Горящий волос — Маяковский. Полный текст стихотворения — Горящий волос
Литература
Каталог стихотворений
Владимир Маяковский — стихи
Владимир Маяковский
Горящий волос
Много
чудес
в Москве имеется:
и голос без человека,
и без лошади воз.
Сын мой,
побыв в красноармейцах,
штуку
такую
мне привез.
«Папаша, — говорит, —
на вещицу глянь.
Не мешало
понять вам бы».
Вынимает
паршивую
запаянную склянь.
«Это, — говорит, —
электрическая лампа».
«Ну, — говорю, —
насмешил ты целую волость».
А сам
от смеха
чуть не усох.
Вижу —
склянка.
В склянке —
волос.
Но, между прочим,
не из бороды и не из усов…
Врыл столбище возле ворот он,
склянку
под потолок наве́сил он.
И начал
избу
сверлить коловоротом.
И стало мне
совсем неве́село.
Ну, думаю,
конец кровельке!
Попались,
как караси.
Думаю, —
по этой по самой
по проволоке
в хату
пойдет
горящий керосин.
Я его матом…
А он как ответил:
«Чего ты,
папаша,
трепешься?»
И поворачивает
пальцами —
этим и этим —
вещь
под названием штепсель.
Как тут
ребятишки
подскачут визжа,
как баба
подолом
засло́нится!
Сверху
из склянки
и свет,
и жар —
солнце,
ей-богу, солнце!
Ночь.
Придешь —
блестит светёлка.
Радости
нет названия.
Аж может
газету
читать
телка,
ежели
дать ей
настоящее образование.
1928 г.
Серебряный век
О жизни
Советские
Стихи Владимира Маяковского – Серебряный век
Стихи Владимира Маяковского – О жизни
Стихи Владимира Маяковского – Советские
Другие стихи этого автора
Послушайте!
Послушайте!
Ведь, если звезды зажигают —
О жизни
А вы могли бы?
Я сразу смазал карту будня,
плеснувши краску из стакана;
Серебряный век
Кем быть?
У меня растут года,
будет и семнадцать.
Серебряный век
Вам!
Вам, проживающим за оргией оргию,
имеющим ванную и теплый клозет!
О жизни
Облако в штанах
Вашу мысль,
мечтающую на размягченном мозгу,
Серебряный век
Лиличка!
Вместо письма
Серебряный век
Как читать
Публикация
Как читать «Преступление и наказание» Достоевского
Рассказываем о масштабном психологическом исследовании русского классика
Публикация
Как читать «Белую гвардию» Булгакова
Литературная традиция, христианские образы и размышления о конце света
Публикация
Как читать «Очарованного странника» Лескова
Почему Иван Флягин оказывается праведником, несмотря на далеко не безгрешную жизнь
Публикация
Как читать поэзию: основы стихосложения для начинающих
Что такое ритм, как отличить ямб от хорея и могут ли стихи быть без рифмы
Публикация
Как читать «Лето Господне» Шмелева
Почему в произведении о детстве важную роль играют религиозные образы
Публикация
Как читать «Двенадцать» Блока
На какие детали нужно обратить внимание, чтобы не упустить скрытые смыслы в поэме
Публикация
Как читать «Темные аллеи» Бунина
На что обратить внимание, чтобы понять знаменитый рассказ Ивана Бунина
Публикация
Как читать «Гранатовый браслет» Куприна
Что должен знать современный читатель, чтобы по-настоящему понять трагедию влюбленного чиновника
Публикация
Как читать «Доктора Живаго» Пастернака
Рассказываем о ключевых темах, образах и конфликтах романа Пастернака
Публикация
Как читать Набокова
Родина, шахматы, бабочки и цвет в его романах
«Культура.
РФ» — гуманитарный просветительский проект, посвященный культуре России. Мы рассказываем об интересных и значимых событиях и людях в истории литературы, архитектуры, музыки, кино, театра, а также о народных традициях и памятниках нашей природы в формате просветительских статей, заметок, интервью, тестов, новостей и в любых современных интернет-форматах.
- О проекте
- Открытые данные
© 2013–2023, Минкультуры России. Все права защищены
Контакты
- E-mail: [email protected]
- Нашли опечатку? Ctrl+Enter
Материалы
При цитировании и копировании материалов с портала активная гиперссылка обязательна
Как Пушкин, Маяковский и Довлатов легализовали синяки под глазами и мятые рубашки?
Историк моды Марина Скульская выпускает книгу «Адам и Ева: от фигового листа до скафандра», в которой рассказывает о происхождении и символике привычных нам вещей — бюстгальтера «на косточках», гульфика из шекспировских времен и одежды синего цвета.
Мы публикуем отрывок о небрежной одежде, которая силами Пушкина, Маяковского, Довлатова и других авторов стала обсуждаемой и модной.
Неужели хиппи первыми решили пойти против укоренившихся светских правил и, в частности, отважились носить натуральные длинные волосы — без сложных начесов и многочисленных слоев лака? Неужели до прихода японских дизайнеров на европейский рынок в 1980-х, взглянувших на традиционный европейский костюм глазами инопланетянина, никому не приходило в голову надеть побитое молью платье с необработанными краями, или, скажем, повязать шейный платок, не соблюдая строгую симметрию, а то и вовсе от этого самого платка отказаться? Неужели за всю историю человечества мода ни разу не сворачивала с прямого пути, ведущего к идеальной, выверенной, искусственной и довольно быстро приедающейся красоте? Конечно же, сворачивала! Небрежность в костюме и прическе манила многих людей утонченного вкуса, живших достаточно свободно, чтобы реализовать бунтарские идеи.
Асимметричные прически создавали еще древнеегипетские мастера. А эффект естественных, не тронутых гребнем и не умащенных волос был популярен с античных времен. К примеру, у Овидия в «Науке любви» есть такие строки:
Но как нельзя на ветвистом дубу желудей перечислить,
Пчел на Гиблейских лугах, зверя в Альпийских горах,
Так нельзя перечесть, какие бывают прически —
С каждым новым мы днем новые видим вокруг!
А для иных хороша и небрежность: чтоб ты причесалась
(пер. С. Шервинского)
Луи-Леопольд Буайли. Портрет Джозефа Риде, 1800 – 1825. Художественная галерея Йельского университета
Мадам Севинье в письме дочери от 18 марта 1671 года обсуждает новый фасон экстравагантной короткой стрижки и сумасбродной завивки герцогини де Невер, который поначалу кажется ей смехотворным: «Ее голова похожа на маленький круглый кочан капусты — совершенно ничего по бокам. Мой Бог, это самое смешное зрелище, какое только можно представить».
Однако 1 апреля тон письма меняется: «Эти растрепанные головы чрезвычайно меня забавляют». 4 апреля Севинье уже находит моду, захватившую двор, «очаровательной» и собирается заказать куклу с актуальной прической — чтобы послать наглядный пример дочери.
Показная неухоженность была в моде накануне Французской революции: о парижских щеголях, предвосхитивших отказ от париков в пользу коротких стрижек, писал с негодованием Фонвизин в 1778 году: «Поутру, встав очень поздно, мужчина надевает фрак с камзолом, или, справедливее сказать, с душегрейкою весьма неблагопристойною. Весь растрепан, побежит au Palais-Royal, где, нашед целую пропасть девок, возьмет одну или нескольких с собою домой обедать. Сие непотребное сонмище поведет с собою в спектакль на свои деньги; а из спектакля возьмет с собою свою девку и теряет свои деньги с здоровьем невозвратно».
В женской моде мятая одежда неизменно ассоциировалась с фривольным поведением
Эта мода оказалась очень живучей. Ее упоминает Флобер в романе «Мадам Бовари» (1856): «Наутро Леон открыл окно, вышел на балкон и, напевая, сам тщательно вычистил себе ботинки.
Он надел белые панталоны, тонкие носки и зеленый фрак, вылил на носовой платок все свои духи, потом завился у парикмахера и растрепал завивку, чтобы придать ей элегантную естественность».
Читаем у Герцена в воспоминаниях того же года: «И в ожидании конца проповеди усталая Леонтина бросилась на кушетку. Против нее было большое зеркало, она беспрестанно смотрелась и не выдержала; она указала мне пальцем на себя в зеркале и сказала: «А что, в этой растрепавшейся прическе, в этом смятом костюме, в этой позе я и в самом деле будто недурна». Сказавши это, она вдруг опустила глаза и покраснела». Смущение Леонтины вполне понятно: в женской моде мятая одежда неизменно ассоциировалась с фривольным поведением. Испанские мастера к концу XV столетия решили эту сложную этическую проблему, укрепив юбки дам деревянными и металлическими обручами — чтобы избежать легкомысленных складок.
Небрежность в одежде считалась особым шиком в эпоху Возрождения: платья покрывали разрезами, обнажающими роскошное нижнее белье, и края ткани подчас оставляли без всякой отделки.
В эпоху рококо, помешанную на эротике, весь облик дамы должен был говорить о ее страстной натуре. Актуальны были синяки под глазами (бессонные ночи), всевозможные аксессуары с изображением амуров и сердец, будоражащие воображения названия, вроде цвета «бедра испуганной нимфы», и разумеется, в костюме должен был быть небольшой, но заметный беспорядок. Скажем, не отутюженные бантики на лифе свидетельствовали, что красавице буквально не дают прохода.
Не отутюженные бантики на лифе свидетельствовали, что красавице буквально не дают прохода
И все же мятая одежда дольше других атрибутов небрежного шика — до 1990-х годов — будет оставаться символом жизненных тягот, весьма далеких от моды. Левин («Анна Каренина») впадает в отчаяние при виде помятой рубашки, которая будет видна из-за моды на «дурацкие открытые жилеты» и в которой по роковому стечению обстоятельств ему придется ехать на венчание: «Посылать к Щербацким было далеко.
Схожий сюжет есть и в романе «Ночь нежна»: «Дик приводил в порядок свои вещи; Пиджак и жилет уже висели в шкафу на плечиках, а на другие плечики он повесил сорочку — метод, изобретенный им самим. «Можно надеть не совсем свежую сорочку, но мятую сорочку надевать нельзя»».
Мужская рубашка UNIQLO, не требующая глажки после стирки
Но вернемся к волосам. После окончания якобинского террора популярна была эксцентричность самого разного рода, и прически не стали исключением. Женские фасоны удивляли по большей части названиями: «Равенство», «Водевиль», «Наивная» или «Невообразимая». Мужские — «Невероятная», «Удача», «Авантажная» поражали также и формой: длинные волосы носили взъерошенными, стригли асимметрично, украшали буклями, косами, узлами, которые смотрелись дико на фоне общего творческого беспорядка.
В 1920-х этот стиль по-своему интерпретировали дерзкие эмансипе, а в 1970-х — панки.
Растрепанные, но аккуратно остриженные волосы были частью романтического образа начала XIX века. Денди выглядели так, словно попали в ураган, мощный ветер дул им в спину, и локоны намертво прилипли ко лбу и вискам. Прическа так и называлась: «порыв ветра».
Адриан Томас Кей. Мужской портрет, 1581 год. Рийксмюсеум, Амстердам
Мишель де Монтень считал, что дворянин не смеет появляться в обществе без шпаги и в расстегнутом камзоле, «словно он только что вышел из нужника». Интересно, что такой же образ использует спустя три века Бунин («Окаянные дни», 1918-1920), описывая встречу с Маяковским, который «был в мягкой рубахе без галстука и почему-то с поднятым воротником пиджака, как ходят плохо бритые личности, живущие в скверных номерах, по утрам в нужник».
И еще у Монтеня. В целом философ считал изящную небрежность здоровым проявлением независимого духа: «плащ, свисающий на завязках, капюшон на плече, кое-как натянутые чулки — все это призвано выразить гордое презрение к этим иноземным нарядам, а также пренебрежение ко всякому лоску».
Плащ, свисающий на завязках, капюшон на плече, кое-как натянутые чулки — все это выражает презрение к иноземным нарядам
Тем не менее грубое нарушение правил приличия, связанных с костюмом, считалось признаком безумия. Помешательство могло быть временным: от горя или неразделенной любви. Версия о безумии Гамлета возникает, когда Офелия рассказывает в ужасе отцу о странном виде принца:
Офелия:
Когда я шила, сидя у себя,
Принц Гамлет — в незастегнутом камзоле,
Без шляпы, в неподвязанных чулках,
Испачканных, спадающих до пяток,
Стуча коленями, бледней сорочки
И с видом до того плачевным, словно
Он был из ада выпущен на волю
Вещать об ужасах — вошел ко мне.
Полоний:
Безумен от любви к тебе?
Офелия:
Не знаю,
Но я боюсь, что так.
Это перевод М. Лозинского, а у Бориса Пастернака:
Я шила. Входит Гамлет,
Без шляпы, безрукавка пополам,
Чулки до пяток, в пятнах, без подвязок,
Трясется так, что слышно, как стучит
Коленка о коленку, так растерян,
Порассказать об ужасах геенны.
Заметим, что у Шекспира тема грязной одежды отсутствует, поскольку это совершенно несовместимо со статусом Гамлета. Однако для советского человека мятость сама по себе не могла вызвать столь сильной реакции со стороны Офелии. Поэтому оба переводчика еще и испачкали одежду принца.
Гамлет и Офелия
Дидро рисует похожий образ несчастного влюбленного в «Племяннике Рамо» (1760-е): «Я бы явился к ним с расстроенным лицом, с блуждающим взглядом, обнаженной шеей, взъерошенными волосами — словом, в том истинно плачевном состоянии, в котором вы находитесь. Я бросился бы к ногам божественной дамы, распростерся бы ниц и, не подымаясь с колен, сказал бы ей приглушенным голосом, сдерживая рыдания: «Простите, сударыня, простите! Я недостойный, я гнусный человек»».
Персонаж «Зеленой Косы» Чехова примерно так же имитирует любовные страдания: «Я попудрился, чтоб казаться бледным, своротил в сторону галстух и с озабоченным лицом и с всклокоченными волосами подошел к Оле».
Лорд Гордон Байрон.
Картина Г. Сандерса, 1807 год
В эпоху романтизма можно было повязывать шейный платок не так туго, как в прошлые века, и даже обнажить шею. Сравните портреты Байрона (Сандерс, 1807) и Пушкина (Тропинин, 1827). Наш гений изображен за письменным столом, в халате, рубашке с недурно накрахмаленным воротником и в неформальном черном шейном платке. Английский демиург предстает перед нами в светском костюме, волосы растрепанны, черный шейный платок вот-вот развяжется, а воротник рубашки помят настолько, что напоминает тяжелые годы неустроенного советского быта, когда одежду приходилось стирать немилосердно вручную хозяйственным мылом.
В воспоминаниях современников о Пушкине часто встречаются замечания о необычном стиле поэта, в частности, В.П. Бурнашов отметил сочетание модного сюртука с бархатным воротником темно-кофейного цвета, «кавказкой кабардинки» и шелкового платка, повязанного «довольно густо», открывавшего «порядочно измятый воротник белой рубашки». М.П. Погодину запомнились черные: сюртук, застегнутый «наглухо» жилет и «небрежно» повязанный галстук.
В.А. Сологуб считал, что Пушкин, чувствовавший себя «постоянно униженным и по достатку, и по значению» в аристократических кругах, «оказывал наружное будто бы пренебрежение к некоторым светским условиям, не следовал моде и ездил на балы в черном галстуке, в двубортном жилете, с откидными, ненакрахмаленными воротничками, подражая, быть может, невольно байроновскому джентльменству».
В.А. Тропинин. Портрет А.С. Пушкина, 1827 год
В «Евгении Онегине» есть такие строки:
В дверях другой диктатор бальный
Стоял картинкою журнальной,
Румян, как вербный херувим,
Затянут, нем и недвижим,
И путешественник залетный,
Перекрахмаленный нахал,
В гостях улыбку возбуждал
Своей осанкою заботной,
И молча обмененный взор
Ему был общий приговор.
Возможно, именно в эту эпоху за поэтами, а позднее и художниками, закрепилось право пренебрегать какими-либо условностями, в том числе и модными. Шаляпина поразил стиль Римского-Корсакова, с которым он познакомился в 1894 году: «Этот музыкальный волшебник произвел на меня впечатление очень скромного и застенчивого человека.
Он имел старомодный вид. Темная борода росла как хотела, прикрывая небрежный черный галстучек. Он был одет в черный сюртук старинного покроя, и карманы брюк были по-старинному расположены горизонтально. На носу он носил две пары очков — одну над другой».
Косцинский приосанился и ответил: «Советская власть не заслужила, чтобы я брился!»
В 1918-ом Есенин отчитывал Мариенгофа: «Трудно тебе будет, Толя в лаковых ботиночках и с проборчиком волосок к волоску. Как можно без поэтической рассеянности? Разве витают под облаками в брючках из-под утюга! Кто этому поверит? Вот смотри — Белый. И волос уже седой, и лысина величиной с вольфовского однотомного Пушкина, а перед кухаркой своей, что исподники ему стирает, и то вдохновенным ходит».
Довлатов в «Записных книжках» приводит характерную богемную историю недавнего прошлого:
«Моя тетка встретила писателя Косцинского. Он был пьян и небрит. Тетка сказала:
— Кирилл! Как тебе не стыдно?!
Косцинский приосанился и ответил:
— Советская власть не заслужила, чтобы я брился!»
Чтобы поддержать издание и купить книгу по специальной цене с автографом автора (и подарками!), нужно написать Марине Скульской в социальных сетях («ВКонтакте», Facebook или Instagram).
Следите за нашими новостями в Telegram
Автор:
Алина Малютина,
Люди:
Марина Скульская
Владимир Маяковский: Литературные пинки
Я пройду мимо,
волоча свою ношу любви.
В какой бредовой
и хворой
ночи,
Голиафами зачат был я —
Я, такой большой,
такой нежеланный?
— «Любимому себе автор посвящает эти строки»
— Владимир Маяковский, 1916
Так сложилась жизнь одного из самых одаренных и выдающихся авангардистов России. Человек, которому приписывают переосмысление роли художника в обществе. Сумасшедший русский литератор, покончивший с собой в апогее затянувшегося отчаяния. Такова была жизнь Владимира Маяковского (1893-1930).
Объективных сведений о ранних годах поэта очень мало, только сведения из уст самого Маяковского. А при его склонности к преувеличениям трудно разглядеть, что правда, а что глупость.
Одно мы знаем точно: Маяковский родился в 1893 году в Багдади, грузинском селе, ныне известном как Маяковский, в семье обедневшего русского дворянина, ставшего лесником.
Свою юность он описал как одинокую, беспокойную и беспокойную. Природная красота Кавказа мало возбуждала его беспокойную душу. Однако технология сделала это. Когда он впервые увидел освещенную ночью заклепочную фабрику, он написал в своей автобиографии, что «потерял интерес к природе. Недостаточно актуален».
Его академическая жизнь была в лучшем случае беспрецедентной, но она разожгла огонь футуризма глубоко внутри поэта. По его собственным преувеличенным словам, в школе он приобрел «ненависть ко всему древнему, всему церковному и всему славянскому».
В 1905 году его жизнь как революционера началась, когда он начал воровать у отца обрезы и отдавать их местным социал-демократам. В пятнадцать лет Маяковский переехал в Москву и сразу связался с большевиками. Это было естественно для молодого человека.
Маяковский погрузился в движение, ведя подпольную пропаганду по всей Москве.
В 1908 году арестован за подрывную деятельность. Во время своего 11-месячного тюремного заключения Маяковский запоем читал и поклялся отказаться от политики в пользу искусства. Он променял нынешних авторов, таких как Достоевский и Пушкин, на таких, как Шекспир и Байрон. И именно в это время он впервые начал писать.
Его первые попытки вызвали у него отвращение; настолько, что он бросил это и занялся абстрактной живописью. По иронии судьбы, именно в этот момент его наследие как поэта началось довольно антиклиматическим образом.
Проведя вечер в компании сокурсника, Маяковский процитировал какой-то написанный им нехитрый стих — и даже пытался убедить друга, что он не писал эту строчку. Его друг не был обманут, но был полностью впечатлен. Настолько, что с этого момента он представил Маяковского людям как «мой друг, гений, знаменитый поэт, Маяковский».
Его другом был Давид Бурлюк, который основал группу, которую он назвал футуристами, людей, посвятивших себя сочинению новых форм в искусстве и литературе.
Их главным приоритетом было привнести новый дух и энтузиазм в русскую культуру. Маяковский идеально вписался в движение.
Шел 1911 год, и Маяковский был брошен на сцену футуризма в Москве. Футуристы состояли из большой группы писателей, художников, музыкантов и театральных режиссеров. Время не могло быть более идеальным. Нация была готова сбросить оковы прошлого.
Но футуристы не так восставали против правительства, как Ленин, еще находившийся в ссылке. Футуристы были против общего консерватизма России. По их мнению, поэты и писатели в последнее время стали слишком душными. Они хотели разрушить художественную условность и создать новые формы, соответствующие развитию века машин.
Сказать, что футуристы оказали влияние на общество, значит не сказать ничего. Им нравилось только разгонять «респектабельные» общественные собрания освистыванием, чаепитием и общим вандализмом — все время одетые в причудливые костюмы с разрисованными лицами. Маяковский очень естественно стал носить костюмы.
Нередко великий поэт был одет в желтую тунику, цилиндр, трость с золотым набалдашником и большую деревянную ложку, которую носил как бутоньерку. Его можно было увидеть (и услышать) на улицах Москвы, орущим в мегафон свои стихи. Маяковский нашел свою сцену.
Маяковский больше всех других футуристов потряс русское общество. Он был выше шести футов ростом и чрезвычайно красив, с угрюмыми глазами и толстыми губами. Его прическа варьировалась от густых и неряшливых черных волос до чисто выбритого черепа. Но просто несправедливо описывать Маяковского в физических терминах, когда так много рассказов об этом человеке и о том, что за этим последовало. Вот один, описанный Иваном Буниным, относительно официальной художественной выставки, на которой присутствовали «писатели, министры, депутаты и один высокопоставленный иностранный дипломат»:
«Я сидел с Горьким и финским художником Акселем Галленом, и Маяковский начал свое выступление с того, что неожиданно подошел к нам, толкнул стул между нашими и помог себе из наших тарелок и выпил из наших стаканов.
Галлен смотрел на него как завороженный, как он, вероятно, смотрел бы, если бы в банкетный зал ввели лошадь, — в этот момент Милюков, наш тогдашний министр иностранных дел, поднялся для официального тоста, и Маяковский бросился ему навстречу, в центр. из-за стола, вскочил на стул и закричал что-то такое непристойное, что Милюков совсем обалдел. Через мгновение, овладев собой, он попытался снова начать свою речь, — но Маяковский завопил еще громче, и Милюков пожал плечами и сел.
«Тогда французский посол встал. Он явно был уверен, что русский хулиган ему уступит. Какая надежда! Его голос заглушил оглушительный рев Маяковского. Но это было еще не все. Разразился дикий и бессмысленный столпотворение. Сторонники Маяковского тоже начали кричать, стуча ногами по полу и кулаками по столу. Они кричали от смеха, скулили, визжали, фыркали. Но вдруг все это было перечеркнуто поистине трагическим воплем одного из финнов — сильно пьяный, бледный как смерть, он, очевидно, был потрясен до глубины души этим излишеством хулиганства и начал во весь голос кричать — только русские слова он знал: «Много! Много! Много» («Много!» или «Много!)»
Маяковский определенно был опасным персонажем в глазах всех, кому не безразличен традиционный русский стих.
Его стиль — использование каламбуров, грохочущих ритмов и необычное использование языка — приводил в ужас русскую интеллигенцию. В их глазах этот эгоцентричный персонаж со всей его мелодрамой, трагедией и революционными идеями был предателем.
Во введении к книге «Клоп и избранная поэзия» критик и журналист Патрисия Блейк описывает стиль Маяковского:
«Из этой лирики поднимается единый крик боли, временами едва переносимый человеческим ухом. Его поэтические приемы служили прежде всего для обострения воздействия его чувств на чувства читателя, вернее, слушателя, ибо стихи его писались для чтения вслух. Какой бы сложной ни была структура языка и размера, эффект всегда немедленный; Маяковский обладал исключительным слухом на уличную речь и искусством превращать ее в совершенно оригинальный, но знакомый язык. Вот почему он достиг гораздо большей аудитории, чем большинство модернистских поэтов.
«Из таких элементов, как уличный сленг, популярные песни и частушки (сатирические звоночки индустриальной эпохи), Маяковский создал собственный стиль, включающий грамматические деформации, причудливые инверсии, неологизмы и каламбуры.
Он был очень изобретателен в создании новых глагольных форм с, как он выразился, «небольшим изменением суффиксов и флексий».
«Его потрясающие образы прорываются при переводе. Смелые, экстремальные и часто жестокие, его образы составляют его наиболее эффективное средство коммуникации. Он был мастером метафор и гипербол».
Поэзия была исповедью Маяковского. Главной темой его лирической поэзии были несчастья в любви. Его знаменитая работа «Облако в штанах», длинная и напряженная пьеса, сосредоточена вокруг двух нелюбящих «Марий». Многие из его проблем были созданы им самим. Он был красивым, известным поэтом, которого обожали женщины. Однако Маяковский как будто всегда шел по трудной дороге в жизни и любви. Он ухаживал за женщинами, которые были ему недоступны.
Первой женщиной, сильно повлиявшей на его жизнь, была Лиля Брик, с которой он познакомился в 1915. Брик была замужем за Осипом Бриком, критиком и редактором, но Маяковский все еще преследовал его, и какое-то время группа жила втроем.
Лили так растрогала Маяковского, что он написал для нее эпическую поэму «Хребетная флейта», хотя ей, вероятно, это произведение не слишком льстило. Стихотворение было описано как «самое жестокое обвинение женщине и женственности, которое может быть сформулировано в наше время». Как ни странно, Лили не обиделась и благословила Маяковского прочитать стихотворение публично.
Именно в этом стихотворении он впервые оплакивает идею закончить все это пулей. Самоубийство становилось повторяющейся нитью в его творчестве. В «Человеке» он писал:
«Сердце жаждет пули
а горло бредит бритвой…
душа дрожит;
она застряла во льду,
и ей нет спасения!»
Когда в 1917 году в России разразилась Гражданская война, Маяковский быстро собрал свою «армию» писателей и художников. В то время как интеллигенция и аристократы бежали из России, слава Маяковского значительно возросла — настолько, что его обвиняли в том, что он оторвался от вновь обретенных страданий русского народа.
В то время как многие русские были доведены до физического истощения, Маяковский оставался равнодушным. В «Облаке в штанах» он напророчил революцию, опоздав с датой всего на год:
«Я воспринимаю того, кого никто не видит,
пересекая горы времени.
Там, где останавливаются глаза людей,
Там, во главе голодных полчищ,
Год 1916 грядет
В терновом венце революции».
После Гражданской войны Маяковский «выпал из подножки». Новое правительство, по его мнению, было слишком ограничивающим, и его отношение колебалось между набожным последователем и откровенным критиком. Он выпустил большое количество пропагандистских плакатов, джинглов и эпических стихов. Но он также считал себя бунтарем, человеком, чья миссия была спасти советскую литературу, а не согнуться.
В течение следующих девяти лет или около того Маяковскому было позволено делать все, что ему заблагорассудится, читая чтения по всей гигантской стране перед большими толпами. Некоторые из его работ в этот период включают:
«150 000 000», стихотворение об американском вмешательстве в Гражданскую войну, в котором русский крестьянин Иван со 150 000 000 голов сражается врукопашную с Вудро Вильсоном; «Париж», в котором он предлагает Эйфелевой башне возглавить революцию; и «О конференциях», где торсы офисных работников исчезают в одной конференции, а их нижние половины совещаются в другом месте.
Произведение Маяковского было опубликовано левым фронтом литературы (ЛЕФ) в журнале группы. Однако журнал быстро закрыли, что потрясло Маяковского. Именно в это время он решил поехать за границу в Америку и Францию. Путешествие только еще больше взволновало его. В Америке он обнаружил, что страна является технологически развитой страной (которой он восхищался), но также во власти жадности и грязи. Более приятно его удивил визит во Францию, которая когда-то казалась ему самой декадентской страной в мире.
Вернувшись домой, он был вне себя от радости, но настроение длилось недолго. Сталин руководил делами. «Пролетарские писаки», как он их называл, набирали силу, что означало возврат к консерватизму. Маяковский пытался возродить дух ЛЕФа, но доминирующей литературной группой была Ассоциация пролетарских писателей (РАПП). Они заклеймили ЛЕФ и его членов как анархистов с «троцкистскими левыми уклонами».
РАПП, как и футуристы 10 лет назад, поддержали «новую» власть.
Только вместо Ленина они следовали за Сталиным.
Это тот момент, в 1928 году, когда Маяковский действительно достиг низшей точки в своей жизни. Он осознал конфликты между идеалами и реальностью коммунизма. Он видел, как в конечном итоге это привело к еще большему разделению людей. И в традиционной для Маяковского манере он противостоял ей в своем искусстве.
«Клоп» — пьеса, написанная Маяковским в 1928 году и описывающая мир коммунистической России таким, каким его мог видеть только Маяковский. Первая половина пьесы посвящена коммунистическим мошенникам и представителям элиты. Злодей — Присыпкин, «кишащий клопами, играющий на гитаре, пропитанный водкой пошляк, гордый обладатель партийного билета и пролетарского происхождения». Второй тайм происходит в будущем — 1978 — где избыток — пережиток прошлого. В этот момент Присыпкин становится героем — он воскрес как «зоологическая диковинка». Когда он просит книги о цветах и мечтах, никто не понимает, о чем он говорит. Вместо этого ему предлагают книги по садоводству и медицинскому гипнозу.
Присыпкин оказывается в клетке, как животное в зоопарке, хотя зоопарков в этом будущем нет. В финальной сцене спектакля Присыпкин обращается к зрителям:
«Граждане! Братья! Мои собственные люди! Дорогие! Как вы сюда попали? Вас так много! Почему я один в клетке? Дорогие, друзья, приходите ко мне! Почему я страдаю? Граждане!»
Неудивительно, что пьеса не имела успеха. В 1928 году, когда Россия была охвачена пылом коммунизма, российская аудитория не была готова признать предостережение, которое он сделал. Однако из-за его известности не было публичной критики его работы, но за закрытыми дверями бюрократы варились.
Интересно отметить, что в 1955 году новая постановка имела огромный успех в Советском Союзе. По сей день «Клоп» остается в производстве по всему бывшему Союзу.
В 1928 году Маяковскому было поручено написать серию рассказов из Парижа. Однако вместо типичного для него стиля прозы он представил лишь «восторженное» любовное стихотворение. Он встретил вторую женщину, которая сильно повлияла на его жизнь.
Татьяна Яковлева была русской эмигранткой, жившей со своим дядей в Париже. Татьяна была красивой женщиной, которая часто появлялась на страницах модных журналов в качестве модели. Маяковский познакомился с ней, когда ей было восемнадцать, и был поражен ее умом и склонностью к поэзии. Они встретили друг друга на равных, несмотря на разницу в возрасте и образе жизни. Многие говорят, что никогда не видели Маяковского таким нежным ни с кем другим.
Когда Маяковский вернулся в Россию, он постоянно писал ей, говоря о женитьбе и о том, как она нужна стране. К лету 1929 года он планировал еще одну поездку в Париж, но правительство, за которое он так упорно боролся всего десять лет назад, отказало ему в визе. Он достиг дна, когда узнал, что Татьяна вышла замуж за француза.
Опять Маяковский ответил ст. Его следующая пьеса «Баня» была «прямой атакой на бюрократию, которая на него надвигалась». Главный герой — директор «координационной службы», который утопает в собственном эго, избегая работы любой ценой.
Однажды ночью он посещает спектакль, где изображается его собственный образ жизни. После этого он протестует против пьесы, говоря, что массам нельзя допускать ее к просмотру, потому что они не поймут — и незачем им это объяснять.
На этот раз бюрократы не оставили без внимания пьесу Маяковского. На самом деле у некоторых критиков был «зловещий звук». После того, как спектакль провалился, Маяковский нарисовал в театре афишу:
«Сразу чиновничий рой не выпаришь.
Не хватило бы бань и мыла.
Кроме того, бюрократам помогает перо критиков?
Лайк Ермилов (сотрудник РАПП)».
Маяковский стал очень параноиком, что его недоброжелатели замышляют против него заговор. В
всей действительности, они были с Маяковским более сдержанны, чем другие футуристы, именуемые теперь «интеллигенцией».
Именно в этот момент он написал свою последнюю эпическую поэму, неоконченную «Во весь голос мой»:
«Стих мой
трудом
разорвет горную цепь лет,
и явится
тяжеловесным,
сырое,
материальное,
как акведук,
рабами Рима
построенное,
дошедшее до наших дней»
Маяковский все больше и больше приходил в уныние.
В начале апреля 1930 лет он был госпитализирован с нервным истощением. 10 апреля знакомый охарактеризовал встречу с Маяковским как «мрачную».
Через четыре дня Маяковского не стало.
Драматическая история рассказывает нам, что он покончил жизнь самоубийством за два дня до того, как совершил его. Он начал играть в русскую рулетку один раз в день — и выиграл дважды. На третий день, 14 апреля, он написал записку, надел чистую рубаху (по русским поверьям), вставил в револьвер единственный патрон и снова сыграл в русскую рулетку. На этот раз он проиграл.
В своей последней записке он написал:
«И, как говорится, инцидент исчерпан.
Лодка Любви разбилась о ежедневную рутину.
Теперь мы с жизнью расстались. Зачем тогда
уравновешивать взаимные печали, боли и обиды».
Другая часть записки гласит:
«Никого не вините в моей смерти и прошу не сплетничать. Покойный ужасно не любил такого рода вещи. Мама, сестры и товарищи, простите меня — это не выход (другим не рекомендую), но другого у меня нет.
Лиля — люби меня… Товарищи из ВАПП (подразделения РАПП) — не считай меня слабонервным. Серьезно, я больше ничего не мог сделать».
После его смерти по стране прокатилась волна печали. Более 150 000 человек увидели его тело в состоянии, под венком из молотков, маховиков и винтов с надписью:
«Железный венец железному поэту».
Сталин, возможно, пытаясь использовать самоубийство поэта в своих корыстных целях, обвинил в смерти Маяковского неблагосклонную к нему группу: РАПП. Это привело к одной из его печально известных чисток, в ходе которой были ликвидированы члены РАПП.
Собственно говоря, одно из заявлений Сталина говорит обо всем. Первая часть, комплимент:
«Маяковский был и остается лучшим и талантливейшим поэтом нашей советской эпохи».
Во второй части звучит предупреждение:
«Равнодушие к его памяти и к его работе — преступление».
Через несколько дней Триумфальная площадь в Москве была переименована в площадь Маяковского.
По всей стране в парках стали появляться статуи поэта. Бюрократы быстро объединились с поэтом, которого они прокляли всего год назад. Его прах был положен среди могил Гоголя и жены Сталина. Сейчас они покоятся под гигантским памятником из красно-черного мрамора на Ново-Девичьем кладбище в Москве.
Человек, который был великим поэтом при жизни, после смерти стал еще более великим. Он стал частью коммунистического истеблишмента. Что, по словам Бориса Пастернака, стало его второй смертью.
Интересное примечание: когда Маяковский умер, ученые изучили его мозг и обнаружили, что он весил 1700 граммов против 1400 в среднем.
Владимир Маяковский Цитата: Ни седины в душе моей, ни дедовской нежности! …
— Владимир Маяковский
Стр. 61.
Облако в штанах (1915)
Взято из Wikiquote. Последнее обновление 3 июня 2021 г.
Владимир Маяковский
14 Русский и советский поэт, драматург, художник, э… 1893 — 1930Цитаты по теме
Душевный дед, нострик мой, но седины нет нежность там! Я сотрясаю мир силой своего голоса и иду — красивый, двадцатидвухлетний».
— У. Сомерсет Моэм Британский драматург, прозаик, новеллист 1874–181965
Владимир Маяковский, Облако в штанах
Приписано неверно
„Может быть, она указывает на дверной проем, или на человека, или на небо. Но такие вещи были настолько обычными для моих глаз, такими неразличимыми, что они воспринимались бы как «ничто». Я шел в сером мире ничего. . Пытка. У меня поседели лобковые волосы».
— Стивен Спилберг Американский кинорежиссер, сценарист, продюсер, дизайнер видеоигр и студийный предприниматель 1946
Rolling Stone
«Мои вчерашние дни идут со мной. Они идут в ногу, это серые лица, которые заглядывают мне через плечо».
— Уильям Голдинг Британский писатель, поэт, драматург и лауреат Нобелевской премии по литературе 1911–1993 гг.
Я расчесал волосы, пока они не стали в самый раз, и командовал ночной бригадой.
Я был открыт боли и пересечен дождем, и я ходил на кривом костыле.
Я в полном одиночестве прошел через зону выпадения радиоактивных осадков и вышел оттуда с нетронутой душой».
— Брюс Спрингстин Американский певец и автор песен 1949
«Growin’ Up»
Слова песни, Привет из Эсбери-Парка, штат Нью-Джерси (1973)
«Эти морщины — ничто
Эти седые волосы — ничто,
Этот обвисший живот
со старой едой, эти синяки
и распухшие лодыжки,
мой потемневший мозг,
они ничто.
Я тот самый мальчик
Моя мать целовала».
— Марк Стрэнд Канадско-американский поэт, эссеист, переводчик 1934 — 2014
«Я ношу в своем сердце место во всем мире, но иногда я пытаюсь избавиться от него в своих мечтах»
— Ф. Скотт Фицджеральд Американский писатель и сценарист 1896 — 1940
«Нередко вхожу в дверь их дома и нахожу мою мать сидящей на диване и читающей рукопись с рожками из шампуня, вылепленными в ее волосах. Голос Энн Секстон гремел из динамиков».
— Огюстен Берроуз, книга «Бег с ножницами 9».0014
Источник: Бег с ножницами
„Не говори: «Я нашел путь души». Скажи лучше: «Я нашел душу, идущую по моему пути».
Ибо душа идет по всем путям».
— Халил Джебран, книга «Пророк»
«Пророк» (1923)
Контекст: Не говори: «Я нашел путь души». Скажи лучше: «Я нашел душу, идущую по моему пути». Ибо душа ходит всеми путями. Душа не ходит по линии и не растет, как тростник. Душа раскрывается, как лотос с бесчисленными лепестками.
«Что вы можете мне дать, — спрашиваю я дрожащим голосом, — чтобы я забыл… что вы забыли обо мне?» граффити»
— Билл Косби Американский актер, комик, писатель, продюсер, музыкант, активист 1937
«Он улыбнулся двум проходившим мимо людям: высокому симпатичному мальчику с прядью седины в темных волосах и брюнету девушка, чьи глаза были затенены солнцезащитными очками. Они проигнорировали его. Но»
— Кассандра Клэр, книга Леди Полночь
Источник: Леди Полночь
«цвет неба, насколько я могу видеть, угольно-серый
поднять голову с подушки и снова упасть
с дрожью в костях просто думаю о погоде
дрожь на губах, как будто я готова заплакать»
— Натали Мерчант Американская певица и автор песен 1963
Тексты песен In My Tribe (1987), Like The Weather
«Должен убить эти боли
Или вышиби мне мозги
Чтобы освободить меня от этих цепей
Я в ловушке этого физического ада
Чтобы снова ходить, я просто могу продать свою душу
И мне всего двадцать с чем-то лет“
— Everlast Американский певец и автор песен 1969
» Болеутоляющие»
Уайти Форд поет блюз (1998)
«Мой сверстник должен быть темноволосым и красивым, прекрасным танцором… и он никогда не спросит разрешения, прежде чем поцеловать меня».
— Лилиан Боуман»
— Лиза Клейпас Американский писатель 1964
Источник: Тайны летней ночи
«… Есть радость,
Любящим поклонникам славы неизвестным,
Услышать тихий голос совести, говорящий
В шепоте аплодисментов молчаливой душе.»
— Ханна Мор Английский религиозный писатель и филантроп 1745–1833
Давид и Голиаф, Pt. I
«Если я иду по тонкому льду, я могу протанцевать его».
— Мерседес Лэки Американская писательница и автор рассказов 1950
«Проклятие демона, пусть и краткое, должно оставить след. Прядь серебристых волос или чарующие глаза. Может быть, вороны на крыше или адская гончая по пятам. Выдохнув, я встал и, прищурившись, посмотрел на свое отражение. Черный глаз. Шикарно.“
— Псевдоним Ким Харрисон 1966
Источник: For a Few Demons More
«Я испытываю к ней совершенно другие эмоции. Оно стоит и ходит само по себе, живое, дышащее, пульсирующее и сотрясающее меня до глубины души».0014
— Харуки Мураками, книга Norwegian Wood
Источник: Norwegian Wood
«Мастер Кингстон, я вижу, что дело против меня теперь сфабриковано; но если бы я служил Богу так же усердно, как служил королю, Он не предал бы меня в моих седых волосах».