Последние герои: откровения главных отечественных рок-идолов — Виктора Цоя и Егора Летова
Денис БОЧАРОВ
25.08.2022
Издательство АСТ почти одновременно выпустило сборники интервью лидеров «Кино» и «Гражданской обороны». Шаг любопытный, учитывая, что ни Цой, ни Летов не были большими любителями общения с журналистами.
Главные российские «цоевед» и «ГрОбовед» — Виталий Калгин и Алексей Коблов соответственно — за последние несколько лет выпустили не одну книгу, посвященную объектам (точнее, в данном случае, субъектам) своих исследований. Из-под пера Калгина и Коблова, равно как при их активнейшем содействии, выходили и малобюджетные издания, и шикарно оформленные фотоальбомы, и попытки аналитических исследований творческого и жизненного пути главных действующих лиц культовых «нашенских» рок-групп.
В данном случае авторы, не сговариваясь, поставили перед собой, казалось бы, трудновыполнимую задачу: издать по максимуму материалы «от первого лица», представить Цоя и Летова, что называется, без купюр — собрать воедино прямую речь, когда-либо звучавшую из уст музыкантов в ходе данных ими на протяжении ряда лет интервью. Цель исследователей сколь благородна, столь и благодарна, ибо не секрет: оба артиста предпочитали высказываться не со страниц периодических печатных изданий, а с помощью магнитофонных пленок. Пресс-трибуна им была не нужна. Но, поскольку положение обязывало, отвечать на вопросы репортеров основателям «Кино» и «Гражданской обороны» время от времени все же приходилось. И в итоге перед нами — весьма ценные, пусть и неоднозначные, исторические источники, подвергнутые минимальной редакторской правке…
Начнем, пожалуй, с Егора (книга называется «Егор Летов. Сияние»). Сразу отметим, что подборку его откровений читать куда интереснее, чем интервью, данные Цоем.
И вовсе не потому, что Летов был велеречивее и «глубже» (хотя он действительно являлся, возможно, самым начитанным отечественным представителем музыкальной контркультуры). И не в силу того, что речь его куда образнее, метафоричнее и попросту ярче. А потому что «оборонец №1» всегда был разным — подобно юркому налиму, ускользавшим от общепринятых тенденций и устоявшихся норм. Причем делал он это не назло природе, надменному соседу или кому бы и чему бы там ни было еще. Просто такой уж он был человек.
Для любого, хоть отчасти посвященного в тему, не секрет, что Летов начинал свой путь к слушателю (хотя никогда его, в отличие от подавляющего большинства наших рокеров, специально не искал) в середине 1980-х как рьяный антисоветчик, яростно ниспровергающий в текстах своих ранних песен все те ценности, которые провозглашались с 1917 года и на протяжении десятилетий казались незыблемыми.
Тем более странным и шокирующим казалось многим поклонникам творческое «перерождение» Егора, наступившее в начале девяностых, когда отчаянно насаждаемые повсюду псевдодемократические ценности стали душить строптивого омича.
Вот именно. Копаться в неимоверно противоречивой сущности этого человека — дело хоть и крайне увлекательное, но «заранее обреченное на полнейший провал», если цитировать самого Летова. Во-первых, потому что его давно уже нет в живых, и правды от первого лица, увы, не дознаться. Да и будь он с нами, все равно не сказал бы. А во-вторых, творческое кредо лидер «Г.
Мысли Егора — буйные, бьющие наотмашь, грубые, подчеркнуто шокирующие, а порой вовсе хамские, но при этом откровенные, неподдельные. И поэтому читать «Сияние» (именно так, по одноименной песне «Гражданской обороны», назван данный сборник интервью, писем и мини-очерков) крайне любопытно и познавательно. Если и не с целью «прорубиться» в творчество группы, то хотя бы просто для того чтобы понять: Егор Летов был одним из наиболее уникальных наших современников…
Виктор Цой в том, что касается уникальности и масштаба дарования, Летову, конечно же, не уступал. Но столь же хлестко, безапелляционно, развернуто и «забористо» высказываться за пределами сцены и студии звукозаписи не умел.
Впрочем, если в том и есть его вина, то только отчасти.
С одной стороны, Виктор действительно был до обидного немногословен. Вот лишь некоторые выдержки из обозреваемой книги: «Я не люблю, когда меня узнают на улицах, останавливают и т.д. Вообще мне чужда демонстративность такая — смотрите, кто идет»; «Я отвечаю на вопросы, когда меня спрашивают. Если меня не спрашивают, я не отвечаю. Я не любитель много разговаривать»; «Я почти всегда не согласен с тем, что обо мне пишут в прессе. Потому что, как правило, я не могу достаточно литературно сформулировать мысль. Она нуждается в редакции, а редакция… ее уже делает другой человек. Значит, уже и слова меняются»; «Я хочу, чтобы нас воспринимали и показывали такими, какие мы есть. А то ведь даже в интервью так все изменят, что себя не узнаешь. Или пишут, например, мол, я сказал: «Хочу быть честным и искренним». По-моему, такое только идиот может заявить. Ведь любому ясно, что честным быть хорошо, а нечестным плохо».
И вот как раз из последнего пассажа вытекает то, что, собственно, «с другой стороны».
Цою на протяжении всего его творческого пути просто фатально (за редчайшими исключениями) не везло на интервьюеров. Ему постоянно задавали одни и те же вопросы, причем один другого примитивнее и нелепее: «Ваша позиция в рок-музыке?», «Ваши кумиры?», «Ваше отношение к поклонникам?», «Как вы определяете свой стиль?», «Кто пишет вам тексты?», «Что такое «бошетунмай»?» и все в таком духе. Что же касается самого идиотского вопроса «Почему группа называется «Кино»?», то его Виктору задавали вплоть до последних дней жизни.
Нетрудно догадаться, что если помножить скудообразие вопросов, задаваемых из месяца в месяц и из года в год, на природную молчаливость и отстраненность Цоя, реакция последнего едва ли могла бы быть бурной и фонтанирующей. Как говорится, каков привет — таков ответ. И все же, несмотря на очевидную неинформативность, издание представляет определенную ценность. Во-первых, составитель сборника проделал поистине титаническую работу по сбору документов, скрупулезно отследив речь Цоя по ту сторону сцены и экрана, — от Таллина до Новосибирска.
Это достойно уважения. А во-вторых, многомиллионной армии поклонников 60-летнего юбиляра текущего года книга (она называется «Виктор Цой. Своими словами») будет нужна просто по умолчанию. Тем более что некоторым журналистам все же порой удавалось разговорить Виктора…
У Цоя и Летова, казалось бы, не очень много общего. Здесь даже излишне вдаваться в подробности — факт, как говорится, налицо (в прямом смысле: физиономического анализа и оценки манеры внешне подать себя вполне достаточно). Однако и взаимных точек соприкосновения — что куда важнее — не так мало. Оба — интроверты и одиночки, с обостренным чувством собственной независимости, старавшиеся ограждать свое личное пространство от посторонних. Оба предпочитали работу в студии, а концерты давали постольку-поскольку. И тот и другой не представляли свою жизнь без музыки, живописи и кино (пусть предпочтения и были разными). Как у первого, так и у второго, была огромная ватага поклонников по всему Советскому Союзу и на постсоветском пространстве.
Но главное, и Виктор Цой, и Егор Летов писали прекрасные песни — как в плане текстов, так и в том, что касается мелодии, — по сути, создав не только лихой саундтрек советских 1980-х (а именно на этот отрезок времени, вне всякого сомнения, приходится золотой век отечественного рока), но и во многом обозначив дальнейшую инерцию его развития. Именно поэтому эти два парня являются нашими главными рок-героями. И именно поэтому с их мыслями, увековеченными на бумаге и недавно изданными, имеет смысл ознакомиться…
P.S. Почему-то наиболее часто задаваемым как Цою, так и Летову вопросом на страницах обозреваемых книг является следующий: «Каково ваше отношение к «Аквариуму» и к Гребенщикову?»…
Фотография на анонсе: Галина Кмит/РИА Новости
кто назвал сухогрузы именами рок-легенд
01 октября 2021 01:30 Станислав Бернвальд
Морская навигационная карта с координатами, в центре которой зеленым отмечено ближайшее судно.
Снимок от капитана дальнего плавания Алексея Маклакова, который он сделал в Балтийском море, в территориальных водах Дании. Россиянин был немало удивлен, увидев на чужбине сухогруз имени культового соотечественника. Сначала даже подумал, что назвали в честь полного тезки лидера «Гражданской обороны». Однако, сверившись с данными – убедился, речь всё-таки идет о том самом Летове. И встреченный корабль, если цитировать известную песню, действительно идет по плану.
Ну и вот – интересная деталь. Сухогруз зарегистрирован в судоходном реестре Либерии. Соответственно ходит под флагом африканской страны. И тут – как не вспомнить, что в России в своё время активно велась кампания по присвоению имени рок-музыканта Омскому аэропорту.
Тогда же в знак поддержки этой идеи появилась вот такая картина. Ледокол «Егор Летов». Так что, получается, кто-то частично воплотил эту художественную фантазию в жизнь.
Под флагом африканской Либерии, бороздит моря и океаны не только сухогруз «Егор Летов», но балкер класса Ultramax «Виктор Цой». Оба сухогруза построены в Южной Корее и принадлежат группе известной лизинговой компании.
Группа «Солар» получила их летом 2021 года. Сухогрузы переданы в финансовый лизинг сроком на семь лет. Согласно условиям контракта, вопросы, связанные с наименованием судов, находятся в компетенции «Солара».
А там пояснили: назвать корабли так решили, чтобы выразить почтение этим двум величайшим рок-музыкантам.
«Мы посчитали необходимым увековечить имена наших героев и кумиров, нашей молодости на бортах наших кораблей. Они, безусловно, вошли в историю и оставили там огромный след. И на наших судах российский экипаж, и безусловно, я думаю, они будут приветствовать людей, которые будут улыбаться и кивать головой, понимая, что это вот – какая память все-таки», – пояснил Всеволод Антонов, представитель pr-отдела судоходной компании оператора.
И хоть в компании утверждают, что получили от родственников музыкантов устное одобрение, на то, чтобы сухогрузы носили имена легендарных музыкантов, представители, например, семьи Летова не очень-то в восторге от самой идеи. Не дай бог, корабль затонет, а все говорить будут: вон, мол, посмотрите, Летов утонул.
«Никто к нам по этому поводу не обращался. Это легко проверить по тому, что я единственный представитель по этим вопросам. Никто не обращался, хотя полагаю, следовало бы, просто даже из вежливости. На мой взгляд, так должны поступать приличные, благородные люди», – считает Сергей Попков, представитель наследников Егора Летова.
Сейчас «Виктор Цой» находится в Средиземном море, «Егор Летов» — в голландском порту Флиссиген. Но даже там, многие понимают, чьими именами названы сухогрузы.
Цой и Летов на самом деле – гиганты не только русского рока, но и грузового флота. Сухогрузы используются для перевозки таких навалочных грузов, как уголь, зерно, железная руда, удобрения и цемент.
Оба судна дедвейтом 74 тысячи тонн каждое. Общая длина одного балкера, составляет 225 метров, а ширина — почти 32 с половиной метра. Количество грузовых трюмов в каждом — аж семь. Стандартный экипаж переименованных гигантов состоит из 20 моряков. Судно соответствует всем современным требованиям. Все оборудование качественное, впечатляют внутренний и внешний дизайн судна, условия труда и отдыха экипажа, наличие сауны, бассейна, и даже спортзала.
«Другое дело, как мне кажется, это неравнозначные две фигуры. Все-таки Виктор Цой более значимая фигура для русской рок-музыки, нежели Егор Летов. Жалко, что эти сухогрузы с именами рок-музыкантов бороздят не наши моря. Все-таки они приписаны к портам Либерии, и я так понимаю, что увидеть их можно далеко от родных просторов. Вот что печально. Но я очень надеюсь, что именами Виктора Цоя, или Бориса Гребенщикова будут названы проспекты, улицы, а может даже и города», – отметил Владимир Полупанов, музыкальный критик.
Ну, как говорится – начало положено.
Кстати, в компании-операторе сухогрузов не исключают возможности, что и другие суда вскоре могут быть названы в честь наших легендарных современников.
в мире корабль Виктор Цой сухогруз Егор Летов общество новости
О переводе панк-роковой лирики Егора Летова Реформы
перестройки открыли период возрождения зарождающейся рок-сцены Советского Союза. Группы, начавшие с подпольных квартирных концертов, могли добиться массового успеха в рок-клубах западных российских центров Ленинграда, Москвы и Свердловска под пристальным вниманием государственной безопасности. Они рассуждали, что если музыку дегенеративного Запада нельзя искоренить, КГБ может ограничить ее пагубное влияние, наблюдая за концертами, гарантируя, что политически сомнительные или стилистически неортодоксальные группы останутся на периферии. Тем не менее, в западно-сибирских городах Омске, Новосибирске и Тюмени, где не существовало таких официально санкционированных площадок, молодые рокеры, увлеченные западным панком, обошли цензуру, оставаясь в подполье и создавая музыку, открыто критикующую советскую систему.
Наиболее известной фигурой в этой зарождающейся панк-контркультуре был Игорь Федорович («Егор») Летов (1964–2008), который в 1984 году основал группу « Гражданская оборона » («Гражданская оборона»). Раннее творчество группы — временами причудливое, часто вызывающее — привлекло внимание КГБ, и через год после основания группы Летов был отправлен на три месяца в психиатрическую больницу. Спустя годы он описал, как власти вводили ему «сверхсильные дозы» нейролептиков, намереваясь «лоботомировать» его, превратив панк-мятежника в послушного гражданина. Именно в психиатрической больнице Летов начал сочинять острополитические песни, которыми вскоре прославился, разоблачая пустые символы позднесоветского периода, покорность подданных системы и способность государства побуждать людей к совершению немыслимых насилие друг над другом. «Чтобы не сойти с ума, — писал он, — я должен был творить». Его творение – Гражданская оборона — стала квинтэссенцией политической панк-группы советской эпохи.
Я начинаю с этого анекдота не только из-за исторического контекста, который он дает – или потому, что идея принудительного лечения в советском приюте остается извращенно увлекательной – но потому что в 21 год, в том же возрасте, что и Егор Летов во время его пребывания в психиатрической больнице, я писал 100-страничную дипломную работу на Гражданская оборона . Я привык упоминать об этом совпадении, чтобы показать, что осознаю нелепость своего положения: в условиях государственных репрессий вряд ли Летов предполагал, что его песенные тексты станут предметом академического изучения. Однако контраст между Летовым и мной стал для меня символом более глубокого беспокойства, которое я испытал во время взаимодействия с его музыкой. Автор восхитивших меня песен пострадал за неповиновение советскому государству; кто я такая, молодая американка, всего несколько лет владеющая русским языком, чтобы интерпретировать его работы?
Этот вопрос авторитета — и связанный с этим страх перед введением в заблуждение — занимал меня с тех пор, как я начал слушать Гражданскую оборону , будучи русским студентом второго курса.
Знойная июльская ночь, когда я впервые прослушал « Все идет по плану », ознаменовал для меня открытие нового измерения русскоязычной музыки, богатой летовскими насмешками над официальной доктриной, экспрессивной лексикой и литературными аллюзиями. Его стиль был грубым, без цензуры и безошибочно панковским, но его язык раскрывал интеллектуальную глубину за воем о тоталитаризме. было Гражданская оборона , которая вдохновила меня на создание еженедельной студенческой радиопередачи, посвященной музыке советского андеграунда. Под псевдонимом DJ Katya я играла более-менее малоизвестный русскоязычный панк-рок и перемежала его фоном с музыкальными группами и подборкой лирических переводов.
Даже во время исполнения Гражданской обороны , среди многих других очаровательных групп, по радио, я был обеспокоен тем, что я считал своей склонностью чрезмерно упрощать жизнь Летова, превращая его в карикатуру на героическое инакомыслие в оппозиции к безликому советскому режиму.
. Легко было повторять одни и те же яркие анекдоты: психиатрическая больница, месяцы, проведенные в бегах после разгульных концертов. Сложнее было примирить образ Летова как антисоветского бунтаря с его ярым коммунизмом после распада Советского Союза в 1919 году.91, особенно с учетом того, что почитаемые на Западе «канонические» диссиденты, такие как Александр Солженицын и Андрей Сахаров, однозначно отвергали коммунистическую идеологию. Этот парадокс жизни и творчества Летова — антисоветский на поверхности и более нюансированный внутри — вдохновил меня проанализировать песни Гражданской обороны в академическом контексте, исследуя роль Летова как своего рода антилиберального диссидента.
Хотя перспектива анализа советского панк-рока в академическом контексте воодушевляла меня, она также поставила передо мной сложную задачу, к которой я предпринял лишь несколько кратких набегов: перевести работу Летова на английский язык. В то время как я надеялся, что мое исследование будет больше сосредоточено на политических аспектах текстов песен Летова, а не на их поэтическом приеме или какой-либо внутренней литературной ценности, большая часть моей работы зависела от изучения его лирики.
Переведя их, я мог убедить в своих аргументах как носителей русского, так и английского языков. Я не могу говорить с полной уверенностью, но кажется точным сказать, что это то, что Летов ненавидел бы. В 19В интервью 90-м он заявил, что «крайне против того, чтобы тексты [его] песен где-либо публиковались», что «они написаны не для этого». Для Летова лирика, представленная просто как поэзия, была лишена необходимого контекста музыкального исполнения: «энергии исполнителя, мелодии, гармонии, ритма». Я остро осознавал эту дилемму, когда анализировал тексты песен «Гражданской обороны» ; Я слушал их больше раз, чем хочу признаться, и помнил всю эту резкую гитару, издевательский смех и необъяснимо цепляющие мелодии, и я боялся, что читатель, представленный только лирикой, останется незнакомым с этими элементами, не менее важными для моего понимания. понимание творчества Летова. На мой взгляд, эта «потеря» будет только увеличена английскими переводами его лирики: лишенными не только их музыкальности, но и языка.
Ранее я предпринимал несколько попыток перевести работы Летова: три его стихотворения, которые я прочитал на ежегодном симпозиуме по переводу имени Джеда Деппмана в Оберлин-колледже; и одну песню, «Некрофилию», которую я с ликованием продекламировал на чтении стихов в День святого Валентина, объявив ее всем знакомым, которые хотели слушать, «песней о сексе с мертвым Лениным». Однако общим для всех этих переводов был элемент перформанса. В этих ситуациях я мог жестикулировать, делать паузы для драматического эффекта или ухмыляться в ожидании смеха моей аудитории, когда подходило бранное слово («Бля, я некрофил, я люблю себя!»). Интонация могла хотя бы на каком-то уровне заменить мелодию.
Тем не менее, переводы, которые мне поручили завершить сейчас, были совсем другого рода исполнением: академическим, а не литературным. Моей целью было уже не развлекать или информировать, а создавать и поддерживать аргумент. Результат казался пугающе лоскутным: груда многозначительных фраз и многозначительных строк, вырванных из контекста и сшитых воедино, чтобы я мог более подробно рассказать о творчестве Летова.
В тексте самой статьи последовательно фигурировало не более шести строчек песни; некоторые песни были представлены лишь несколькими ключевыми фразами. Я не раз вспоминал критику Летовым отдельных лиц, пытавшихся издать его произведения как стихи и невольно думавших, что они, по крайней мере, сохранили его произведение целым, непрерывным — и, впрочем, русским. Фрагменты английского языка, появившиеся в моем анализе (с русским текстом, заключенным в скобки), казались совершенно чуждыми песням, пленившим меня много лет назад.
Чтобы компенсировать отсутствие музыкального контекста и переход на другой язык, я обнаружил, что более или менее подсознательно возвращаюсь к переводам, сохраняющим ритм оригинальной лирики, и впоследствии неизбежно убеждал себя отказаться от него. Частично это было вызвано моим огорчением из-за того, насколько нелепыми казались некоторые тексты песен при переводе на английский язык. Ритмичное, шестисложное « Всё идёт по плану », название самой известной композиции Летова, превратилось в корявое, одиннадцатисложное «Всё идёт по плану», которое я с трудом мог себе представить фронтменом панк-группы.
выкрикивая перед аудиторией недовольной молодежи. В момент отчаяния я посчитал повторение ритма русской лирики попыткой передать, как Летов их исполнял, но результат был тем более странным. Перевод псевдослогана « здоров и вечно » как «здоров и навеки», например, передавали и буквальный смысл, и ритм оригинальной фразы, но при этом отсутствовали ее зловещая насмешка над разлагающейся советской системой. В конце концов, я решил передать эту фразу как «великая и вечная» — не совсем соответствующую ритму русского текста, но гораздо более соответствующую ее функции осуждения власти. Даже многосложная «Все идет по плану» стала казаться уместной, непроницаемой бюрократической фразой, выплюнутой среди осуждений советского милитаризма и мечтаний о коммунизме, которого никогда не будет.
Помимо этих кратких отрывков, я выбрал четыре Гражданская оборона тексты песен и полностью их перевел. Хотя выбор нескольких жизненно важных текстов для перевода потребовал некоторого сокращения, это также позволило мне представить лирику целиком, а не в виде разнородного набора фраз.
Таким образом, читатели, в том числе не владеющие русским языком, могли самостоятельно изучить его произведения, опираясь не только на отдельные предложения, но и на связные тексты. Более того, четыре текста вместе дают все более неоднозначный взгляд на творчество Летова. Первый, «тоталитаризм», строится вокруг прямого осуждения советской власти — уступчивого населения, захваченного «синдромом», который делает его соучастником злоупотреблений системы. «Мы все одобряем тоталитаризм!» — рычит Летов. Образы специфически советского гнета пронизывают многие его произведения второй половины XIX в.80-х годов, пожалуй, нигде так ярко, как в упомянутой песне «Великая и вечная», где подданные государства утратили человечность до полного стирания:
В чугунных городах царит бетонная свобода
доблестные умы
Инерция управляет послушными телами
А нас нет, нас нет, нас нет, нас нет!
Партия – мудрость, честь и совесть эпохи
Великий и вечный
Великий и вечный!
Более поздние песни, однако, предполагают, что его враждебность направлена не только на советскую власть, но и на все правительство; он призывает своих слушателей «убить в себе государство» ( убей в себе государство ).
Его знаменитое заявление: «Я всегда буду против» ( иа всегда буду против ), становится удачным обобщением его политически загадочного образа: вечный бунтарь, отказывающийся мириться с властью, какое бы имя она ни носила.
В конце концов, моя главная дилемма при переводе лирики Летова заключалась не столько в практических решениях — приверженность буквальному смыслу, имитация оригинального ритма, — сколько в этическом вопросе. Несмотря на мой страстный интерес к Гражданской обороне и мое желание продолжать исследовать музыку Летова в академическом контексте, мне трудно представить, что я опубликую какой-либо из своих переводов его лирики. Пропасть между яростными русскими панк-песнями и англоязычными куплетами, которые я из них сочинил, грозит подавить мой энтузиазм познакомить более широкую аудиторию с творчеством Летова. При этом напоминаю себе, что мои переводы песен Гражданская оборона могла служить не искажением намерений Летова, а их продолжением.
Точно так же, как его записи переходили из рук в руки в сибирском панк-андеграунде почти четыре десятилетия назад, я могу только надеяться, что мои переводы его произведений будут распространяться на таком же узком уровне, вдохновляя других так же, как я, и возможно, обеспечивая новый взгляд на то, что означало быть политически непокорным в Советском Союзе и сегодня.
Кэти Фреверт — выпускница Оберлинского колледжа в 2022 году, где она специализировалась на изучении России и Восточной Европы и литературном творчестве. Ее дипломная работа «Убей в себе государство: тоталитаризм и нелиберальное диссидентство Егора Летова» была отмечена высшими наградами.
Нравится:
Нравится Загрузка…
Теги: Егор Летов, Кэти Фреверт, Советский панк-рок
Егор Летов | Музыка | Хранитель
Игорь «Егор» Летов, скончавшийся от сердечной недостаточности в возрасте 43 лет, был одним из ведущих артистов современной российской культурной сцены и создателем сибирского панк-рока.
Несмотря на то, что он в основном известен как музыкант, как лидер своей группы «Гражданская оборона», его влияние распространилось на литературу, исполнительское искусство, политику и все аспекты контркультуры. После распада Советского Союза он стал ассоциироваться с диссидентской националистической политикой, снова противостоящей истеблишменту, и героем бесправной молодежи.
Родившийся в Омске, Сибирь, в интеллигентной среде, Летов одним из первых в России понял, что рок-идиома может стать средством поэтического и литературного дискурса. «Гражданская оборона» была образована в Омске в 1984 году. Летов с самого начала оказался в оппозиции к советской идеологии, и большинство его работ этого периода отражают это. Его критика режима была резкой и сатирической. Его новаторская поэзия восходит к произведениям абсурдистов 1920-х годов Александра Введенского и Даниила Хармса. Он заимствовал народные поговорки и пословицы, но перерабатывал их на новый, часто шокирующий лад.
В музыкальном плане «Гражданская оборона» была ужасна.
Летов смешал влияние английского панка с меланхолическими вокализациями русских народных песен. Несмотря на качество музыки, она стала идеальным инструментом для передачи социальных и философских размышлений Летова, его политического недовольства и его почти физической боли за любимую Россию.
Неудивительно, что в ноябре 1985 года советские власти обвинили участников группы в участии в подпольной террористической организации. После этого Егор провел три месяца в принудительном психиатрическом заключении без надлежащей правовой процедуры и суда.
Обладая репутацией антисоветского культурного бунтаря, Летов стал одним из ведущих представителей молодежной контркультуры, а группа пользовалась культовым статусом среди советской молодежи, особенно из промышленных пригородов, контуженных ветеранов афганской войны и недовольные. Боль и стыд за Россию всегда были главной темой его гневных, мрачных и часто остроумных песен.
Затем, в 1991 году, распался Советский Союз, и российская контркультура оказалась потерянной, так как ее главный враг был окончательно убит.
С этим наступил, пожалуй, самый драматичный и противоречивый период творческой жизни Летова. В мафиозно-капиталистической России Бориса Ельцина Летов снова стал частью подполья и ведущим голосом новой российской антикапиталистической (и часто антизападной) оппозиции.
Зимой 1993 года, после бомбардировки Ельциным российского парламента, Летов присоединился к новому антикапиталистическому националистическому молодежному движению под названием «Российский прорыв». Он заявил, что всегда верил в настоящий коммунизм, а не в пародию на советский режим. В акте типичного шутовства он объединился с Национал-большевистской партией (НБП).
Из-за непостоянной политической платформы НБП, состоящей из антизападной и псевдонационалистической демагогии, Летова обвинили в оголтелом национализме и даже в антисемитизме. Чрезвычайно популярный среди бесправной и часто националистически настроенной молодежи, он сам всегда выступал на стороне аутсайдеров, включая евреев.
В 2001 году Летов объявил, что уходит из активной политики и занимается музыкой.