5 мифов о жизни и смерти поэта Николая Гумилёва ….
3 августа 1921 года, ЧК арестовало Николая Гумилёва — как участника Петроградской боевой организации Владимира Таганцева. После ареста поэт не прожил и месяца, в ночь на 26 августа его расстреляли где-то под Петроградом.
Мифы и тайны неразрывно связаны с именем Николая Гумилёва, хотя он всегда был на виду, окружён поклонниками, соратниками, завистниками, а позже – агентами ЧК. Одни мифы развенчивают, но появляются новые, потому что поклонников у поэта со временем меньше не становится. Здесь собраны бытующие легенды о жизни и убийстве выдающегося писателя, путешественника и философа.
Миф 1. Он бежал на Мадагаскар
Как умер Гумилёв, до сих пор доподлинно не известно. Вся имеющаяся информация — только со слов тех, кто пересказал чьи-то слова. Анна Ахматова приводила свидетельство некого крестьянина, который пришёл к ней 27 августа и рассказал, что слышал, как расстреливали её бывшего мужа (в списках, опубликованных утром 26 августа, он значился под номером 168), и что похоронен он где-то в Ковалёвском лесу. Эмигрант Георгий Иванов передаёт рассказ поэта и большевика Сергея Боброва, которому о казни рассказал какой-то чекист: «Знаете, шикарно умер. Я слышал из первых уст. Улыбался, докурил папиросу… Даже на ребят из особого отдела произвёл впечатление… Мало кто так умирает…»
А если верить поэту Михаилу Лозинскому и второму мужу Ахматовой востоковеду Владимиру Шилейко, то Николая Гумилёва забили прикладами надсмотрщики прямо в камере, чтобы вёл себя потише, а тело затем сожгли в крематории на Васильевском острове.
Как бы то ни было, мать Гумилёва не верила, что сын расстрелян. Она верила, что он смог бежать из застенка и уехал на Мадагаскар.
Миф 2. Все его обожали
Своё первое стихотворение из четырёх строк про Ниагару Николай Гумилёв написал в шесть лет. Продолжал писать стихи в Царскосельской гимназии, чем заслужил покровительство поэта и драматурга Иннокентия Анненского, бывшего тогда директором. Он не дал исключить молодое дарование, хотя тот не успевал.
За год до окончания гимназии родители Гумилёва (его отец был дворянином и судовым врачом из Кронштадта) на свои деньги издали сборник стихов сына: «Путь конквистадора», рецензию на который написал Валерий Брюсов. С тех пор у молодого поэта с именитым символистом завязалась переписка, а потом и дружба.
С 1906 года Николай Гумилёв учился в Сорбонне. И во Франции Брюсов решил представить своего молодого друга Мережковскому, Гиппиус, Белому и другим поэтам. Но те приняли 20-летнего коллегу холодно, а Бальмонт даже не ответил на предложение о встрече. Потом Брюсов получил письма от тех, кому рекомендовал Гумилёва, язвительные и насмешливые. Николай Степанович затаил обиду на несколько месяцев, а потом «отомстил» высокомерным символистам и послал им стихотворение «Андрогин» инкогнито. Мэтры очень хвалили произведение, а Мережковский и Гиппиус выразили желание познакомиться с автором.
Известно и о противостоянии, которое сохранялось между Николаем Гумилёвым и Александром Блоком до самой смерти. Гумилёв не любил Блока за поэму «Двенадцать» и повторное распятие Христа, Блок Гумилёва – за критику, акмеизм и председательство в Петроградском отделе Всероссийского союза поэтов (монархист обошёл сторонника большевиков на один голос).
Миф 3. Был смельчаком и авантюристом
Николаю Гумилёву пришлось повоевать на фронтах Первой Мировой. Два Георгиевских креста говорят о том, что он не трусил. Но богема, не решавшаяся нюхать порох, а желавшая только сочинять патриотические стихи, ещё и приукрашала военные таланты добровольца Гумилёва. Да, он бывал на передовой, но в рассказах поклонников предстаёт едва не генералом, ведущим улан в атаку. На самом деле выдающихся подвигов Гумилёв не совершал.
Но ещё до войны фигура Николая Гумилёва уже была окутана тайнами. Он изъездил Африку (был в двух экспедициях за казённый счёт), по возвращении в Петербург вёл богемный образ жизни. Ходили слухи, что в одном из своих путешествий он женился на эфиопке.
Для русской молодёжи образованный, начитанный, повидавший мир поэт и дворянин как никто подходил на роль кумира. Людей покоряла его манера выражаться о пережитых тяготах, как о чём-то несущественном. Отсюда его образ путешественника, воина, авантюриста, который не боится ни диких хищников, ни пуль, ни лихорадки. Хотя всю жизнь он был довольно болезненным человеком.
Миф 4. Бил жену
Миф о том, что Гумилёв бьёт женщин, породила его жена Анна Ахматова. Поэтесса в стихах «признавалась»: «Мне муж – палач, а дом его – тюрьма», «Муж хлестал меня узорчатым,/ Вдвое сложенным ремнём»… Поэтесса Ирина Одоевцева в мемуарах «На берегах Невы» упоминает со слов поэта Михаила Лозинского, что Гумилёва эти стихи выводили из себя: «Сколько лет прошло, а я и сейчас чувствую обиду и боль. До чего это несправедливо и подло! Да, конечно, были стихи, которые я не хотел, чтобы она печатала, и довольно много. Хотя бы вот: «Муж хлестал меня узорчатым, Вдвое сложенным ремнём». Ведь я, подумайте, из-за этих строк прослыл садистом. Про меня пустили слух, что я, надев фрак (а у меня и фрака тогда ещё не было) и цилиндр (цилиндр у меня, правда, был), хлещу узорчатым, вдвое сложенным ремнём не только свою жену – Ахматову, но и своих молодых поклонниц, предварительно раздев их догола».
Негодование Гумилёва – не оправдания садиста, потому что когда Ахматова вышла замуж за востоковеда Шилейко, мужние «побои» не прекратились: «А в пещере у дракона нет пощады, нет закона. И висит на стенке плеть, чтобы песен мне не петь».
Миф 5. Стал участником заговора против Советской власти
Роковой миф о Гумилёве во многом создал сам Гумилёв. В 1921 году, чтобы не вызывать подозрений на фоне Кронштадтского мятежа, имея Кронштадтскую прописку и офицерское прошлое, мало было быть вообще незаметным. Лучше было совсем не существовать. Но Николай Гумилёв был крупной фигурой, читал лекции поэтам, морякам Балтфлота, милиционерам, шутил с комиссарами, что писать стихи ему помогают вино и женщины, не скрывал, что симпатизирует монархии и жалеет, что победила революция.
А ещё он был кумиром молодёжи.
Обвинение Гумилёва было построено на показаниях главного подозреваемого – организатора Петроградской боевой организации Таганцева. Тот рассказал на допросах, что давал Гумилёву деньги на контрреволюционную деятельность, Гумилёв составлял прокламации, вёл антисоветскую пропаганду, а во время восстания должен был выступить связным и организатором сил петроградской интеллигенции.
В день ареста поэт провёл свой последний вечер литературного кружка. Возвращался домой около двух часов ночи, его провожали молодые поклонники и поклонницы, а около дома его уже ждала машина, в доме – чекисты. Арестовали всех.
Только в 1992 году Гумилёв был реабилитирован. Российские следователи признали мифом не только вину Гумилёва, но и всё таганцевское дело назвали полностью сфабрикованным.
Все мы, святые и воры,
Из алтаря и острога
Все мы — смешные актеры
В театре Господа Бога.
Бог восседает на троне,
Смотрит, смеясь, на подмостки,
Звезды на пышном хитоне —
Позолоченные блестки.
Так хорошо и привольно
В ложе предвечного света.
Дева Мария довольна,
Смотрит, склоняясь, в либретто:
«Гамлет? Он должен быть бледным.
Каин? Тот должен быть грубым…»
Зрители внемлют победным
Солнечным, ангельским трубам.
Бог, наклонясь, наблюдает,
К пьесе он полон участья.
Жаль, если Каин рыдает,
Гамлет изведает счастье!
Так не должно быть по плану!
Чтобы блюсти упущенья,
Боли, глухому титану,
Вверил он ход представленья.
Боль вознеслася горою,
Хитрой раскинулась сетью,
Всех, утомленных игрою,
Хлещет кровавою плетью.
Множатся пытки и казни…
И возрастает тревога,
Что, коль не кончится праздник
В театре Господа Бога?!
1910 год
Н Гумилёв «Правдива смерть, а жизнь бормочет ложь…» — Арт
«Не для житейского волненья
, Не для корысти, не для битв,
Мы рождены для вдохновенья,
Для звуков сладких и молитв…»
Свидетель гибели Гумилёва ( чекист) : «Да… Этот ваш Гумилёв — нам, большевикам, это смешно. Но, знаете, шикарно умер. Я слышал из первых рук. Улыбался, докурил папиросу… Фанфаронство, конечно. Но даже на ребят из Особого отдела произвёл впечатление. Пустое молодечество, но всё-таки крепкий тип. Мало кто так умирает. Что ж, свалял дурака. Не лез бы в контру, шёл бы к нам, сделал бы большую карьеру. Нам такие люди нужны…»
В ЧК он держался мужественно, на вопрос конвоира, есть ли в камере поэт Гумилёв, ответил:
— Здесь нет поэта Гумилёва, здесь есть офицер Гумилёв.
На стене камеры Кронштадской крепости,
где последнюю ночь перед расстрелом провёл Гумилёв,
были обнаружены нацарапанные стихи:
В час вечерний, в час заката
Каравеллою крылатой
Проплывает Петроград…
И горит на рдяном диске
Ангел твой на обелиске,
Словно солнца младший брат.
Я не трушу, я спокоен,
Я — поэт, моряк и воин,
Не поддамся палачу.
Пусть клеймит клеймом позорным —
Знаю, сгустком крови черным
За свободу я плачу.
Но за стих и за отвагу,
За сонеты и за шпагу —
Знаю — город гордый мой
В час вечерний, в час заката
Каравеллою крылатой
Отвезет меня домой.
Николай Гумилев с супругой Анной Ахматовой и сыном Львом
«Он любил три вещи на свете:
За вечерней — пенье, белых павлинов
И стертые карты Америки.
Не любил, когда плачут дети,
Не любил чая с малиной
И женской истерики».
Из стихотворения Анны Ахматовой, посвященного памяти Николая Гумилева
После окончания гимназии Гумилёв отправился на обучение в Сорбонну. В Париже он посещал лекции по живописи и французской литературе. Знакомился с русскими и французскими поэтами. Тогда же начались его путешествия: Италия, Франция, Турция, Греция и, наконец, Египет. Николай Гумилев совершил не одну экспедицию по восточной и северо-восточной Африке, откуда привез богатейшую коллекцию экспонатов для петербургской Кунсткамеры.
По возвращении из дальних странствий Гумилев с головой окунулся в богемную поэтическую среду и женился на Анне Ахматовой. Правда, их семейная жизнь длилась недолго — всего восемь лет. После революции появилась возможность расторгнуть брак, и вскоре поэт женился во второй раз. Поэтический круг символистов начал распадаться, но Гумилев сумел удержать творческих людей вокруг себя. Так было создано новое литературное течение — акмеизм.
Николая Гумилева арестовали 3 августа 1921 года по подозрению в участии в заговоре. Нежного поэта, в прошлом слабого и болезненного юношу, крайне сложно было представить заговорщиком и интриганом, но Гумилев оставался тверд в своих политических и религиозных взглядах. Спустя три недели поэт был расстрелян вместе с другими осужденными. Место расстрела до сих пор неизвестно, как неизвестно и где похоронен Николай Гумилёв.
Крест-кенотаф в вероятном месте расстрела Гумилева (Бернгардовка, долина реки Лубьи)
Линия жизни
15 апреля 1886 г. Дата рождения Николая Степановича Гумилева.
1894 г. Поступление в Царскосельскую гимназию.
1895 г. Переезд из Царского Села в Петербург вместе с семьей.
1896 г. Поступление в гимназию Гуревича.
1901 г. Перевод в 1-ю Тифлисскую мужскую гимназию на Кавказе.
1902 г. Публикация первого стихотворения Гумилева «Я в лес бежал из городов…».
1908 г. Издание сборника «Романтические стихи».
1910 г. Брак с Анной Ахматовой.
1914 г. Участие в боевых действиях Первой мировой в составе добровольческого батальона.
3 августа 1921 г. Арест Гумилева по подозрению в заговоре.
26 августа 1921 г. Дата смерти Николая Гумилева.
«Он был удивительно молод душой, а может быть, и умом. Он всегда мне казался ребёнком. Было что-то ребяческое в его под машинку стриженой голове, в его выправке, скорее гимназической, чем военной».
Владислав Ходасевич, поэт
«И этого поэта, поэта-рыцаря, уходившего душою в фата-моргану тропиков, прислушивавшегося из своего далека задумчиво и чутко к таинственным зовам муэдзинов и шороху караванов в золотых песках загадочных пустынь, безграмотные, глупые и подлые люди убили, как бродячую собаку, где-то за городом, так что и могилу его нельзя найти. Братскую могилу, куда с ним легли такие же неповинные, как и он, профессора, художники с едва-едва вышедшими из детства девочками».
Василий Немирович-Данченко, писатель
«Имя Гумилева стало славным. Стихи его читаются не одними литературными специалистами или поэтами; их читает «рядовой читатель» и приучается любить эти стихи — мужественные, умные, стройные, благородные, человечные — в лучшем смысле слова».
Георгий Адамович, писатель
рисунок Н Гумилёва (из коллекции П.Н.Лукницкого)
больше:
https://gumilev.ru/biography/20/
http://www.lib.ru/GUMILEW/
Это я всё в поисках ответов на вопрос…..
За что расстреляли Николая Гумилева?
15 апреля – 130 лет со дня рождения знаменитого поэта Николая Гумилева. А в августе другая памятная дата: 95 лет назад, в августе 1921 года, Гумилев был расстрелян вместе с другими контрреволюционерами — участниками «Петроградской боевой организации В. Н. Таганцева». Где это произошло, точно неизвестно до сих пор. Скорее всего, на Ржевском артиллерийском полигоне.
Прокуратура ориентировалась на политиков
Долгое время считалось, что казнь произошла то ли 24, то ли 25 августа. И лишь совсем недавно петербургским исследователям удалось установить точную дату – 26 августа.
Говорят, что когда приговоренных к смерти выстроили перед расстрелом, руководитель казни прокричал:
— Кто здесь поэт Гумилев? Выходите из строя.
На что Николай Степанович ответил так:
— Здесь нет поэта Гумилева. Здесь есть офицер Гумилев.
И остался в строю.
Впрочем, это не более, чем легенда. Хотя многие люди боролись за то, чтобы поэт остался в живых. Знаменитый писатель Максим Горький дважды безрезультатно обращался к самому Владимиру Ленину.
Вот выдержка из Справки, подготовленной Прокуратурой Российской Федерации весной 1992 года: «Достоверно установлено, что «Петроградской боевой организации», ставившей целью свержение Советской власти, как таковой не существовало, она была создана искусственно следственными органами из отдельных групп спекулянтов и контрабандистов, занимавшихся перепродажей денег и ценностей за границей и переправкой людей, желавших эмигрировать из России. А уголовное дело в отношении участников организации, получившей свое название только в процессе расследования, было полностью сфальсифицировано».
По свидетельству доктора исторических наук Владлена Измозика, попытки реабилитировать Никлая Гумилева предпринимались и в хрущевскую оттепель. Что, в частности, позволило бы начать публикацию его стихов. Однако это сделано не было. Между тем, как справедливо утверждает писатель и историк Елена Прудникова, в шестидесятые годы к вопросам реабилитации подходили более тщательно и всесторонне, нежели в конце восьмидесятых — начале девяностых.
Другой известный историк Лев Лурье считает, что «заговор Таганцева» существовал, поэт Гумилев в нем участвовал и погиб в схватке с большевистской властью.
— Принятое в 1992 году решение, скорее всего, объясняется двумя причинами, — сказал историк корреспонденту «Комсомолки». – Во-первых, вина Гумилева и его товарищей не была доказана с юридической точки зрения. Во-вторых, на сотрудников прокуратуры, вероятно, оказывала воздействие политическая обстановка, воцарившаяся после распада СССР. Чтобы еще раз показать: большевики были нетерпимы к интеллигенции.
Основал акмеизм, интересовался тайнами Востока
Жизнь и смерть Николая Гумилёва напоминают героическую сказку. Он был одним из ярчайших поэтов своего времени. Причём, в отличие от большинства современников, не исповедовал идеологию упадничества и пессимизма. Напротив, видя угасание символизма, создал в поэзии принципиально новое течение – акмеизм, провозглашающее ясность образов и мыслей. Увлекался тайнами Востока, но более всего его манила неизведанная Африка. Поэт дважды совершал долгие и опасные путешествия на африканский континент.
Когда грянула Первая мировая война, Николай Гумилев ушел на фронт добровольцем. Был в разведке, дослужился до офицерского звания, его дважды награждали Георгиевским крестом.
После Октябрьской революции Гумилев занимался тем, чем в его представлении и должен заниматься профессиональный литератор. Выступал с лекциями, читал стихи, руководил литературной секцией в хорошо известном сейчас петербуржцам Доме Мурузи. В 1919 году Горький основал издательство «Всемирная литература», которая занималась переводом произведений знаменитых зарубежных писателей. Николай Гумилев – здесь фактически второй после Горького человек. И все это происходило в голодном, холодном, можно сказать, вымирающем Петрограде.
Возможно, на основании этих фактов некоторые исследователи делают вывод, что Николай Гумилев лояльно относился к Советской власти, и в заговоре не участвовал. Хотя и мог знать о его существовании.
— Это маловероятно, — считает член Союза писателей России Ирина Измайлова. – Поэт не скрывал своего отрицательного отношения к новой власти, называл себя монархистом, прилюдно крестился перед храмами.
Встретились два Георгиевских кавалера
В конце весны 1918 года в Москве был образован Всероссийский национальный центр, филиалы которого существовали в ряде городов, включая Петроград. В организацию входили в основном представители недовольной новым режимом интеллигенции, среди которых был и профессор Санкт-Петербургского университета географ Владимир Таганцев. В задачу Центра в первую очередь входило налаживание жизни в освобожденных от большевиков городах.
Но чекисты вышли на след и разгромили Национальный центр. Таганцев чудом избежал ареста и создал в Петроградскую боевую организацию со схожими задачами.
— Николая Гумилева, который к этому времени окончательно разочаровался в большевистском режиме, вовлек в организацию один из руководителей ПБО, боевой офицер и Георгиевский кавалер Юрий Герман. — Их познакомил ученик знаменитого поэта Георгий Иванов, — говорит Лев Лурье. – Следует напомнить, что вскоре Гумилев был избран председателем Петроградского отдела Всероссийского Союза поэтов.
Из частично рассекреченных материалов дела Петроградской боевой организации: « Гумилев утверждает, что с ним связана группа интеллигентов, которой он сможет распоряжаться, и в случае выступления согласна выйти на улицу, но желал бы иметь в распоряжении для технических надобностей некоторую свободную наличность».
В феврале 1921 года на квартиру Гумилева пришел еще один руководителе ПБО Вячеслав Шведов. Он принес ленту для печатной машинки и значительную сумму денег. Все это предназначалось для печатания листовок и прокламаций.
Вот что вспоминала ученица Гумилева поэтесса и прозаик Ирина Одоевцева:
«Не рассчитав движения, я вдруг совсем выдвинула ящик и громко ахнула. Он был туго набит пачками кредиток.
— Николай Степанович, какой вы богатый! Откуда у вас столько денег? — крикнула я, перебивая чтение.
Гумилев вскочил с дивана, шагнул ко мне и с треском задвинул ящик, чуть не прищемив мне пальцы.
Он стоял передо мной бледный, сжав челюсти, с таким странным выражением лица, что я растерялась. Боже, что я наделала!
— Простите, — забормотала я, — я нечаянно… Я не хотела… Не сердитесь…
Он как будто не слышал меня, а я все продолжала растерянно извиняться. И он, взяв с меня клятву молчать, рассказал, что участвует в заговоре. Это не его деньги, а деньги для спасения России. Он состоит во главе ячейки и раздает их членам своей ячейки».
На пороге новой гражданской войны
Конец 1920 — начало 1921 года – тяжелое время для большевиков. Повсеместно вспыхивают крестьянские восстания, в Петрограде нарастает забастовочное движение, а в Кронштадте зреет мятеж.
По словам доктора исторических наук Владимира Черняева, восстание хотели начать в мае, когда растает лед и станет невозможным штурм острова. И одновременно с выступлениями в Петрограде. При этом на помощь восставшим могли подойти находящиеся поблизости английские и французские корабли.
Но события развивались стремительно. В конце февраля остановились практически все петроградские предприятия, проходят митинги, звучат политические лозунги. Среди агитаторов замечен и Николай Гумилев, который призывает к свержению власти большевиков.
В Кронштадте забастовки в бывшей столице восприняли как сигнал к началу действий: вспыхивает мятеж.
В Кремле осознают, что страна стоит на пороге новой, еще более страшной гражданской войны. На подавление восстания бросают лучшие части, которыми руководит Михаил Тухачевский. 18 марта после кровопролитных боев Красная Армия взяла Кронштадт.
В эти мартовские дни примерно восемь тысяч жителей острова по льду ушли в Финляндию. Они горели желанием отомстить за погибших товарищей. ПБО, а у организации были налажены связи с белоэмигрантскими кругами во многих странах, начинает готовить новое выступление. Для этого из Финляндии в Петроград Юрий Герман перебрасывает бывших участников Кронштадтского мятежа. У заговорщиков грандиозные планы, включая покушения на «хозяина Петрограда» Григория Зиновьева и наркома внешней торговли Леонида Красина. Однако сделать удалось немногое – лишь поджечь накануне 1 Мая трибуны на Дворцовой площади и заложить взрывчатку под гипсовую модель памятника Володарскому.
— Чекисты смогли завербовать некоторых из прибывающих контрреволюционеров, — говорит Владлен Измозик. – Один из них – боцман линкора «Петропавловск» — и вывел на Владимира Таганцева, арестованного 31 мая.
Профессор поверил чекисту
Для расследования этого дела из Москвы в Петроград приехал следователь Яков Агранов, одна из главных задач которого – выявить связь Петроградской боевой организации с зарубежными эмигрантскими центрами. В городе начинаются массовые аресты. «В 1921 году семьдесят процентов интеллигенции были одной ногой в стане врага. Мы должны были эту ногу ожечь», — заявил Агранов.
Но Гумилева пока не трогают. В день задержания Таганцева поэт был на пути в Крым, вернувшись в Петроград, продолжил заниматься подпольной работой.
А вот Владимир Таганцев все это время находился в подавленном состоянии: он даже пытался покончить жизнь самоубийством. Чтобы, не прибегая к пыткам, заставить подследственного давать показания, Агранов пообещал, что суд над членами ПБО будет открытым, никого не расстреляют, невиновных отпустят на свободу.
И профессор заговорил. В ночь на 3 августа Николай Гумилев был арестован в своей квартире.
— Cо слов Таганцева Агранов уже знал, что Гумилев находится в резерве организации и связь с ним поддерживается через к тому времени уже погибших Германа и Шведова, — утверждает Лев Лурье.
На допросах поэт держался мужественно. Он не назвал ни одного члена ПБО, кроме уже погибших, настаивал на том, что играл в организации второстепенную роль.
Никакого открытого суда, обещанного Яковым Аграновым, не было. Приговор вынесла коллегия ВЧК.
— Мне известно, что существует до сих пор засекреченное письмо Якова Агранова на имя Феликса Дзержинского, — говорит Измозик. – Автор возмущается, что ему не дали выполнить обещание, которое он дал Таганцеву.
Есть и такая, правда, документально не подтвержденная версия. В последний момент Владимир Ленин все же согласился сохранить жизнь знаменитому поэту. Но, узнав об этом, петроградские власти во главе с Григорием Зиновьевым настояли на том, чтобы приговор как можно быстрее был приведен в исполнение.
Это — интересно
1. Программу ПБО смело можно назвать социалистической: упразднение однопартийной системы; уравнивание всех политических партий и групп в правах; отказ от восстановления привилегий и частных владений, утраченных в революцию; передача земли крестьянам; развитие аренды и концессий предприятий, торгового и частного банковского капитала; государственный контроль над производством; аннулирование займов и долгов России; деполитизация и укрепление армии; пересмотр мирных договоров, заключенных большевиками c зарубежными государствами.
2. По делу «Петроградской боевой организации В. Н. Таганцева» 1921 году арестовали 833 человека. Расстреляно по приговору или убито при задержании 96 человек, отправлено в концентрационный лагерь 83, освобождено из заключения 448. Судьба многих членов ПБО по-прежнему остается неизвестной.
3. Владимир Николаевич Таганцев родился в 1889 году. выпускник физико-математический факультета Санкт-Петербургского университета. После завершения учебы был оставлен при университете для подготовки к профессорскому званию.
Изучал ледники Азии, составлял карту почвенных зон Кокандского уезда Ферганской области. За исследования в Туркестанском хребте был награжден малой серебряной медалью Географического общества.
В апреле 1919 его избрали преподавателем на кафедре географии Петроградского университета. Расстрелян 29 августа 1921 года.
Последние слова Николая Гумилёва
В интернете приводится текст стихотворения, которое Николай Гумилев якобы нацарапал на стене камеры, где он провел последнюю ночь перед расстрелом
В интернете часто встречается текст, в котором приводятся воспоминания «свидетеля гибели Гумилёва, чекиста» о последних минутах жизни поэта:
«Да… Этот ваш Гумилёв — нам, большевикам, это смешно. Но, знаете, шикарно умер. Я слышал из первых рук. Улыбался, докурил папиросу… Фанфаронство, конечно. Но даже на ребят из Особого отдела произвёл впечатление. Пустое молодечество, но всё-таки крепкий тип. Мало кто так умирает. Что ж, свалял дурака. Не лез бы в контру, шёл бы к нам, сделал бы большую карьеру. Нам такие люди нужны…»
И далее приводится текст стихотворения, которое Николай Гумилев якобы нацарапал на стене камеры, где он провел последнюю ночь перед расстрелом:
В час вечерний, в час заката
Каравеллою крылатой
Проплывает Петроград…
И горит на рдяном диске
Ангел твой на обелиске,
Словно солнца младший брат.
Я не трушу, я спокоен,
Я — поэт, моряк и воин,
Не поддамся палачу.
Пусть клеймит клеймом позорным —
Знаю, сгустком крови черным
За свободу я плачу.
Но за стих и за отвагу,
За сонеты и за шпагу —
Знаю — город гордый мой
В час вечерний, в час заката
Каравеллою крылатой
Отвезет меня домой.
Действительно ли автором этого стихотворения является Гумилев? Попробуем разобраться. Приведенные выше воспоминания цитируются по книге Ю.В. Зобнина (зав. кафедрой литературы и русского языка Санкт-Петербургского гуманитарного университета профсоюзов, профессора, ответственного редактора Академического собрания сочинений Н.С. Гумилева, изданного Институтом русской литературы РАН) «Казнь Николая Гумилева». Там раскрывается личность «чекиста».
«О поведении Гумилева в эти последние, чудовищные минуты перед расстрельной ямой рассказывал в 1921 году в разговоре с М.Л. Лозинским поэт С.П. Бобров — «сноб, футурист и кокаинист, близкий к ВЧК и вряд ли не чекист сам», как характеризует его Г.В. Иванов, который и зафиксировал этот разговор в своих «Петербургских зимах».
Георгий Иванов — не самый достоверный мемуарист, однако нечто подобное упоминается в целом ряде других источников. Актриса Д.Ф. Слепян, например, пишет о своей встрече в театре «с бывшим старым чекистом <…>, который присутствовал при расстреле Гумилева.
Он рассказывал, что был поражен его стойкостью до самого трагического конца».
«В последний день, когда было назначено исполнение приговора, — рассказывал в 1923 году Л.В. Горнунгу осведомленный В.А. Павлов, также привлекавшийся по „делу ПБО“, — арестованных вывезли далеко за город. Поэты, близкие Гумилеву <…> разыскали какого-то садовника, жившего недалеко от места расстрела, предположив, что он мог что-то видеть, и уговорили его рассказать о случившемся. По его словам, всю партию поставили в один ряд. Многие мужчины и женщины плакали, падали на колени, умоляли пьяных солдат. Гумилев до последней минуты стоял неподвижно».
Можно ли считать эти (и некоторые другие, подобные) свидетельства современников вполне достоверными? Нет, конечно. Ведь и сами мемуаристы не скрывают, что все сведения об августовском расстреле на Ржевке получены ими из анонимных «третьих рук» (от «ребят из особого отдела», «старого чекиста», «садовника, жившего поблизости» и т. п.).
Важно другое: даже если речь идет только о циркулировавших по городу слухах или о дезинформации, запускаемой службой ВЧК в конспиративных целях, — само содержание подобной апокрифической гумилевской мартирологии в высшей степени показательно.
Частный исторический факт гибели человека — факт трагический, ужасный, но все-таки являющийся сам по себе лишь скорбным эпизодом в бесчисленном ряду других таких же смертей в эпоху кровавой гражданской распри, — вдруг превратился в повод для создания великого мифа о смерти поэта.
В этом мифе каждый из его вольных или невольных творцов, включая — хоть это и дико! — даже самих расстрельщиков-чекистов («свалял дурака, не лез бы в контру, шел бы к нам, сделал бы большую карьеру — нам такие люди нужны!»), искал духовную опору, решающий нравственный аргумент в пользу добра, чести, личного мужества, благородства».
Частью этого мифа стало и «последнее стихотворение Гумилева».
Из книги Ю.В. Зобнина «Николай Гумилев»:
«Известно, как много обычно связывается с последними словами, которые произносит человек, завершая свою земную жизнь. Тем более оправдан интерес к тем последним словам, которые были произнесены великими художниками, чья жизнь и творчество оказали влияние на формирование целых исторических пластов культуры той или иной нации. В литературоведческих исследованиях, учебниках, биографиях многократно повторены и осмыслены те фразы, с которыми испускали дух Пушкин, Достоевский, Чехов, Толстой. Гумилев здесь представлялся сознанию читателей и исследователей досадным исключением — его конец скрыт от наших глаз и с документальной точностью долгое время нельзя было установить, что было сказано в конце. Природа, как известно, пустоты не терпит, поэтому страстное желание читателей узнать эту, столь важную для них, тайну как бы «материализовалось» в том тексте, который более полувека гулял по России и миру в качестве «последнего стихотворения Гумилева», написанного им прямо перед казнью, на стене камеры смертников…
Это стихи действительно очень сильные и «гумилевообразные». H.A. Струве даже написал специальную работу, доказывающую принадлежность данного текста именно авторству Гумилева. «… Общее впечатление и стилистический анализ говорят в пользу подлинности этих предсмертных стихов Гумилева, — заключал свою экспертизу H.A. Струве.
— В худшем случае, мы имеем дело с первоклассным подражанием, написанным большим знатоком гумилевской поэзии, усвоившим не только ее внешние приемы, но и дух» (Струве H.A. Последнее стихотворение // Новый журнал (Нью-Йорк). 1970. № 5. С. 65).
Но, допуская возможность, что что-то подобное могло быть сочинено Гумилевым за двадцатидневное его пребывание в камере Дома предварительного заключения на Шпалерной, а затем передано теми, кто уцелел после «таганцевского расстрела», на волю (в качестве ли списка или пересказа на память), невозможно, действительно зная «не только внешние приемы, но и дух» гумилевской поэзии, допустить, что это стихотворение и есть «предсмертные слова» поэта.
С этими словами — словами литературного прощания с городом, поминанием «сонетов и шпаги», демонстрацией мужества («Я не трушу, я спокоен…») — в последний час Гумилев обращаться к оставляемому им миру не стал бы. Вся его жизнь теряла бы смысл, если бы последние ее минуты он стал бы тратить на то, чтобы написать на стене камеры этот текст.
Но он его и не писал.
В истории изучения жизни и творчества Гумилева происходит, как это всегда бывает с наследием великих поэтов, много чудес.
Чудом — иначе и сказать нельзя — спустя полвека после трагедии августа 1921 г. нашелся свидетель, который побывал в камере на Шпалерной уже после расстрела «таганцевцев» и видел, что было написано Гумилевым на этой страшной стене.
«Эту надпись на стене общей камеры № [77] в ДПЗ на Шпалерной навсегда запомнил Георгий Андреевич Стратановский (1901–1986), арестованный осенью 1921 г. по „делу“, к которому не имел никакого отношения. Впоследствии, он занимался переводами, преподавал в Университете (был доцентом). […]
По вполне объяснимым причинам Г.А. Стратановский предпочитал не делать общественным достоянием свои тюремные воспоминания, хотя, конечно, ему было что рассказать и написать. Об этом знали только в его семье» (Эльзон М. Д. Последний текст Н.С. Гумилева // Николай Гумилев. Исследования и материалы. Библиография. СПб., 1994. С. 298). Легализация имени Гумилева в СССР совпала со смертью Г. А. Стратановского, и ту тайну, которую он хранил в течение шестидесяти пяти лет, передал миру его сын.
Последними словами Гумилева были:
Господи, прости мои прегрешения, иду в последний путь. Н. Гумилев».
опубликовано econet.ru
P.S. И помните, всего лишь изменяя свое сознание — мы вместе изменяем мир! © econet
Мои читатели — Википедия
«Мои читатели» — стихотворение Николая Гумилёва, написанное в 1921 году и считающееся своеобразным завещанием поэта. В произведении сформулированы творческие принципы Гумилёва, заложены основы его миропонимания, отражены некоторые вехи его биографии. Впервые опубликовано в сборнике «Огненный столп» (1921), посвящённом второй жене поэта Анне Николаевне Энгельгардт[1][2].
«Мои читатели», написанные за несколько месяцев до расстрела автора, представляют собой полемический отклик на произведение Михаила Кузмина «Мои предки», сочинённое в 1907 году. Стихотворения, созданные верлибром, близки ритмически («Моряки старинных фамилий, / влюблённые в далёкие горизонты» — «Много их, сильных, злых и весёлых, / Убивавших слонов и людей») и тематически; разница между ними в том, что герои Кузмина — люди предшествующих поколений[3], тогда как Гумилёв обращается к своим современникам — вольнолюбивым романтикам, странникам, бродягам, понимающим его с полуслова[4].
По словам поэта Николая Минского, среди читателей Гумилёва нет сибаритствующих прожектёров — его привлекают мятежные герои, способные на поступок[5]. Поэтому в строчках «Я не оскорбляю их неврастенией, / Не унижаю душевной теплотой» не только артикулирована система взаимоотношений поэта с поклонниками, но и присутствуют элементы заочной дискуссии с Александром Блоком[6], которого исследователи называют антиподом Николая Степановича. Как утверждал литературный критик Эрих Голлербах, «Блок вещал, Гумилёв придумывал, Блок творил, Гумилёв изобретал»[7]. Подобной точки зрения придерживался и Владислав Ходасевич, считавший, что манифесты акмеистов «были направлены прежде всего против Блока и Белого»[8]. В то же время поэт и переводчик Михаил Зенкевич в рецензии, датированной 1921 годом, писал, что «оскорбление неврастенией» было в ту пору свойственно и представителям других литературных течений — прежде всего футуристам и имажинистам[9].
…Много их, сильных, злых и весёлых,
Убивавших слонов и людей,
Умиравших от жажды в пустыне,
Замерзавших на кромке вечного льда,
Верных нашей планете,
Сильной, весёлой и злой,
Возят мои книги в седельной сумке,
Читают их в пальмовой роще,
Забывают на тонущем корабле.
Отрывок из стихотворения
Исследователи считают, что в «Моих читателях» зафиксированы некоторые события из биографии автора[10], а заложенное в стихотворении пророчество про «последний час» свидетельствует об умении поэта предвидеть грядущие события. Произведение называют своеобразным лирическим завещанием, которое адресовано людям, берущим с собой в дальний путь томик со стихами[11]. Концовка «Моих читателей» имеет, по мнению литературоведов, непосредственное отношение к судьбе самого Гумилёва:
В этом метком и ярком самоопределении с особенной силой поражает стих: «Я учу их, как не бояться». Можно быть уверенным, что в трагические минуты суда и казни он и самого себя научил, как не бояться и не оскорблять смерти неврастенией и душевной теплотой[5].
Образы читателей. Возможные прототипы[править | править код]
Стихотворение начинается с рассказа о личных встречах поэта с читателями. Литературоведы пришли к выводу, что за тремя лирическими эпизодами стоят три подлинные истории. Так, в строчках «Человек, среди толпы народа / Застреливший императорского посла, / Подошёл пожать мне руку, / Поблагодарить за мои стихи» упоминается реальное событие — речь идёт о встрече Гумилёва с эсером, застрелившим германского посла Мирбаха. По словам историка литературы Валерия Шубинского, однажды во время выступления в «Кафе поэтов» Гумилёв обратил внимание на молодого человека в кожаной «чекистской» куртке, который читал наизусть стихи Николая Степановича. После мероприятия незнакомец подошёл к поэту и представился: Яков Блюмкин[12].
Несколько иная интерпретация событий была дана в книге мемуаров Ирины Одоевцевой — по воспоминаниям поэтессы, знакомство с Блюмкиным произошло летом 1921 года, после творческой встречи Гумилёва с читателями в Доме искусств. Поклонник поэта — «огромный рыжий товарищ в коричневой кожаной куртке, с наганом на боку» — следовал за своим кумиром по пятам и громко декламировал строчки из его стихотворения «Капитаны»[13]. Прозаик Вера Лукницкая представила ещё одну версию, по которой Блюмкин, дожидаясь окончания поэтического вечера, стоял на улице и читал одно стихотворение Николая Степановича за другим[14]. Согласно легенде, Блюмкин, расстрелянный в 1929 году, держался перед казнью в соответствии с гумилёвскими заветами и «умер, как заправский самурай», с восклицанием: «Да здравствует Троцкий!»[15]
Сергей КолбасьевВозможного прототипа имеет и персонаж, о котором Гумилёв рассказал так: «Лейтенант, водивший канонерки / Под огнём неприятельских батарей, / Целую ночь над южным морем / Читал мне на память мои стихи». Поклонником поэта, по данным литературоведов, был начальник оперативного отдела штаба Черноморской эскадры Сергей Колбасьев. Их встреча произошла, вероятно, в Крыму, где Колбасьев помогал Гумилёву в издании стихотворного сборника «Шатёр»[16] (по некоторым данным, Сергей Адамович выпустил эту книгу на свои средства, отпечатав её во флотской типографии[17]). Уже после расстрела Николая Степановича Колбасьев был направлен на работу в советское посольство в Кабуле. Среди необходимых вещей, которые он взял с собой, был и томик стихов Гумилёва[18]. Через шестнадцать лет после казни поэта Колбасьев разделил его участь: он был расстрелян 25 октября 1937 года[19].
В «Моих читателях» упоминается также «старый бродяга в Аддис-Абебе, / Покоривший многие племена», который прислал к поэту своего чёрного копьеносца. В числе предполагаемых прототипов «старого бродяги» — абиссинец Ато Гено, о котором Гумилёв ранее рассказывал в своей африканской поэме «Мик»[20], а также бывший русский офицер Евгений Всеволодович Сенигов, проживавший неподалёку от эфиопской столицы и имевший прозвище «белый эфиоп»[21].
Николай Гумилёв в АфрикеСборник «Огненный столп», увидевший свет уже после смерти автора, один из критиков, по утверждению писателя Ивана Панкеева, назвал «лучшей из всех книг Гумилёва»[2]. Отзывов современников расстрелянного поэта о стихотворении «Мои читатели» сохранилось немного, однако те рецензии, что появились, свидетельствовали об определённой смелости критиков. Так, прозаик Вивиан Итин в марте 1922 опубликовал в журнале «Сибирские огни» статью, в которой процитировал строки «Как не бояться, / Не бояться и делать что надо». Литературовед Георгий Ефимович Горбачёв отметил в публикации пролеткультовского издания «Горн» (1922, книга № 2), что в творческом наследии Гумилёва есть произведения «ненадломленной, даже первобытной силы»; среди них — «Мои читатели»[22]. Михаил Зенкевич в рецензии 1921 года писал:
В стихотворении «Мои читатели», одном из лучших в сборнике, поэт с гордостью указывает на своих поклонников… Сильные, злые и весёлые возят его книги в седельной сумке, читают в пальмовой роще, забывают на тонущем корабле… Книга озаглавлена «Огненный столп», и действительно, стихи её блещут молниями каких-то предчувствий[9].
Спустя десятилетия исследователи стали вновь обращаться к стихотворению «Мои читатели» — не только для анализа, но и для выявления «родственных» литературных связей. К примеру, поэт Лев Куклин, сравнивая художественные приёмы Николая Гумилёва и Николая Тихонова, пришёл к выводу, что поэт-большевик, считавший Николая Степановича своим учителем, впитавший его творческий почерк, темы и образы (включая седельную сумку, моряков и конников), тем не менее «словно бы скрыто полемизирует» со своим наставником[23].
Другим представителем «гумилёвской линии в русской поэзии» литературовед Александр Кобринский называет поэта Александра Городницкого. По мнению Кобринского, тема дальних странствий, расставаний и встреч, красной нитью проходящая через творчество одного из основоположников авторской песни, имеет прямую отсылку к поэзии Гумилева: «Модели поведения в сложных ситуациях с любимой женщиной… восходят к гумилёвскому „У камина“, а также ко все тем же „Моим читателям“: И когда женщина с прекрасным лицом, / Единственно дорогим во вселенной, / Скажет: „Я не люблю вас“, — / Я учу их, как улыбнуться, / И уйти, и не возвращаться больше»[24].
- ↑ Озеров, 1994, с. 33.
- ↑ 1 2 Панкеев, 1995, с. 139.
- ↑ Шубинский, 2015, с. 624.
- ↑ Полушин, 2015, с. 624.
- ↑ 1 2 Евдокимов, 1990, с. 171.
- ↑ Оцуп, 1995, с. 168.
- ↑ Евдокимов, 1990, с. 18.
- ↑ Евдокимов, 1990, с. 206.
- ↑ 1 2 Зенкевич М. А. Избранные статьи и рецензии в саратовской периодике 1918-1923 годов // ВОЛГА-XXI век. — 2008. — № 3—4.
- ↑ Панкеев, 1995, с. 141.
- ↑ Панкеев, 1995, с. 140.
- ↑ Шубинский, 2015, с. 622—623.
- ↑ Давидсон, 2008, с. 258.
- ↑ Лукницкая, 1990, с. 252.
- ↑ Шубинский, 2015, с. 623.
- ↑ Давидсон, 2008, с. 256.
- ↑ Шубинский, 2015, с. 621.
- ↑ Давидсон, 2008, с. 257.
- ↑ Нерлер П. Окольцованный Мандельштам // Октябрь. — 2009. — № 6.
- ↑ Давидсон, 2008, с. 263.
- ↑ Давидсон, 2008, с. 266.
- ↑ Полушин, 2015, с. 685.
- ↑ Куклин Л. В. Два Николая — Гумилёв и Тихонов // Нева. — 2005. — № 2.
- ↑ Кобринский А. А. Время Городницкого // Дружба народов. — 2002. — № 11.
- Шубинский В. И. Зодчий. Жизнь Николая Гумилёва. — М.: АСТ, 2015. — ISBN 978-5-17-084585-0.
- Николай Гумилёв в воспоминаниях современников / Ответственный за выпуск Евдокимов Д.. — М.: Вся Москва, 1990. — ISBN 5-7110-0073-X.
- Давидсон А. Б. Мир Николая Гумилёва, поэта, путешественника, воина. — М.: Русское слово, 2008. — ISBN 978-5-948-53-979-9.
- Полушин В. Л. Николай Гумилёв: Жизнь расстрелянного поэта. — М.: Молодая гвардия, 2015. — (Жизнь замечательных людей). — ISBN 978-5-235-03767-0.
- Лукницкая В. К. Николай Гумилёв: Жизнь поэта по материалам домашнего архива семьи Лукницких. — Л.: Лениздат, 1990. — ISBN 5-289-00908-6.
- Панкеев И. А. Николай Гумилёв. — М.: Просвещение, 1995. — ISBN 5-09-007311-2.
- Оцуп Н. А. Николай Гумилёв. Жизнь и творчество. — СПб: Logos, 1995. — ISBN 5-87288-097-9.
- Гумилёв Н. С. «Когда я был влюблён…» / Составитель Озеров Л. А.. — М.: Школа-Пресс, 1994. — ISBN 5-88527-072-4.
Смерть Николая Гумилева.
Автор:03 декабря 2013 16:10
Многие знают, что Николай Гумилев был мужем и соратником Анны Ахматовой. Но мало кто знает, как окончил свою жизнь этот, без сомнения, прекрасный поэт.
В сложной ситуации двоемирья, когда русские люди поделились на «красных» и «белых», Гумилев оставался верен своим принципам.
В 1921 выходит последняя книга Гумилева, по мнению многих исследователей, — лучшая из всех, им созданных, — «Огненный столп».
3 августа 1921 года Гумилев арестован ЧК по делу о так называемом «таганцевском заговоре» и 24 августа приговорен к расстрелу.
А это видео — щемящая иллюстрация его смерти.
Авторский пост
Ссылки по теме:
Любите повспоминать, как всё было раньше?
Присоединяйтесь, поностальгируем вместе:
Новости партнёров
жизнь после смерти • Arzamas
Как сложилась литературная биография поэта после расстрела: от воспоминаний современников до эволюционных уравнений
Автор Александр Пиперски
Николай Гумилев. Рисунок Надежды Войтинской. 1909 год © DeAgostini / Getty ImagesНиколай Гумилев был расстрелян в августе 1921 года, но его драматичная литературная биография на этом отнюдь не закончилась. В этом поэту помогли как современники, которые почти сразу же бросились писать о нем воспоминания, так и советская власть, которая, не допуская печатания стихов поэта, только разжигала интерес к его творчеству.
Поэт погиб, когда многие его современники еще были живы, и это позволило ему стать одной из самых популярных фигур мемуаров, пусть и не всегда заслуживающих доверия. Несколько интересных сюжетов, сложившихся вокруг имени Гумилева после смерти, собрал в своей статье «Посмертные скандалы Гумилева» литературовед Роман Тименчик. Там излагаются, в частности, воспоминания современников о дуэли с Волошиным в 1909 году и о кратком увлечении Гумилева Мариэттой Шагинян.
Сразу же после смерти Гумилева стали появляться стихи, посвященные ему, например «Памяти Гумилева» Ирины Одоевцевой:
Мы прочли о смерти его.
Плакали громко другие.
Не сказала я ничего,
И глаза мои были сухие.
Стихотворением памяти Гумилева в 1925 году отметился и его собрат по «Цеху поэтов» Сергей Городецкий. Правда, это произведение больше похоже на пасквиль, чем на эпитафию, поскольку его содержание сводится к критике покойника, не поддержавшего Октябрьскую революцию:
Когда же в городе огромнутом
Всечеловеческий встал бунт,
Скитался по холодным комнатам,
Бурча, что хлеба только фунт.И ничего под гневным заревом
Не уловил, не уследил,
Лишь о возмездье поговаривал
Да перевод переводил.
В 1939 году вышла книга воспоминаний Владислава Ходасевича «Некрополь». В ней есть глава «Гумилев и Блок» — единственный у Ходасевича парный биографический портрет в духе Плутарха. На фоне благоговейного изображения Блока Гумилев у Ходасевича смотрится не слишком привлекательно, как мемуарист ни стремится утверждать обратное (одной фразы «В Гумилеве было много хорошего» уже достаточно, чтобы понять, что эти воспоминания не хвалебны). Главные черты Гумилева, на которые обращает внимание Ходасевич, — это детскость характера и склонность к бутафории.
Ирина Одоевцева (настоящее имя Ираида Гейнике) © dic.academic.ru«Но стоит мне закрыть глаза и представить себе Гумилева, Блока, Мандельштама, и я сейчас же вижу их лица, окруженные сияньем, как лики святых на иконах», — пишет в своей книге «На берегах Невы», вышедшей в 1967 году в Париже, Ирина Одоевцева. Неудивительно, что при таком отношении портрет Гумилева в ее исполнении получился куда более привлекательным, чем у Ходасевича, хотя первое ее впечатление о Гумилеве отнюдь не лучшим образом характеризует его внешность: «Трудно представить себе более некрасивого, более особенного человека. Все в нем особенное и особенно некрасивое. Продолговатая, словно вытянутая вверх голова, с непомерно высоким плоским лбом. Волосы, стриженные под машинку, неопределенного цвета. Жидкие, будто молью траченные брови. Под тяжелыми веками совершенно плоские глаза». Но чем дальше, тем привлекательнее оказывается образ Гумилева: «Кто был Гумилев? Поэт, путешественник, воин, герой — это его официальная биография, и с этим спорить нельзя. Но… но из четырех определений мне хочется сохранить только „поэт“. Он был прежде всего и больше всего поэтом».
В итоге Гумилев оказывается главным героем воспоминаний Одоевцевой: он упоминается в книге почти 1000 раз — втрое чаще, чем Осип Мандельштам, и вчетверо чаще, чем Александр Блок, не говоря уже о всех других.
Сборник стихов Николая Гумилева. Петроград, 1923 год © Российская государственная библиотекаКонечно, этим мемуарная литература о Гумилеве не исчерпывается. По большей части она выходила в эмиграции: в Советском Союзе имя поэта фактически находилось под запретом, так что, для того чтобы упомянуть его в печати хотя бы в нейтральном ключе, требовалось немалое мужество. Да что говорить о мемуарах, когда полноценный доступ к стихотворениям Гумилева был только у западного читателя, но не у советского. Посмертный сборник стихов Гумилева под редакцией Георгия Иванова вышел в Петрограде в 1922 году, был переиздан спустя год (кстати, его, как и большинство прижизненных изданий поэта, можно полистать на сайте Российской государственной библиотеки: авторское право на него истекло) — и на этом публикация сборников Гумилева в СССР прекратилась на 60 с лишним лет, если только не считать маленькой 60-страничной книжечки «Избранные стихи», изданной в Одессе в 1943 году во время немецкой оккупации.
Гумилев передавался из уст в уста и в самиздате. Можно вспомнить фрагмент из романа Евгении Гинзбург «Крутой маршрут» (1967–1977), где она вспоминает о своих лагерных годах:
«Вот сегодня, например, мы заговорщическим шепотом ВЫДАЕМ друг другу Гумилева. Как он утешает здесь! Как отрадно вспомнить здесь, на Эльгене, что далеко-далеко, на озере Чад, изысканный бродит жираф. Так и бродит себе, милый, пятнистый, точно ничего не случилось. Потом, перебивая друг друга, вспоминаем от начала до конца стихи о том, как старый ворон с оборванным нищим о ВОСТОРГАХ вели разговоры. Это самое главное: уметь помнить о восторгах даже на верхних эльгенских нарах…»
Иногда цитаты из поэта в советское время удавалось обнаружить в самых неожиданных местах. Например, в 70-х годах в книге «Очерки о движении космических тел» известный специалист по механике Владимир Белецкий снабдил одну из глав гумилевским эпиграфом про изысканного жирафа и начал ее с такой фразы: «Автор считает эволюционные уравнения (6.7.8) весьма изысканными». А чтобы сделать связь между изысканным жирафом и изысканными уравнениями еще нагляднее, в книге есть рисунок Игоря Новожилова:
Жираф. Рисунок Игоря Новожилова © Иллюстрация к книге «Очерки о движении космических тел» Владимира БелецкогоВпрочем, отсутствие полноценных сборников не могло не способствовать некоторой однобокости в восприятии Гумилева. Недаром в обоих случаях, приводимых выше, цитируется одно и то же стихотворение про жирафа. Анна Ахматова в 1963 году возмущалась тем, что Гумилев остался в памяти у читателей именно как писатель-экзотист: «Невнимание критиков (и читателей) безгранично. Что они вычитывают из молодого Гумилева, кроме озера Чад, жирафа, капитанов и прочей маскарадной рухляди?»
Первая советская публикация Гумилева появилась в 1986 году. Это была подборка стихотворений в журнале «Огонек», составленная Владимиром Енишерловым и Натальей Колосовой. Публикация была приурочена к 100-летию поэта, а поскольку Гумилев родился в апреле, как и Ленин, то его стихи по иронии судьбы попали как раз в ленинский номер с портретом вождя мирового пролетариата на обложке. За подборкой последовали и собрания стихотворений: сразу несколько изданий Гумилева в 1988 году увидели свет в Москве, Ленинграде, Волгограде и Тбилиси.
У ортодоксального советcкого читателя возвращение Гумилева вызвало непонимание и возмущение. Владимир Енишерлов в 2003 году опубликовал несколько писем с отзывами на огоньковскую подборку — например, такое выразительное послание от 80-летней учительницы словесности из Пскова:
Николай Гумилев. Фотография Моисея Наппельбаума. 1910–1921 годы © Российская портретная галерея«Уважаемый тов. редактор!
Открыв 17 № „Огонька“ (я его многолетняя подписчица), с изумлением… гм, гм, прочла в нем материал „к 100-летию со дня рождения Н. Гумилева“ и даже узрела его портрет. Такой чести не заслужили в „Огоньке» весьма многие художники и поэты (напр., никогда не помещали портрет Пластова Аркадий Пластов — советский художник.). Что побудило Вас поместить этот материал, да еще со словами „жизнь его трагически оборвалась“?
Гумилев теперь уже мало известен широкому кругу читателей. Акмеизм, к которому Гумилев принадлежал, был течением кратковременным и не столь уж заметным. Ни у Ленина, ни у Сталина — не знаю, как насчет Луначарского, — о нем никогда не упоминалось. А кого, собственно, воспевал Гумилев? Сильного европейца, завоевателя, властелина („Конквистадор“, „Старый бродяга“ и пр. и пр.). Не сродни ли эти „герои“ тем, кто сейчас насаждает в Африке апартеид?
Гумилев не трагически погиб. Он был расстрелян. Надо вспомнить, как билась наша страна в 1921 г. с голодом, разрухой, многочисленными заговорами, весьма опасными. А Гумилев участвовал в заговоре, как тогда говорили, Таганцева. Уж вряд ли Дзержинский допустил бы обвинение невиновного: он был — Дзержинский!
Словом, смею выразить свое мнение, этакая пропаганда поэзии и личности Гумилева в наше время необычайно обостренной идеологической борьбы некстати. И неужели не нашлось иного литературатурного материала для „Огонька“? Сомневаюсь. Думаю, что среди поэтов прошлого и настоящего нашлись бы имена с ярко выраженной общественной тенденцией.С уважением,
Ксения Юльевна Розенталь
(персональная пенсионерка республ. знач.)».
В 1991 году в Москве было переиздано 4-томное собрание сочинений поэта, изначально вышедшее в Вашингтоне в 1962–1968 годах под редакцией Глеба Струве, и тогда же появилось первое собрание сочинений, подготовленное на родине, — трехтомник, в котором самый интересный для читателя том — стихотворения и поэмы — составил известный литературовед Николай Богомолов. В 1998 году начало выходить полное собрание сочинений Гумилева в 10 томах. Правда, уже из 5‑го тома, вышедшего в свет в 2004 году, упоминание о 10 томах исчезло с титульного листа, и в итоге в 2007 году издание завершилось на восьмом томе. В издании местами встречаются типографские огрехи, а комментарии к произведениям очень неравноценны: иногда в них находишь сухую сводку фактических деталей, а иногда — обстоятельное литературоведческое исследование. Но, как бы то ни было, за тридцать лет, прошедших с возвращения Гумилева, российский читатель оказался вполне обеспечен изданиями его трудов. И, конечно, говоря о собраниях сочинений, нельзя не упомянуть сайт gumilev.ru, созданный Александром Курловым, где собрано огромное количество материалов, связанных с Гумилевым: это и его стихи, и воспоминания о нем, и переводы его стихов, и аудиозаписи, и многое другое. Более либерально настроенные читатели, которые не так тянулись к портретам Пластова, вспоминают, что публикация стихотворений Гумилева казалась свежим глотком свободы. Действительно, запрет печатать поэта, который не написал ни одного антисоветского стихотворения (если только не считать одну коротенькую эпиграмму на переименование Царского Села в Детское Село) был вершиной рационально немотивированного цензурного абсурда, и его падение стало символическим событием. Про том Гумилева, вышедший в 1988 году в серии «Библиотека поэта», критик Андрей Немзер спустя 16 лет вспоминал: «Гумилев с Ходасевичем как знаки победы светлых сил».