучшие реставраторы страны. Восстановление уникальных исторических интерьеров позволяет отелю сохранить самобытность. Одновременно с этим решается задача полного технического переоснащения, что позволяет гостинице одной из первых в России получить статус пятизвездочной. «Метрополь» вновь встает в ряд ведущих отелей мира.
Метрополь в новейшей истории.
В августе 2012 года «Метрополь» после почти столетнего перерыва вновь становится частным. В 2013 г. новая команда во главе с генеральным менеджером Домиником Года начинает глобальное обновление отеля, чтобы сделать его одним из самых современных отелей мира, сохранив историческое наследие. В 2013 г. кухню отеля возглавляется Андрей Шмаков, чей талант приносит отелю высокую оценку международных гастрономических гидов (Gault & Millau, La Liste). В 2015 г. в отеле на месте исторического американского бара открывается ресторан современной русской кухни SAVVA.
В 2017 году «Метрополь» объявляет о завершении первого из трех этапов масштабного обновления и представляет 28 обновленных номеров. Интерьеры номеров воссоздаются по оригинальным проектам начала XX века. По функциональности новые номера соответствуют мировым стандартам отелей класса люкс.
Годом спустя вновь распахиваются двери исторического главного входа в отель: как и в 1905 году, при открытии, подъехать к «Метрополю» и войти в него можно со стороны площади Революции (бывшей Воскресенской).
В 2019 году количество обновлённых номеров в отеле достигает 70. Теперь гостям доступен широкий выбор: от обновлённых Представительских номеров до Посольских Люксов. Вместе с тем, уникальные исторические номера с оригинальными интерьерами начала XX века, тщательно сохраняются.
👉Гостиница «Метрополь»: история и фото.
С 1830-х годов на Театральной площади стояла трехэтажная гостиница с банями купца Челышева.
Путеводитель по архитектурным стилям
В 1890-х промышленник и меценат Савва Мамонтов купил этот участок для строительства культурно-досугового центра с гостиницей, ресторанами, театром, художественными галереями, помещением для спортивных соревнований.
В конкурсе победили проекты Л.В. Кекушева и Н.Л. Шевякова, но Савва Мамонтов отдал предпочтение занявшему четвертое место Вильяму Валькоту. Строить начали сразу же.
Проект предполагал не снос старой гостиницы, а ее перестройку и объединение общим фасадом с новыми корпусами. Реализовать идею не удалось: Савву Мамонтова арестовали по обвинению в растратах. Хотя суд его оправдал, предприниматель был разорен, а его имущество (в том числе и будущий «Метрополь») пошло на погашение долгов.
Новые владельцы пригласили Льва Кекушева. Архитектор изменил проект Валькота. Например, центральный зал со стеклянным атриумом из театрального зала на 3 000 зрителей превратился в ресторан.
В 1901 году в гостинице произошел пожар. Он уничтожил интерьеры и повредил почти завершенное здание. Поэтому отель «Метрополь» открылся лишь в 1905. Для своего времени он стал уникальным по размерам, комфортабельности и отделке гостиничным комплексом на 400 номеров, из которых ни один не повторялся. В номерах «Метрополя» были наполняемые льдом холодильники, телефоны и горячая вода.
Для начала XX века это было диковинкой. А в 1906 году при отеле открылся первый в Москве двухзальный кинотеатр под названием «Театр Модерн».
Современники назвали гостиницу «Вавилонской башней XX века» из-за главного украшения фасада — панно А. Головина «Времена года», «Жажда», «Поклонение божеству», «Поклонение природе» и майоликовому панно М.А. Врубеля «Принцесса Греза».
Как читать фасады: шпаргалка по архитектурным элементам
При создании «Метрополя» Савва Мамонтов особое внимание уделял художественному оформлению здания. Он хотел использовать фасады для рекламы произведений нового направления в искусстве. Это было одной из причин выбора проекта Валькота — он больше подходил для художественного дополнения.
Панно для гостиницы «Метрополь» делали в Абрамцево. «Принцессу Грезу» создали по мотивам драмы в стихах Эдмона Ростана. По сюжету, трубадур Жоффруа Рюдель полюбил заморскую принцессу, которую никогда не видел. Пораженный рассказами о ее красоте и великодушии, он нанял корабль и отправился к возлюбленной.
В дороге трубадур заболел, и к принцессе его привезли в беспамятстве. Когда принцесса обняла несчастного, он на миг пришел в себя — и умер у нее на руках. Она же отказалась от мирской жизни и стала монахиней.
На русской сцене пьесу впервые поставили в январе 1896 года в Санкт-Петербурге. Романтическая история полюбилась публике, и тогда появился вальс «Принцесса Греза», духи и шоколад с таким названием.
Витте заказал Врубелю два живописных панно для нижегородской художественно-промышленной выставки. Одно из них Врубель выполнил на сюжет пьесы Ростана, второе — «Микула Селянинович» — на былинный сюжет. Витте показал эскизы императору. Николай их одобрил, и Врубель отправился в Нижний. Когда холсты были готовы, стало понятно, что они слишком смелые для своего времени. Комиссия во главе с графом Иваном Ивановичем Толстым осмотрела панно и приказала снять их.
Тогда Савва Мамонтов решил демонстрировать холсты в отдельном павильоне. Но эта затея завершилась провалом: несмотря на положительную оценку критиков, публика отнеслась к работам Врубеля враждебно.
А при разработке проекта гостиницы «Метрополь» Мамонтов решил повторить «Принцессу Грезу» в керамике. С тех пор творение Врубеля с умирающим юношей и склонившейся над ним принцессой доступно всем.
Во время уличных боев в Москве 25 октября-2 ноября 1917 года гостиница оказалась в центре сопротивления большевикам. Ее заняли отряды юнкеров. Бои за «Метрополь» шли 6 дней.
В 1918 году сразу после переезда советского правительства в Москву отель превратился во Второй Дом Советов (Первым Домом Советов была гостиница Националь»). Здесь до 1919 года в переоборудованном помещении ресторана проходили заседания ВЦИК.
Здание гостиницы «Метрополь» опоясывает майоликовая надпись Фридриха Ницше: «Опять старая истина, когда выстроишь дом, то замечаешь, что научился кое-чему». В советское время ее заменили на слова Ленина: «Только диктатура пролетариата в состоянии освободить человечество от гнета капитала». Первоначальная надпись видна сегодня только частично.
В конце 1920-х «Метрополю» вернули статус гостиницы.
Гостиница «Метрополь» на фотографиях разных лет:
А что можете добавить вы?
Рецензия на книгу: «Метрополис» Бена Уилсона
Реклама
Продолжить чтение основной истории
Документальная литература
Бен Уилсон рассматривает «соединительную ткань» городов в своей книге «Метрополис». Кредит… Наташа Морено-РобертсКогда вы покупаете на нашем сайте книгу, прошедшую независимое рецензирование, мы получаем партнерское вознаграждение.
Роберт Салливан
МЕТРОПОЛИС
История города, величайшее изобретение человечества
Бен Уилсон
В книге «Метрополис: история города, величайшее изобретение человечества» историк Бен Уилсон приглашает нас в увлекательное путешествие по более чем двум десяткам городов и тысячам лет, исследуя хорошие и плохие последствия этого изобретения.
Плохие эффекты (например, суровая, безжалостная среда) создаются не столько дорогами и зданиями, сколько тем, что невидимо. Город, как его видит Уилсон, — это не склад архитектуры, а скорее организм, который формирует живущих внутри существ. «Меня больше интересует соединительная ткань, которая связывает организм воедино, — пишет он, — а не только его внешний вид или жизненно важные органы».
Изменение климата недавно помогло нам переосмыслить 7000-летние руины Урука, легендарного шумерского города, и планировку других древних городских центров «как способ приведения человеческой деятельности в соответствие с основополагающим порядком и энергиями вселенной, — пишет Уилсон. В этом отношении города, раскинувшиеся по долине Инда в современном Пакистане, были водными Эдемами: в них не было ни храмов, ни дворцов, но были зернохранилища, актовые залы и системы канализации и водоснабжения, которые, возможно, вместо этого были священными центрами жизни общин.
Ад был Вавилоном, или тем, что он обозначал — «изначальным городом грехов», изобилующим неприятными аспектами городской жизни, порицаемыми по крайней мере с 2000 г.
до н.э. Строка из еврейской Библии легко могла бы появиться в недавней политической рекламе: «Горе городу крови, полному лжи, полному грабежа, никогда не обходится без жертв!» То же самое можно сказать и о письме 18-го века Жан-Жака Руссо, описывающего город как «развращенный ленью, бездействием, любовью к удовольствиям».
Удовольствие, или, точнее, секс, всегда было сложным элементом пиара любого города, попеременно отталкивая (см. серию картин Уильяма Хогарта 1731 года «Путь блудницы») и притягивая (чувственная приманка Урука в «Эпосе о Гильгамеше»). ). Анонимность облегчает самовыражение, хотя и опасно, как отмечено в «Мосте» Харта Крейна, где остаток свидания в метро — это «сгоревшая спичка, катающаяся в писсуаре». Неизменным в истории городов является то, что только мужчинам позволено вести себя так, как будто они всегда находятся в римских банях.
Главы Уилсона о так называемых классических цивилизациях — Афинах, Александрии и Риме — теоретизируют творческий процесс каждого полиса.
Динократ Родосский наложил сетку улиц на анархию греческого публичного пространства, сделав Александрию энциклопедической; нерегулярные Афины, напротив, были «спонтанными и экспериментальными». Когда римляне завоевали мир, они принесли с собой свою искусственную среду, как часть дикой природы. Купание, утверждает Уилсон, сделало варваров чистыми, римскими и городскими.
Автор связывает более беспорядочное и органичное развитие Багдада с динамизмом, породившим некоторые идеи, на осмысление которых Европе потребовались столетия. Синтезируя багдадские коллекции греческих, вавилонских, персидских, индийских и китайских исследований, Мухаммад ибн Муса аль-Хорезми заложил основы математических уравнений, которые в конечном итоге отправят людей на Луну и приземлят посылки Джеффа Безоса на вашем крыльце (или около того).
На заре 12-го века, когда христианские и языческие племена сражались на руинах Римской империи, восточноевропейская граница была похожа на обездоленный район 21-го века, когда сетевые магазины, наконец, исчезли.
Из этого унылого пейзажа вырос Любек, зафрахтованный Генрихом Львом как первая из сотен городов-крепостей, которые впоследствии разбогатели, поставляя оружие и припасы.0039 Дранг нах Остен, очищающий от мусульман путь на восток. То, что стало Ганзейским союзом, на самом деле было картелем, который полагался на экономическую мощь и военную мощь для заключения сделок, от которых остальная Европа не могла отказаться. Лиссабон перенес модель Любека в Африку и Азию, его работорговля подобна высокооктановому топливу, а свирепые боевые корабли поддерживали то, что Уилсон называет океанским «рэкетом защиты». «Неслыханно, — сказал один мусульманский правитель, — чтобы кому-либо запрещалось плавать по морям».
В 1600-х годах Амстердам сделал своего рода мета-торговлю урбанизацией, когда правительство объединило корпорации, банки и торговцев для создания первого в мире рынка ценных бумаг и сопутствующих ему финансовых инструментов. Форварды и фьючерсы, хеджирование и маржинальная покупка были изобретениями амстердамцев, классифицированных как windhandel , или торговля на ветру, в отличие от торговли чем-то материальным.
Гражданский идеал был меньше связан с памятниками и общественными площадями, а больше с большим богатством, сохраняемым в тайне.
Архетипом общительности Уилсона является Лондон 1700-х годов, хотя его общительность быстро уступила место исключительности. Убожество представлено Манчестером, где рабочие-иммигранты из британской колонии (Ирландия) производили ткань из хлопка, выращенного и собранного порабощенными людьми на американском Юге. Фридрих Энгельс назвал бедный район Манчестера «адом на земле». Идеологи, которые стали известны как манчестерская школа, верили, что их политика свободной торговли приведет к мировой гармонии, которая — внимание, спойлер! — еще не пришел.
Кредит… Бенедикт Курцен для The New York TimesУилсон заканчивает свой тур в Лагосе. Это мегаполис будущего, в котором города превратились из агор в регионы, поглощающие землю и ресурсы с непостижимой скоростью. Между тем, неравенство распространяется, как огромное цветение водорослей.
«Метрополис» — смелое начинание, которое делает чтение захватывающим, хотя, как и большинство историй городов, оно отталкивает американских индейцев.
Теночтитлан, который был больше Парижа в 1500-х годах, в основном представляет собой место испанского завоевания. Точно так же недооценивается расовая география, лежащая в основе европейского колониального предприятия. Решающее значение для завоевания Лиссабоном земель и тел имели папские буллы, которые предоставили Португалии право в 1455 г. брать рабов, а затем, в 149 г.3, «открыть» землю — претендовать, другими словами, на территорию, населенную нехристианами. (Главный судья Джон Маршалл сослался бы на этот судебный прецедент 1820-х и 30-х годов, когда Соединенные Штаты уничтожали коренных американцев, а совсем недавно судья Рут Бейдер Гинзбург отрицала суверенитет онейда над землей резервации.)
Пропавшие без вести тоже из «Метрополиса» — это история финансовой инженерии Англии 18-го века, так называемого дефицитного финансирования (впервые предложенного Робертом Уолполом, а затем доработанного Александром Гамильтоном), которое является решающим переходом между британскими колониальными завоеваниями и строительством американской империи — хотя Уилсон отмечает, как американская военная машина перенесла внутреннее городское планирование в ядерный век.
Дома-ранчо, появившиеся в послевоенной застройке пригородов — «лилейно-белые и разделенные по классам» — были частью плана по расселению городского населения и, таким образом, «победе» в ядерной войне. Как и сам одноэтажный дом, жалюзи, испытанные на выжженных взрывами землях пайютов и шошонов-баннок, считались привлекательной и эффективной защитой от радиации.
Быстрая проза Вильсона подчеркивает суть в главе под названием «Аннигиляция», в которой разрушение Гитлером Варшавы сравнивается с американской бомбардировкой Токио. В условиях ужасающего насилия наиболее пострадавшие сообщества находят творческие способы выживания. Это грустный, но блестящий способ подчеркнуть, как много значит сообщество для нашего невыразимо жестокого вида — и как травмирующим действиям можно противопоставить самоорганизованные групповые реакции. Токио пережил своего рода коммунальный ремонт без лидера, который напоминает протесты Black Lives Matter этим летом, когда десятки миллионов людей прошли маршем, чтобы выделить и залечить разорванную соединительную ткань своих городов.
Будущее городов, как его видит Уилсон, безрадостно: болота заполнены небоскребами для отмывания денег; роботизированные логистические центры, снабжающие мегаполисы более дешевой продукцией; работникам по уходу с более длительными и более дорогими поездками на работу. Мы надеемся, что мы начнем думать о городе не как о техническом изобретении, а как о соединительной ткани, переплетении жизней, переживаний и тел. Мы уже являемся частью этой ткани, знаем мы об этом или нет.
Рецензия на книгу: «Метрополис: история города, величайшее изобретение человечества» Бена Уилсона | Патрик Т Рирдон
В 1850-х годах шведская писательница Фредрика Бремер посетила Чикаго и, мягко говоря, не была впечатлена.
Бен Уилсон отмечает в своей широкой и проницательной статье Метрополис: история города, величайшее изобретение человечества , что бустеры продвигали Чикаго как «Королеву озера». Но Бремер назвал его «одним из самых жалких и уродливых городов», который, «сидя там на берегу озера в убогой неряшливости,… больше похож на торговку, чем на королеву».
Уилсон пишет, что французский посетитель «почувствовал запах Чикаго, схвативший его за горло, как только он прибыл». И шум! Все посторонние жаловались на шум:
«Гости отмечали, что звук Чикаго не похож ни на один другой город в мире: «глубокий глухой рев локомотива и пронзительный крик парохода» смешивается с грохотом промышленных предприятий, визгом тысячи свиней, которых собираются зарезать, и непрекращающийся гул толпы. Другие испытали мощь Чикаго, пульсирующую «с необузданной силой»» 9.0040
И это был опыт посетителей. Жителям Чикаго, особенно тем, кто жил и работал вдали от модных улиц и кварталов, приходилось мириться с гораздо худшим, например, с придорожными сточными канавами, заполненными человеческими и животными экскрементами, «оставляющими стоячие лужи неописуемой жидкости». Уилсон пишет:
«Эти канавы были настолько отвратительны, что «самые свиньи воротили носы от крайнего отвращения»… Построенный на ровной поверхности на твердой глине, Чикаго был сырым и загрязненным городом с так называемой «смертью».
туманы, исходящие от груд навоза. Река текла со сточными водами и промышленными стоками».
туманы, исходящие от груд навоза. Река текла со сточными водами и промышленными стоками». Такое загрязнение сделало Чикаго и Манчестер, родственный ему «шок-сити» в Англии, самыми смертоносными на земле для бедных, почти бедных или рабочего класса. В Чикаго это означало огромное количество иммигрантов, составлявших большинство населения. Уилсон пишет:
«Нигде в середине девятнадцатого века уровень смертности не был сравним с этими обшарпанными промышленными городами. С 1830-х годов азиатская холера свирепствовала в трущобах. В 1854 году 6% населения Чикаго умерло от эпидемии, что стало шестым по счету разорением города этой болезнью».
И все же… И все же…
Гений Метрополиса Это особый гений Метрополиса — первоначально опубликованный в прошлом году и теперь доступный в мягкой обложке — который Уилсон смотрит на 6000 лет городской жизни. история во всесторонней, 360-градусной перспективе, охватывающей весь спектр человеческих усилий, включая культуру, экономику, политику, социологию, психологию, инженерию и архитектуру.
И что он пишет об этом со смаком влюбленного, узнающего красоты и недостатки возлюбленной.
Уилсон, британский историк, пишет, что первый город Урук на территории современного Ирака имел культуру, «характеризующуюся разрушением и динамизмом» и движимую «коллективными усилиями по созданию великолепных произведений».
И о первом мегаполисе Риме с его сотнями имперских бань, которые были гораздо больше, чем просто места, где можно было помыться:
«Люди ездили вести дела, спорить о политике, сплетничать и выпрашивать приглашения на ужин. Они пошли, чтобы увидеть и быть увиденными. Они ели, пили, спорили, флиртовали и иногда занимались сексом в альковах; они нацарапали граффити на мраморе…. Бани предлагали уникальный и всеохватывающий городской и урбанистический опыт. Прежде всего, это была общественная деятельность».
Более тысячи лет спустя в Лондоне была своя версия таких мест для встреч — кофейни, которые «обеспечивали жизненно важную функцию городов, предоставляя мотив и место для спонтанных встреч и возникновения неформальных сетей».
Это были места, где представители жестко обособленных классов могли пообщаться и поговорить друг с другом. Они также были шагом к тому, чтобы сделать города более пригодными для жизни.
Более широкий городской контекст«Лондон предлагал множество возможностей для общения, которое делало людей более утонченными. В свою очередь, вежливость облегчала жизнь в городе, потому что обеспечивала смазку для взаимодействия между незнакомцами в перегруженной городской среде».
Здесь, как и в Metropolis , Уилсон отступает от своего исследования Лондона, чтобы поместить вежливость в более широкий городской контекст. Он отмечает, что город «является одним из чудес человеческого существования», и добавляет: «То, что мешает человеческому муравейнику выродиться в насилие, — это вежливость, устные и негласные коды, которые регулируют повседневное взаимодействие между людьми».
В Metropolis Уилсон подробно описывает истории 20 городов, восходящих к 4000 г.
до н.э., и включает в свое обсуждение десятки других городов. Он описывает определенный город в определенное время и в каждом случае рассказывает, как другие города отразили те же элементы.
Он описывает, например, Любек в Германии как один из многих городов войны раннего Нового времени, а затем идет дальше, анализируя другие аспекты смерти и насилия, а также технологические прорывы, которые произошли в гонке вооружений той эпохи: «Урбанизация в Европе, несомненно, вырос в результате предприимчивости ее народа; но его динамизм также исходил из менее позитивных источников: Черная смерть, крестовые походы, эндемические войны и смертоносное соперничество внутри городов».
«Двухразовое питание»Уилсон — большой поклонник городов, считая их будущим человечества. Тем не менее, как показывает его описание суровых реалий Чикаго середины девятнадцатого века, он осознает их уродливые и опасные стороны.
«Миф о Вавилоне звучит эхом сквозь века: какими бы ошеломительно успешными они ни были, города могут сокрушить человека.
При всем притягательном в мегаполисе есть много и чудовищного». Как красота, так и чудовищность вплетены в ткань города, как снова и снова показывает Уилсон в Metropolis .
Возьмите его описания запахов, шума и «смертельных туманов» Чикаго и подобных мрачных реалий Манчестера середины 1800-х годов. Они находятся в главе под названием «Врата ада?»
Этот вопросительный знак является ключевым. Да, пишет Уилсон, города могут быть клаустрофобными, захудалыми и хаотичными. Но для тех, кто спасается от сельской бедности, они дают надежду. Вот почему люди поехали в Манчестер и Чикаго.
«Беспорядочный урбанизм»«Крестьяне Ирландии девятнадцатого века бежали от нищеты и голода в поисках лучшей жизни в трущобах Манчестера и Чикаго, рискуя заболеть холерой и брюшным тифом. Как сказал один ирландец, жизнь и работа в Манчестере давали ему возможность питаться два раза в день».
Уилсон пишет о реальности «беспорядочного урбанизма».