Переводчик сталина павлов: Владимир Павлов: личный переводчик Сталина | by Рустем Адагамов

21.04.197427.01.2022 alexxlab Разное

Переводчиком Сталина был инженер-теплотехник – Газета Коммерсантъ № 34 (1678) от 05.03.1999

&nbspПереводчиком Сталина был инженер-теплотехник
       Владимир Павлов был переводчиком Иосифа Сталина. К концу войны он уже считался тем редким человеком, к которому вождь относился по-отечески; его словами говорили союзники на Тегеранской, Ялтинской и Потсдамской конференциях.
       Дипломатическая карьера Владимира Павловича закончилась сразу после смерти Сталина: он ушел из комиссариата иностранных дел и возглавил издательство «Прогресс». Персональный пенсионер Павлов умер в 1993 году. О неизвестных подробностях его биографии рассказывает его жена НАТАЛЬЯ ПАВЛОВА.
       
       Когда Сталин первый раз услышал, как Павлов переводит с английского — а это было на экзамене в ЦК ВКП(б),— он подошел к молодому переводчику и расцеловал его. Потом, естественно, подошли целоваться все остальные присутствующие. Эта сцена может показаться странной только сейчас, а тогда переводчиков не существовало как таковых. А мой муж владел английским и немецким в совершенстве — изучал их с детства. Значительно хуже, но знал и французский, и испанский. На переговорах Сталин предпочитал пользоваться услугами тех, кто не только знал язык, но и хорошо разбирался в обсуждавшихся вопросах. Поэтому Владимир Николаевич был не просто переводчиком Сталина и Молотова, но возглавлял второй европейский отдел и был членом коллегии НКИДа.
       Павлов был очень красивым мужчиной, при этом был добрый, замкнутый и даже зажатый, поскольку прекрасно знал, в каких условиях работает. Конечно, Сталина он побаивался. В конце 30-х годов посадили его дядю. Конечно, никто не знал — за что.
       А пригласили его в апреле 39-го года в ЦК ВКП(б) на экзамен по языку — а он тогда только закончил энергетический институт по специальности инженер-теплотехник, собирался поступать в аспирантуру. Вызов был совершенно неожиданным — кто, откуда узнал о его знании языков. Он ехал туда ни жив ни мертв. Вот там, на этом экзамене, оказался Сталин и произошла эта сцена с целованием.
       Павлов знал, что Сталин к нему относится лучше, чем к другим. На всех фотографиях Владимир Николаевич оказывается в центре внимания, всегда чуть позади Сталина. Это не потому, что фотографы так засняли,— Владимир Николаевич всегда, увидев фотографа, отходил в сторону или прятался за спину Сталина. Но генсек всегда сам тянул его за рукав в кадр. И это не было просто жестом — действительно, отношение Сталина к Павлову было в полном смысле слова отеческим. Когда советская делегация в 43-м году ехала в Тегеран, в поезде произошел странный эпизод. В одном купе — Сталин, Берия и Павлов. Тут Берия начинает говорить по-менгрельски со Сталиным. Владимир Николаевич, конечно, ничего не понимает, глазами хлопает. Сталин по-русски закричал на Берию: «Прекрати разговор на этом языке, ты же понимаешь, что рядом сидят люди, которые не понимают его, это же некультурно». Когда я говорю, что Сталин относился по-отечески — надо понимать, что, конечно, это в определенных рамках. Сталин, например, никогда не интересовался, как живет семья Павлова, хватает ли ему денег, как он себя чувствует? Но он ведь и своей-то семьей не интересовался. ..
       Молотов относился к Павлову более чем прохладно. Когда НКИД еще был на улице Воровского, Молотов, распекая Владимира Николаевича, который только-только пришел к нему работать, говорил: «Ничего вы не умеете, ничего не знаете, да вас лучше направить в дом напротив». В этом доме находился НКВД.
       Сталин был гипертоник — у него только к позднему вечеру нормализовывалось давление, поэтому так поздно он работал. Да еще и любил часа в три-четыре ночи созвать какую-нибудь компанию, чтобы расслабиться. Муж очень часто бывал на таких кремлевских и дачных посиделках. Именно на них Хрущев как-то и плясал гопака. Каждый раз Берия садился рядом с Владимиром Николаевичем и наливал ему стакан водки. Но Павлов не пил вообще: у него были камни в почках. Владимир Николаевич просто накрывал ладонью свой стакан, показывая Берии, что пить не будет. Но Берия его подзуживал: «Все пьют — и ты пей». Сталин в такие моменты заступался за него: «У нас никто никого не принуждает, если не хочет — пусть не пьет».
       Знаю один случай, когда Павлов позволил себе вступить в спор со Сталиным. Черчилль приезжал в Москву в 1942 году несколько раз. На всех этих встречах переводчиком был мой муж. Когда закончилась одна из таких встреч в Кремле и Черчилль со свитой ушел, Сталин подозвал Владимира Николаевича и сказал: «Ты неправильно перевел то, что сказал Черчилль». Павлов был мягким человеком, но тут он вдруг начал спорить со Сталиным. Тогда ведь никто не мог себе позволить так разговаривать с ним. Но Павлов пытался объясниться: «Нет, товарищ Сталин, вы же слышали: переводчик Черчилля Бирс сказал, что я все правильно перевел». В этот момент Берия вошел в дверь, подошел к Сталину и просто спросил: «Ну что, посадим?» — «Тебе бы все сажать и сажать. Ты всех готов посадить. С кем работать будем?» — ответил Сталин. Никаких последствий для мужа этот эпизод не имел.
       Самой трудной, по рассказам мужа, была первая Тегеранская конференция. От Черчилля и Рузвельта надо было добиться не то чтобы открыть второй фронт, нужно было хотя бы наметить какие-то сроки. Сталин любил точность, он вообще был очень педантичным человеком. Он поставил вопрос ребром: мол, когда? Рузвельт и Черчилль как-то все перемигивались друг с другом и в конце концов сказали: «Мы не готовы к тому, чтобы назвать точные сроки». Тогда Сталин поднялся со своего места, пошел к двери и, не оборачиваясь, громко сказал: «Нам нечего тут делать, у нас война». Переводчики Рузвельта и Черчилля им это перевели, а Павлов запнулся — переводить или нет? — и, так же как Сталин, не оборачиваясь, громко произнес эту фразу по-английски.
       На Ялтинской конференции на одном из обедов Сталин поднял тост за труд тех, кому приходилось выступать в роли переводчика на трудных переговорах в верхах. Он сказал: «Сегодня, как и раньше, мы, три руководителя, встретились друг с другом. Мы говорим, едим, пьем, а тем временем наши три переводчика должны трудиться, причем труд их — нелегкий. Мы доверили им передавать наши мысли, и им некогда ни поесть, ни выпить вина». Затем обошел стол, чокаясь с Артуром Бирсом, который переводил для Черчилля, с Чарльзом Боленом, переводчиком Рузвельта, и Владимиром Павловым. В тот же вечер Черчилль вручил Павлову орден Британской империи «За Бога и империю».

       
       По свидетельству другого участника Ялтинской конференции, Павлов проявил себя там не только как отличный переводчик, но и как человек невероятной выдержки. На обеде руководителей союзных держав Павлов, как всегда, сидел за спиной Сталина. На десерт в честь английских гостей был приготовлен какой-то особенный пудинг. Один из официантов, проходя мимо Сталина, потерял равновесие, и весь пудинг обрушился на Павлова в тот момент, когда он переводил очередную фразу Сталина. Павлов не только не дрогнул в прямом смысле слова, он договорил фразу и, как ни в чем не бывало, продолжал перевод дальше. Именно этот эпизод потряс Черчилля. И, как все поняли, именно поэтому Павлов получил британский орден.
       
       Владимир Павлов, конечно, был настоящим сталинистом, относился к Сталину с искренним уважением и очень переживал, что после смерти на него был вылит ушат грязи. В общем, отношения к Сталину муж не переменил и после ХХ съезда партии. Да, после смерти Сталина от Павлова ушла его первая жена. Она боялась, что ее могут репрессировать за то, что ее муж был переводчиком Сталина.
       
       Записала НАТАЛЬЯ Ъ-ГРИДНЕВА

ПАВЛОВ. Секретные протоколы, или Кто подделал пакт Молотова-Риббентропа

ПАВЛОВ

Почему-то никому из историков не пришло в голову побеседовать со свидетелем, а точнее, участником московских переговоров — переводчиком Молотова и Сталина Владимиром Николаевичем Павловым. Лишь писатель Владимир Карпов, известный своей страстью к жареным фактам и сомнительным сенсациям, в своей книге «Маршал Жуков, его соратники и противники в годы войны и мира» повествует о поистине детективной истории:

«А теперь я расскажу о дополнительных сведениях, на мой взгляд, тоже убедительно подтверждающих существование протокола. Я удивляюсь, как не пришло в голову никому из членов комиссии воспользоваться таким достоверным источником.

Просматривая свои материалы о тех далеких днях, перечитывая текст договора, вглядываясь в подписи под ним, рассматривая фотографии Нюрнбергского процесса, я размышлял о том, что участники тех событий — Сталин, Гитлер, Молотов, Риббентроп, Геринг, Гесс и другие — сошли с исторической сцены, никто уже не может рассказать, что и как тогда произошло. И вдруг я вспомнил — еще жив один человек, который нередко бывал рядом со всеми этими деятелями, не только слышал их разговоры, но и помогал объясниться, — это переводчик Павлов Владимир Николаевич.

Бросив все дела, я немедленно стал добывать телефон и адрес Павлова. Именно добывать — в Москве найти нужного человека не так просто.

И вот я у Павлова. Меня встретила его жена — общительная и, сразу видно, властная дама. Она тут же предупреждает, что Владимир Николаевич не дает интервью, не пишет мемуаров, а со мной будет беседовать из уважения, которое испытывает ко мне как писателю. Маленький магнитофон, который я хотел использовать как записную книжку, она взяла и вынесла в прихожую.

— Будем говорить без этого.

В гостиную вошёл Владимир Николаевич, непохожий на того, каким я видел его на многих фотографиях: там он небольшого роста, худенький и, я бы сказал, не выделяющийся, всегда сбоку или позади тех, кому помогает вести разговор. Теперь он пополнел, блондин от природы, стал совсем светлый, даже не седой, а какой то выцветший. Ему за восемьдесят, не очень здоров, но память светлая, видимо, по профессиональной привычке не берет на себя инициативу разговора, а лишь отвечает на вопросы. Ему бойко помогает супруга.

Для знакомства я попросил Владимира Николаевича коротко рассказать о себе.

— Я никогда не собирался быть переводчиком, окончил энергетический институт, занялся научной работой, хотел увеличить прочность лопастей турбин. А языками увлекался для себя. Как сегодня говорят, это было хобби. Нравилось и легко давалось. Видно, от природы мне это было отпущено, свободно владел немецким, английским, а позднее французским и испанским И вот в 1939 году меня вызывают в ЦКВКП(б). Представляете? Я всего кандидат в члены партии. В ЦК со мной беседовали два человека на немецком языке в присутствии какого-то работника ЦК. Как выяснилось, они должны были выяснить, как я знаю язык. И выяснили, сказав.

„Он знает немецкий лучше нас“. Тут же мне было сказано, чтобы я ехал в Наркоминдел к товарищу Молотову Его только что назначили наркомом вместо Литвинова, и он обновлял аппарат.

Всё это было как во сне, я не хотел быть дипломатом, мне было 24 года, все мои мысли были в науке. Я об этом честно сказал Молотову на первой же беседе Но он коротко и четко отрезал:

— Вы коммунист и обязаны работать там, где нужнее.

Так я стал помощником наркома иностранных дел СССР. Я переводил на всех встречах Сталина и Молотова с Риббентропом. Был с Молотовым на его встречах с Гитлером, был заведующим Центральным европейским отделом наркомата. Работал как переводчик на всех конференциях в годы войны — Тегеранской, Ялтинской, Потсдамской. С 1974 года на пенсии в ранге Чрезвычайного и Полномочного Посла.

— Расскажите подробнее о подписании договора о ненападении с Германией.

— Да, я тогда переводил разговор Сталина, Риббентропа и Молотова.

— В наши дни много пишут и говорят о секретном дополнении к договору — протоколе. Даже в докладе Яковлева Съезду народных депутатов, после изложения всех косвенных доказательств о существовании протокола, всё же сказано — подлинников нет. Если вы были при подписании договора и этого секретного приложения, то на сегодня вы единственный живой свидетель происходившего в тот день — 23 августа 1939 года. Скажите четко и прямо: был ли секретный протокол?

— Да, был. И еще добавлю такую подробность, в которую сегодня вообще трудно поверить. Инициатива создания и подписания секретного протокола исходила не с немецкой, а с нашей стороны.

— Это действительно очень неожиданно слышать.

— Ничего удивительного. Секретный протокол сегодня осуждают, а по тем временам, в той международной обстановке, его расценивали как мудрый поступок Сталина. Гитлеру нужен был спокойный тыл. Он очень спешил с подписанием договора. Оставалось несколько дней до нападения на Польшу, а позднее на Францию. Не допустить открытия фронта на востоке, обеспечить тыл было заветной мечтой Гитлера. Риббентроп привёз только текст основного договора, Сталин, Молотов обсудили его, внесли поправки. Сталин вдруг заявил: „К этому договору не обходимы дополнительные соглашения, о которых мы ничего ни где публиковать не будем“. Сталин, понимая, что ради спокойного тыла Гитлер пойдет на любые уступки, тут же изложил эти дополнительные условия: Прибалтийские республики и Финляндия станут сферой влияния Советского Союза. Кроме того, Сталин заявил о нашей заинтересованности в возвращении Бессарабии и объединении украинских и белорусских западных областей с основными территориями этих республик.

Риббентроп растерялся от таких неожиданных проблем, сказал, что не может их решить сам, и попросил разрешения позвонить фюреру. Получив такое разрешение, он из кабинета Сталина связался с Гитлером и изложил ему пожелания Сталина. Фюрер уполномочил Риббентропа подписать дополнительный протокол. Он и не мог не согласиться. У него войска были сосредоточены — через неделю начнется война, любые обещания он готов дать, понимая, что все они будут нарушены и не выполнены, когда в этом появится необходимость. (Кстати, этот разговор подтверждает в своих показаниях на Нюрнбергском процессе бывший начальник юридического отдела МИД Германии Фридрих Гаусс: „Рейхсминистр по этим пунктам… заказал разговор по телефону с Гитлером… Гитлер уполномочил Риббентропа одобрить советскую точку зрения“. — В.К.)

После разговора с Гитлером здесь же, в кабинете Сталина, был составлен „Секретный дополнительный протокол“. Его отредактировали, отпечатали и подписали.

Всё это я видел своими глазами, слышал и переводил разговор участников переговоров. Сталин несколько раз подчеркнул, что это сугубо секретное соглашение никем и нигде не должно быть разглашено.

Подтверждение рассказа Павлова я нашел в показаниях самого Риббентропа на Нюрнбергском процессе.

Цитата из последнего слова Риббентропа на Нюрнбергском процессе, которую я уже привел в этой главе, на мой взгляд, убедительно подтверждает достоверность рассказа Павлова». [28]

Разберём всё по порядку. Найти человека в Москве труда не составит, тем более для бывшего офицера ГРУ, — надо просто обратиться в адресно-справочное бюро. К тому же Карпов, окончив Литературный институт в середине 1950-х годов, с 1962 г. был членом Союза писателей. А Павлов с 1953 г. до середины 1970-х гг. работал главным редактором Издательства литературы на иностранных языках (с 1964 г. — издательство «Прогресс»), так что вращались они в одной профессиональной сфере, и вполне могли знать друг друга. По крайней мере, сам Павлов знал Карпова со слов последнего. Но это не столь важно.

Коснёмся самого разговора. Карпов не зря акцентирует внимание читателя на жене Павлова, Наталье Лупановне: она мол, мегера этакая, не дала записать ценнейшее историческое свидетельство на «магнитофон в качестве записной книжки», выставила его в коридор, да еще и присутствовала при разговоре, помогая отвечать(!) мужу. Интересно мадам Павлова мотивировала и согласие своего мужа дать интервью: мол, никому Владимир Николаевич интервью не дает, а Карпову даст, как писателю. Можно подумать, ранее у него пытались взять интервью читатели.

В общем, Карпов оказался в очень удобном положении: он единственный интервьюировал Павлова, но аудиозаписи беседы нет, и потому никто не сможет уличить его во лжи. Дату встречи с отставным дипломатом Карпов тоже почему-то не приводит, но поскольку, по его словам, Павлову тогда было за 80 лет, то встреча происходила позже 1995 г. Упс! Вот здесь Карпов первый раз прокалывается, поскольку Павлов скончался в 1993 г. в возрасте 78 лет. Карповское сочинение «Маршал Жуков, его соратники и противники в годы войны и мира» публиковалось в 1991 г. в «Роман-газете», следовательно, описываемая встреча могла состояться, когда Павлову было не более 76 лет.

Почему же Владимир Николаевич, причастный к одной из самых великих тайн минувшего века, никогда не пытался раскрыть подробности кремлевских переговоров 1939 г.? Загадка. Впрочем, теперь кое-кто утверждает, что он предпринимал шаги в этом направлении:

«В 1989-м, когда разразился политический скандал по поводу этого секретного протокола, подлинники текстов которого якобы не были обнаружены, Владимир Николаевич был единственным живым свидетелем данного события и счел нужным написать об этом записку в Министерство иностранных дел СССР. Но ему никто не ответил…»[29]

Детский лепет, однако. Комиссия Яковлева была создана I Съездом народных депутатов СССР в июне 1989 г. Заседания Съезда транслировались в прямом эфире, вся страна сидела у телевизоров, раскрыв рот (в период трансляций было даже зафиксировано резкое падение производительности труда), стенограммы заседаний печатались в газетах. Но Корягина пытается убедить нас, что Павлов не догадался связаться с членами комиссии Яковлева (это можно легко сделать через депутата своего округа), в конце концов, обратиться к прессе, кипевшей страстями по поводу «секретных протоколов»! Дескать, не пришел ответ из МИДа, ну и черт с ним, до визита Карпова никаких действий Павлов не предпринимает.

Если же обращение Павлова в МИД действительно имело место, то проигнорировано оно могло быть исключительно в одном случае — если его версия в корне отличалась от той, которая в тот момент активно навязывалась общественности, в том числе и стараниями высокопоставленных мидовских чиновников. Сам Шеварднадзе являлся сторонником признания «секретных протоколов», и получи он подтверждение их подлинности от участника переговоров 1939 г. — разве бы он стал скрывать это?

Теперь коснемся собственно текста Карпова (язык не поворачивается сказать «слов Павлова»): «После разговора с Гитлером здесь же, в кабинете Сталина, был составлен секретный дополнительный протокол. Его отредактировали, отпечатали и подписали». Совершенно очевидно, что дополнительный протокол не мог быть подписан раньше, чем сам Договор о ненападении, потому-то протокол и назван дополнительным (правда не ясно, дополнительным по отношению к чему, ведь если протокол один, то он не дополняет, а лишь прилагается к договору, что следует из преамбулы к нему). Трехчасовая беседа Риббентропа с Молотовым и Сталиным началась в 15.30. После перерыва переговоры продолжились в 22.00, а церемония подписания пакта состоялась глубокой ночью. Но из карповского текста можно заключить, что протокол был подписан «здесь же, в кабинете Сталина» еще до церемонии подписания Договора. Уже одно только это полностью обесценивает все свидетельство. Надо полагать, пишущую машинку с немецким шрифтом Сталин приволок к себе в кабинет заранее.

Про звонок Гитлеру по сталинскому телефону — это вообще нездоровая фантазия. Совершенно очевидно, что раздел Европы по телефону не согласовывают (разве что в голливудских фильмах). Ведь русские могли элементарно записать этот разговор, а при удобном случае использовать в пропаганде. Кстати, другие источники излагают этот эпизод совершенно иначе:

Риббентроп пообещал немедленно запросить Берлин. Сделали перерыв. Риббентроп уехал в германское посольство и в ожидании ответа сел ужинать. Он был в отличном настроении, восхищался Молотовым и Сталиным. Ответ из Берлина не заставил себя ждать. Фюрер просил передать своему министру: «Да. Согласен».[30]

Кстати, Гитлер, как уже упоминалось, в тот момент находился не в Берлине, а в своей резиденции в Берхестгадене.

В любом случае текст писателя-биллетриста Карпова ничем не подтверждается, книга «Маршал Жуков, его соратники и противники в годы войны и мира» — не историческое исследование, а художественно-фантастическое произведение детективного жанра. Принимать карповское свидетельство во внимание нельзя, особенно учитывая внутреннюю противоречивость изложения и неточность (например, Карпов пишет, что Сталин затребовал себе всю Прибалтику, хотя в канонической версии «кремлевского сговора» речь идет лишь о Латвии и Эстонии). Утверждение, приписываемое Павлову, будто, инициатива заключения «секретного протокола» исходила от советской стороны, да еще была высказана непосредственно в ходе переговоров, чем вызвала растерянность Риббентропа, прямо противоречит общепринятой версии мифа, по которой Гитлер, отправляя своего министра в Москву, дал ему добро на передачу в сферу интересов СССР даже черноморских проливов, а проект первого «секретного протокола» был разработан Фридрихом Гауссом в самолете по пути в Москву.

Многие могут возразить: мол, какой интерес Карпову врать? Спросите у него сами, если встретитесь с ним на том свете. Вообще, Карпов достаточно тупой махинатор. Профессиональный фальсификатор всегда следует золотому правилу: подложный документ надо впаривать в комплекте с безупречными, не вызывающими ни малейших сомнений. Карпов же, например, свою книжонку «Генералиссимус», в которой воспроизводит эпизод о встрече с Павловым, так нашпиговал самыми низкопробными сплетнями, что это способно вызвать недоверие даже к неоспоримым фактам, которые соседствуют с его домыслами. Например, он совершенно серьезно пишет о предложении Сталина Гитлеру заключить сепаратный мир и совместно вести войну против Англии, США и международного еврейства (так в тексте). Мало того, что это клинический бред, так ведь Карпов догадался датировать это предложение не 41 — м годом, а 19 февраля 1942 г. С какого перепугу Сталин стал просить мира в момент успешного контрнаступления под Москвой через две недели после того, как он обрел мощного союзника в лице США?

Другая фальшивка, фигурирующая у Карпова, — текст Генерального соглашение между НКВД и гестапо от 11 ноября 1938 г. Несмотря на многочисленные разоблачения этой совершенно неумелой подделки, Карпов упорно приводит ее в новых изданиях своего «Генералиссимуса», правда с небольшими изменениями. А уж когда он дает интервью, то так нагло врет, что просто диву даешься. Например, в интервью «Комсомольской правде» от 21 июня 2007 г.[31] он заявил, что, будучи членом ЦК КПСС, ознакомился с личным архивом Сталина, хранящимся в Кремле, где видел сверхсекретные документы, которые он обильно цитирует в своих сочинениях, правда без ссылки на источник. Все бы ничего, да только никакого архива Сталина в Кремле в бытность Карпова членом ЦК не было.

Можно уверенно констатировать: все писатели, пытающиеся доказать факт существования «секретного протокола», врут, и врут настолько грубо, что сами себя разоблачают. К тому же между собой они вранье не согласуют, и потому брешут по-разному. Попытки же привести брехню к общему знаменателю приводит лишь к еще большей брехне, и этот поток лжи нарастает, превращаясь в девятый вал вранья, полувранья, недомолвок и спекуляций, в котором тонут робкие попытки подвергнуть миф о «секретных протоколах» серьезному анализу.

Не отстаёт от беллетриста Карпова и «серьезный историк» Безыменский. Очень «научный» журнал «Новая и новейшая история» (№ 3,1998 г.) публикует его статью «Советско-германские договоры 1939 г.: новые документы и старые проблемы», где на первый взгляд, весь отсылочный материал оформлен безупречно — более 80 ссылок на научные публикации и архивные документы. Но вот мелькает знакомая нам фамилия Павлова: «Гауе вспоминал, что у немецкой делегации уже был текст дополнительного секретного протокола. Об этом косвенно свидетельствует и переводчик В.Н. Павлов, который вспоминал, что все переговоры Сталина с Риббентропом начались с того, что генсек выразил несогласие с немецким желанием провести разграничительную линию между „сферами государственных интересов“ на Западной Двине. Тогда в немецкой сфере оставались порты Либава (Лиепая) и Виндава (Вентспилс), которые Сталин хотел сделать советскими военно-морскими базами. На это Риббентроп запрашивал согласие Гитлера и получил его».

Самое интересное в этом месте — ссылка на источник, откуда он заимствовал воспоминания Павлова, которую дает автор — AD АР. Bd. VI. Dok. 20, 210. Я, конечно, не знаю, какой документ хранится в германском политическом архиве по указанным реквизитам, но уж точно, не воспоминания советского дипломата. В дальнейшем процитированный текст перекочевал в книжку Безыменского «Гитлер и Сталин перед схваткой», где уже нет никаких ссылок на источник. Вообще-то для исторического исследования так называемый научный аппарат — список использованных книг и материалов строго обязателен. И потому Безыменский, объясняя его отсутствие, просит у читателя «кредит доверия»: мол, был в архивах, все цитируемые документы видел своими глазами. Особо дотошных читателей он отсылает к своим журнальным публикациям, где якобы отсылочный материал оформлен по всем правилам. Но описанный выше эпизод отлично демонстрирует, насколько легко «учёный» Безыменский спекулирует (подробности см. в главе «Безыменский»).

Данный текст является ознакомительным фрагментом.

Продолжение на ЛитРес

Мединский оценил реакцию Сталина на сообщение Трумэна об атомной бомбе

https://ria. ru/20200715/1574395105.html

Мединский оценил реакцию Сталина на сообщение Трумэна об атомной бомбе

Мединский оценил реакцию Сталина на сообщение Трумэна об атомной бомбе — РИА Новости, 15.07.2020

Мединский оценил реакцию Сталина на сообщение Трумэна об атомной бомбе

Внешне спокойная реакция советского лидера Иосифа Сталина на сделанное ему президентом США Гарри Трумэном на Потсдамской конференции в июле 1945 года заявление… РИА Новости, 15.07.2020

2020-07-15T16:27

2020-07-15T16:27

2020-07-15T16:27

в мире

берлин (город)

сша

нагасаки (город)

иосиф сталин (джугашвили)

гарри трумэн

владимир мединский

/html/head/meta[@name=’og:title’]/@content

/html/head/meta[@name=’og:description’]/@content

https://cdnn21.img.ria.ru/images/149162/19/1491621986_0:220:2103:1402_1920x0_80_0_0_e669a42296da72326ed4e8ac6ad6c838.jpg

МОСКВА, 15 июл — РИА Новости. Внешне спокойная реакция советского лидера Иосифа Сталина на сделанное ему президентом США Гарри Трумэном на Потсдамской конференции в июле 1945 года заявление об испытании американской атомной бомбы заслуживает того, чтобы войти в учебники мировой дипломатии как пример введения в заблуждение своих оппонентов, считает помощник президента России Владимир Мединский. Выступая в среду в Российском военно-историческом обществе на круглом столе, посвященном 75-летию Потсдамской конференции, Мединский отметил, что та встреча глав трех держав-лидеров антигитлеровской коалиции «проводилась в особых условиях».»Однако, как мы знаем с вами, напугать советское руководство не удалось. Более того, реакция первых лиц нашей страны на информирование об оружии сверхчеловеческой, сверхъестественной мощности была столь вежливо-сдержанной, что, наверное, может войти во все учебники мировой дипломатии, истории международных отношений, как надо себя вести в подобных ситуациях, чтобы максимально одурачить своих оппонентов», — добавил помощник президента.Потсдамская конференция открылась в пригороде Берлина Потсдаме 17 июля 1945 года. За день до этого на полигоне Аламогордо в американском штате Нью-Мексико прошло успешное испытание первого атомного заряда США. Трумэн и Черчилль договорились рассказать Сталину об этом событии. После пленарного заседания конференции 24 июля президент США подошел к советскому лидеру и сказал, что у США есть новое оружие необычайной разрушительной силы, но не уточнил, что это была атомная бомба. По воспоминаниям Трумэна, Сталин ответил, что рад слышать об этом и надеется, что это оружие будет успешно применено против японской армии. Однако бывший тогда министром иностранных дел Великобритании Энтони Иден, который вместе с Черчиллем пристально наблюдал за той беседой, в дальнейшем писал в своих мемуарах, что Сталин всего лишь кивнул головой и сказал: «Благодарю вас» без дополнительных комментариев. А переводчик Сталина Владимир Павлов, переводивший слова Трумэна, вспоминал, что Сталин просто кивнул головой, не произнося слов благодарности.По мнению историков, Трумэн и Черчилль были убеждены: Сталин не понял, что президент США имел в виду атомную бомбу. Однако, как свидетельствуют ранее рассекреченные архивные документы советской разведки, руководство СССР было в курсе американских атомных разработок. А детальное описание первой американской атомной бомбы оказалось в распоряжении советского руководства и ученых еще за 12 дней до того, как ее собрали, рассказал директор Службы внешней разведки России Сергей Нарышкин в сентябре 2019 года. Испытание первого атомного заряда США, а также американские атомные бомбардировки японских городов Хиросимы и Нагасаки стали для СССР мобилизующим фактором, ускорившим создание советской атомной бомбы. Она была успешно испытана 29 августа 1949 года.

https://radiosputnik.ria.ru/20200408/1569631431.html

https://radiosputnik.ria.ru/20190809/1557303323.html

https://radiosputnik.ria.ru/20190716/1556466013.html

берлин (город)

сша

нагасаки (город)

РИА Новости

[email protected]

7 495 645-6601

ФГУП МИА «Россия сегодня»

https://xn--c1acbl2abdlkab1og.xn--p1ai/awards/

2020

РИА Новости

[email protected]

7 495 645-6601

ФГУП МИА «Россия сегодня»

https://xn--c1acbl2abdlkab1og.xn--p1ai/awards/

Новости

ru-RU

https://ria.ru/docs/about/copyright.html

https://xn--c1acbl2abdlkab1og.xn--p1ai/

РИА Новости

[email protected]

7 495 645-6601

ФГУП МИА «Россия сегодня»

https://xn--c1acbl2abdlkab1og. xn--p1ai/awards/

https://cdnn21.img.ria.ru/images/149162/19/1491621986_97:0:1966:1402_1920x0_80_0_0_1852d496d9a8e17261f4a13f7f6e270c.jpg

РИА Новости

[email protected]

7 495 645-6601

ФГУП МИА «Россия сегодня»

https://xn--c1acbl2abdlkab1og.xn--p1ai/awards/

РИА Новости

[email protected]

7 495 645-6601

ФГУП МИА «Россия сегодня»

https://xn--c1acbl2abdlkab1og.xn--p1ai/awards/

в мире, берлин (город), сша, нагасаки (город), иосиф сталин (джугашвили), гарри трумэн, владимир мединский

Multitran dictionary

		✎ New thread | Private message	Name	Date
3	56	releases	Alex16	25. 01.2022	19:32
2	18	effective to the end of a calender month	pipolina	27.01.2022	13:51
10	90	depression	Svetozar	26.01.2022	17:18
48	841	Снижение объемов заказов  | 1 2 all	sir william	25.01.2022	11:13
2	70	Пневмоопоры/Пневматическая подвеска	lokilaufeyson	26. 01.2022	10:50
1	23	industry information	LinGV	27.01.2022	12:24
858	15253	Ошибки в словаре  | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 all	4uzhoj	23.02.2021	13:36
8	83	bank authorizations letters	Alex16	25.01.2022	22:51
	26	shall be responsible for…the direction, supervision and management of the Company	Alex16	27. 01.2022	1:34
10	90	acquisition в контексте трудоустройства	miko	26.01.2022	17:49
6	147	Имеются противопоказания, необходима консультация специалиста	augenschmerz	25.01.2022	15:45
1	51	portability letters	Alex16	25.01.2022	23:05
19	01.2022 19:17:29″>6862	lounge seating	Nordic_Lady	16.10.2012	22:04
6	161	Система «Краб»?	zhigansky	26.01.2022	0:49
7	96	make divestments, in any form, in tangible fixed assets	Alex16	25.01.2022	0:35
	85	Помогите, пожалуйста, с переводом	lokilaufeyson	26.01.2022	13:08
8	323	помогите, пожалуйста, перевести	teachengl16	12. 01.2022	10:24
19	220	are true	Alex16	24.01.2022	16:27
4	69	grant, create, assume or otherwise incur any Lien	Alex16	25.01.2022	7:20
1	81	Weight value word	LinGV	25.01.2022	4:41
10	319	Помогите, пожалуйста. понять смысл предложения.	ochernen	18. 01.2022	16:18
4	76	Parental Rights Pending Adoption	ekaterina_ukr	24.01.2022	10:32
3	69	comply with any investigation, subpoena or information request	Alex16	24.01.2022	18:02
14	425	чисто грамматический вопрос	Perujina	20.01.2022	21:41
22	263	paste in the tin	CHichhan	22. 01.2022	17:52
3	172	Smart	Destiny24	23.01.2022	11:25
2	106	there will not be any additional payments — грамматика	Alex16	24.01.2022	1:04
23	598	Babelist	THEIATOURS	4.01.2022	14:49
5	162	circumferential wall	amateur-1	17. 01.2022	20:48

За что Молотов невзлюбил переводчика Сталина

Поделиться на Facebook ВКонтакте Twitter Одноклассники

По свидетельствам современников, Владимир Павлов был в большом доверии у Иосифа Виссарионовича. Но его карьера началась с должности помощника Молотова. Когда Сталин умeр, Молотов вернулся в МИД, а бывший подчиненный стал часто посещать его кабинет. В результате терпение министра истощилось, и он удалил Павлова из министерства.

Неожиданный поворот судьбы

По воспоминаниям Павлова, он не ожидал, что его карьера повернется подобным образом. После окончания энергетического института он планировал посвятить себя научной деятельности. Но спустя несколько дней после того, как он получил диплом об образовании, его вызвали в ЦК. Пройдя там своего рода экзаменацию на владение иностранными языками, он был направлен к Вячеславу Молотову, не так давно ставшему наркомом иностранных дел. Это было в 1939 году.

Павлов участвовал в работе над Пактом Молотова-Рибентропа, проходящей в августе 39-го. В сентябре этого же года присутствовал во время подписания германо-советского соглашения.

Сталин и Павлов

Между переводчиком и вождем были достаточно хорошие отношения. Сталин очень любил подшутить над Павловым. Иногда его шутки были достаточно жестокими, к примеру, когда он предлагал отправить его в Сибирь за то, что его светлая голова много знает.

Как говорили, переводчик ценил юмор своего начальника, да и вообще буквально боготворил его.

Из Кремля в редакторы

К тому, что Павлову пришлось уйти из Министерства иностранных дел, приложил руку Молотов. Впоследствии он говорил, что он ему изначально не был слишком уж симпатичен. Он отлично знал английский и немецкий языки, был честным работником без порочащих связей. Но, после того, как Молотов занял пост министра, Павлов начал доносить ему на Вышинского, переводчиком которого он стал после смерти вождя. Вот за это Молотов и удалил его из МИДа. К тому же он знал, что в свое время Павлов доносил и на него самого.

По этой причине Павлов в 53-м стал главным редактором издательства “Прогресс”. Спустя время издательство стало заниматься переводом литературы, благодаря чему было переведено большое количество книг советских и зарубежных писателей.

В середине 70-х Владимир Николаевич ушел на пенсию и прожил до 78 лет, скончавшись в 1993 году.

Жми «Нравится» и получай лучшие посты в Фейсбуке!

Поделиться на Facebook ВКонтакте Twitter Одноклассники

Генерал Павлов: виновник поражения или козел отпущения?

• Артем Кречетников
• Русская служба Би-би-си, Москва

22 июля 2016

Автор фото, AFP/Getty

Подпись к фото,

Катастрофическое начало войны с гитлеровской Германией вынуждало Сталина принимать меры устрашения в отношении собственных генералов (на снимке — захваченные в плен советские военные)

75 лет назад, ровно через месяц после начала Великой Отечественной войны, был расстрелян командующий Западным фронтом генерал армии Дмитрий Павлов.

Павлова казнили в Москве и похоронили на полигоне НКВД в Бутове.

Еще недавно он, наряду с Георгием Жуковым, считался самым сильным и перспективным командующим Красной армии.

«За трусость, самовольное оставление стратегических пунктов без разрешения высшего командования, развал управления войсками, бездействие власти», — значилось в приговоре.

В проект приказа наркома обороны № 0250 с объявлением приговора, доведенного до войск 28 июля, эти слова были вписаны рукой Сталина.

Участь Павлова одновременно с ним или чуть позже разделили еще шесть генералов: начальник штаба фронта Владимир Климовских, начальник артиллерии Николай Клич, заместитель начальника ВВС Андрей Таюрский, начальник связи Андрей Григорьев, командующий 4-й армией Александр Коробков и командир 14-го механизированного корпуса Степан Оборин.

Начальник ВВС фронта генерал-майор Иван Копец 22 июня, по одним данным, покончил с собой, по другим — был убит при оказании сопротивления приехавшим за ним чекистам.

Жена, сын, родители и теща Павлова были сосланы в Красноярский край как семья изменника родины, хотя в приговоре измена не упоминалась. Кроме сына, никто из Сибири не вернулся.

31 июля 1957 года Военная коллегия Верховного суда СССР отменила приговоры в отношении командования Западного фронта за отсутствием в действиях осужденных состава преступления. Они были посмертно восстановлены в званиях и наградах.

Автор фото, Getty Images

Подпись к фото,

По меньшей мере 20 тысяч человек были расстреляны сталинским НКВД на полигоне в Бутове

Важную роль сыграла записка генерал-полковника Леонида Сандалова, в июне 1941 года начальника штаба 4-й армии.

Юридически точки над «i» расставлены. Историки продолжают спорить о мере личной вины Павлова за поражение Западного фронта, и о том, почему поплатился именно он, хотя у соседей на Украине и в Прибалтике ситуация была не лучше.

Разгром

За первые 18 дней войны Западный фронт потерял из 625 тысяч человек личного состава почти 418 тысяч, в том числе 338,5 тысячи пленными, 3188 танков, 1830 орудий, 521 тысячу единиц стрелкового оружия.

В окружении побывали 32 из 44 дивизий, откуда вышли, согласно записи в «Журнале боевых действий Западного фронта», «небольшие группы и отдельные лица».

Погибли, попали в плен или получили серьезные ранения 34 генерала и полковника на генеральских должностях.

28 июня, на седьмой день войны, пал Минск. Территории, присоединенные ценой колоссальных репутационных издержек по пакту Молотова-Риббентропа, были полностью утрачены за пять дней.

1 июля немецкие танки вышли к Березине. Треть пути до Москвы была пройдена.

Вермахт заплатил за это потерей 15723 человек убитыми и ранеными.

22 июня Сталин и руководство СССР рассматривали германское нападение как крупную неприятность, но отнюдь не катастрофу. Директива №2 (07:15 22 июня) требовала «обрушиться на вражеские силы и уничтожить их», а директива №3 (21:15) — к 24 июня овладеть Сувалками и Люблином, то есть перенести боевые действия на территорию противника.

Из 10743 советских самолетов в приграничном эшелоне первый удар по «мирно спящим аэродромам» уничтожил около 800. Было еще, чем воевать.

Автор фото, Getty Images

Подпись к фото,

Сталин собственноручно вписал в приказ о приговоре Павлову: «за трусость, самовольное оставление стратегических пунктов без разрешения высшего командования, развал управления войсками, бездействие власти»

В первые дни войны Сталин был спокоен и деятелен. Ступор, когда он уехал на Ближнюю дачу, ни с кем не контактировал, и, по воспоминаниям Анастаса Микояна, бросил приехавшим членам политбюро: «Ленин оставил нам пролетарское советское государство, а мы его про…ли», случился с ним после падения Минска, 29-30 июня.

Выдвиженец советской власти

Дмитрий Павлов родился 23 октября 1897 года в деревне Вонюх Костромской области, впоследствии переименованной в Павлово. Окончил два класса, в Первую мировую войну дослужился до унтер-офицера, в 1916 году попал в плен.

Вернувшись в январе 1919 года в Россию, был мобилизован в Красную армию и почти сразу вступил в РКП(б). Служил в «продовольственном батальоне» в Костроме, то есть занимался продразверсткой. Воевал с Махно, потом с басмачами в окрестностях Худжанда и Бухары.

В 1931 году пересел с коня на танк, предварительно окончив Академию имени Фрунзе и курсы при Военно-технической академии.

Историк Владимир Бешанов на основании анализа учебных планов и воспоминаний преподавателей и слушателей выражает сомнение в качестве образования в советских военных академиях того времени, но у большинства коллег Павлова не было и этого. Георгий Жуков учился только на краткосрочных курсах и говаривал: «Что ни дурак, то выпускник академии».

В 1936-1937 годах Павлов был советником республиканского правительства Испании под псевдонимом «генерал Пабло». Вернувшись, получил звезду Героя и назначение начальником Автобронетанкового управления РККА. Участвовал в операции на Халхин-Голе и войне с Финляндией. В июне 1940 года возглавил Западный особый военный округ.

Первый танкист Союза

Никита Хрущев писал в воспоминаниях, что в 1940 году присутствовал на испытаниях танка Т-34 и был поражен тем, как тот под управлением Павлова «летал по болотам и пескам», но в разговоре после окончания заездов генерал «произвел удручающее впечатление, показался мне малоразвитым человеком».

Одни авторы саркастически вопрошают, каков же был Павлов, удручивший Хрущева, тоже не слишком отягощенного культурным багажом. Другие указывают, что Павлов, вероятно, и правда не читал Канта и даже Маркса, но имеется одно обстоятельство, мешающее считать его примитивным.

Из опыта боев в Испании Павлов вынес уверенность в необходимости создания дизельных танков с противоснарядным бронированием и длинноствольными пушками, и сумел убедить Ворошилова и самого Сталина, начертавшего на его докладной записке резолюцию: «Я — за».

Благодаря Павлову Красная армия накануне войны получила не имевшие аналогов в мире танки КВ и Т-34, которые разрабатывались и строились соответственно в Ленинграде и Харькове и были приняты на вооружение в один день: 19 декабря 1939 года.

Только вперед!

На всех учениях ЗапОВО под руководством Павлова отрабатывалось исключительно наступление с «преодолением укрепрайонов» и «форсированием водных преград». Очередные маневры были запланированы на 22 июня 1941 года.

На совещании высшего начсостава РККА в присутствии Сталина 23-31 декабря 1940 года основные доклады делали Жуков и Павлов.

Выступление Жукова было озаглавлено: «Характер современной наступательной операции», Павлов конкретизировал задачи применительно к механизированному корпусу, главной ударной силе РККА.

Автор фото, Getty Images

Подпись к фото,

Благодаря Павлову Красная армия накануне войны получила не имевшие аналогов в мире танки

«Танковые корпуса, поддержанные массово авиацией, врываются в оборонительную полосу противника, ломают его систему противотанковой обороны, бьют попутно артиллерию. Пара танковых корпусов должна будет в течение пары часов охватить тактическую глубину порядка 30-35 километров, а за ними пойдут стрелковые части. Конечно, наиболее важным является фактор внезапности», — описывал Павлов свое видение предстоящей войны.

Подумал он и о деталях: «продовольственные машины в прорыв не брать, мясо можно достать на месте, хлеб нужно отыскать на месте»; «брать наверх танка бидоны и бочонки, дизельное топливо не горит».

По воспоминаниям участников совещания, 43-летний Павлов, приземистый и широкоплечий, «дышал вулканической энергией».

Единственный доклад об обороне сделал командующий Московским военным округом Иван Тюленев, да и то о сдерживании противника на отдельных участках, которые придется оголить ради концентрации сил для общего наступления.

Историк Игорь Бунич указывает, что из 276 присутствовавших маршалов, генералов и адмиралов, долгая жизнь была суждена лишь каждому третьему. Остальных вскоре ждала смерть в бою, в гитлеровском лагере или от чекистской пули.

Загадочная игра

Из жуковских «Воспоминаний и размышлений» широко известна история о том, как во время последовавшей за совещанием командно-штабной игры на картах Павлов отражал германскую агрессию, командуя условными «красными», Жуков наступал во главе «синих» и разбил Павлова, действуя практически так же, как станет действовать через полгода реальный противник.

Отчего итоги игры на были учтены при подготовке обороны Белоруссии? И почему Сталин не сместил «некомпетентного» Павлова, а через полтора месяца уравнял его с Жуковым, присвоив звание генерала армии?

Рассекреченные документы, которые цитирует историк Петр Бобылев, свидетельствуют, что во время игры отрабатывалась, опять-таки, не оборона, а наступление, и проходила она в два этапа: 2-6 и 8-11 января 1941 года.

Атаковать Германию можно было двояко: из Белоруссии и Прибалтики на Восточную Пруссию и Северную Польшу, либо с Украины и Молдавии на Румынию с выходом в Венгрию, Чехию и Южную Польшу.

Первый вариант открывал кратчайший путь на Берлин, зато на этом театре было значительно больше германских войск и укреплений, а также сложные водные преграды.

Второй отодвигал окончательную победу, но позволял сравнительно легко овладеть румынской нефтью и выбить из войны союзников Германии. Первая фаза игры, где советское наступление вел Павлов, а отражал его Жуков, продемонстрировала трудности «северного» варианта.

На втором этапе военачальники поменялись ролями. Сталин, который для себя уже все решил, не присутствовал, а нарком обороны Семен Тимошенко и его заместитель Семен Буденный, поддерживавшие «южный» вариант, составили условия так, чтобы максимально подыграть «красным».

Традиционная версия верна в одном: Павлов и правда действовал против Жукова без успеха.

Как явствует из последнего по времени плана войны с Германией, известного как «записка Василевского» и доложенного Сталину 19 мая 1941 года, окончательный выбор был сделан в пользу «южного» варианта.

Но вождь, очевидно, не имел в связи с этим претензий к Павлову: так и было задумано.

Как командовал Павлов?

Весь день 21 июня 1941 года Павлов и Климовских докладывали в Москву о подозрительном движении и шуме по ту сторону границы.

Хотя секретным приказом от 19 июня округ был преобразован во фронт с предписанием штабу выдвинуться из Минска на командный пункт в районе станции Обузь-Лесна, вечер субботы Павлов провел в столице республики на спектакле в Доме офицеров, старательно демонстрируя, как писал впоследствии генерал армии Сергей Иванов, «спокойствие, если не беспечность».

Сосед слева, командующий Киевским округом Михаил Кирпонос в это же время смотрел футбольный матч, а затем отправился в театр.

Спать Павлов, разумеется, не лег. В час ночи 22 июня в Минск позвонил нарком обороны: «Ну, как у вас, спокойно?».

Павлов доложил, что к границе последние сутки беспрерывно шли немецкие колонны, и что во многих местах со стороны немцев сняты проволочные заграждения.

«Вы будьте поспокойнее и не паникуйте, — ответил Тимошенко. — Штаб соберите на всякий случай сегодня утром, может, что-нибудь и случится неприятное, но, смотрите, ни на какую провокацию не идите. Если будут отдельные провокации, позвоните».

Следующий раз Павлов позвонил с сообщением, что немцы бомбят и обстреливают советскую территорию и переходят границу.

В 05:25 22 июня он отдал знаменитый приказ: «Поднять войска и действовать по-боевому».

С одной стороны, разрешение поступать, кто во что горазд, на профессиональном языке называется потерей управления.

По оценкам многих исследователей, приказ, продемонстрировавший растерянность командования, положил начало деморализации войск и развалу фронта.

Автор фото, Getty Images

Подпись к фото,

Георгий Жуков потом писал в своих воспоминаниях, как во время командно-штабной игры на картах Павлов отражал германскую агрессию, командуя условными «красными». Жуков наступал во главе «синих» и разбил Павлова (на фото Жуков и французский генерал Катру, Берлин, сентябрь 1945 г.)

С другой стороны, до получения директивы №2, которую Жуков в Москве лишь в 07:15 начал писать от руки, единственной действующей инструкцией являлась директива №1 от 00:25, главным содержанием которой было требование «не поддаваться ни на какие провокационные действия».

Павлов, на худой конец, разрешил открывать огонь по неприятелю, а более конкретных задач поставить не мог, поскольку сам их не имел.

Провал под Гродно

Получив директиву №3, Павлов в 23:40 22 июня приказал своему заместителю генерал-лейтенанту Ивану Болдину сформировать группу в составе 6-го и 11-го мехкорпусов и 6-го кавалерийского корпуса (семь дивизий и 1597 танков, в том числе 114 КВ и 238 Т-34) и ударить во фланг наступавшим немцам в районе Гродно.

«Вследствие разбросанности соединений, неустойчивости управления, воздействия авиации противника сосредоточить группировку в назначенное время не удалось. Цели контрудара не были достигнуты», — констатируют авторы монографии «1941 год — уроки и выводы».

«Шоссе Волковыск-Слоним было завалено брошенными танками, сгоревшими автомашинами, разбитыми пушками так, что движение на транспорте было невозможно. Колонны пленных достигали 10 км в длину», — записали со слов местных стариков активисты белорусского поискового клуба «Батьковщина».

Судя по мемуарам противостоявшего Болдину командующего 3-й танковой группой вермахта Германа Гота, контрудара в районе Гродно он просто не заметил.

Начальник генштаба Франц Гальдер в «Военном дневнике» упомянул о русских атаках в направлении Гродно, но уже в 18:00 25 июня записал: «Положение южнее Гродно стабилизировалось. Атаки противника отбиты».

24 июня Павлов бессильно взывал из штаба фронта: «Почему 6-й МК не наступает, кто виноват? Надо бить врага организованно, а не бежать без управления».

25-го констатировал: «В течение дня данных о положении на фронте в штаб фронта не поступало».

Собственно, на этом самостоятельное руководство войсками со стороны Павлова закончилось. Управление взяли на себя прилетевшие из Москвы маршалы Тимошенко и Кулик, но овладеть ситуацией не удалось и им.

Скорая расправа

30 июня Павлова вызвали в Москву, где с ним разговаривали Молотов и Жуков, и назначили заместителем командующего Западным фронтом.

4 июля особисты остановили машину ехавшего в штаб фронта в Гомеле Павлова в районе города Довска.

Следователи раскручивали дело стандартным образом, интересуясь не столько причинами неудач Западного фронта, сколько отношениями подозреваемого с «врагами народа Уборевичем и Мерецковым».

Жестоко избиваемый Павлов подписал признание, что состоял в заговоре и умышленно открыл фронт неприятелю, но на суде отказался от этой части показаний.

Сталин решил ограничиться обвинением в некомпетентности и трусости, вероятно, посчитав нецелесообразным в сложной обстановке усиливать панику заявлением, что у нас фронтами командуют изменники.

Как все

Павлов, конечно, не увенчал себя полководческими лаврами, но был не хуже других.

Развернувшаяся 23-30 июня на Украине под руководством командующего Юго-Западным фронтом Михаила Кирпоноса и прилетевшего из Москвы начальника генштаба Георгия Жукова танковая битва в районе Дубно-Луцк-Броды (3128 советских и 728 немецких танков, больше, чем под Прохоровкой), закончилась разгромом пяти мехкорпусов Красной армии. Потери составили соответственно 2648 и 260 танков.

В Прибалтике темпы продвижения вермахта доходили до 50 км в сутки. 24 июня пал Вильнюс, 30 июня Рига, 9 июля Псков, к середине июля бои шли в сотне километров от Ленинграда.

Автор фото, Getty Images

Подпись к фото,

Как писал в воспоминаниях Никита Хрущев, генерал Павлов «произвел удручающее впечатление, показался мне малоразвитым человеком»

Иван Болдин, второй человек на Западном фронте, к тому же прямо ответственный за поражение под Гродно, и командующие 3-й и 10-й армиями Василий Кузнецов и Константин Голубев к ответственности не привлекались и командовали армиями до конца войны.

Причина проста: в начале июля они находились в окружении и были недоступны, а когда вышли, политическая необходимость отпала. К тому же в 1941 году только в плену очутились 63 советских генерала, так что оставшихся пришлось беречь.

И уж во всяком случае, не Павлов в предвоенные годы запрещал даже говорить об обороне.

Не Павлов выдвинул к самой границе аэродромы и склады вместо устройства окопов и минных полей.

Не Павлов не разрешил 21 июня ввести в действие план прикрытия.

Не он придумал, что, если немцы и нападут, то главный удар нанесут по Украине, в результате чего 4-я армия, находившаяся на оказавшемся в реальности главным брестском направлении, стала единственной армией первого эшелона, не имевшей в своем составе бригады противотанковой артиллерии.

Русская рулетка

Если бы участь Павлова была решена уже 30 июня, не имело смысла отпускать его из Москвы.

Объявленное понижение было не таким большим, если учесть, что командование фронтом принял сам нарком обороны Тимошенко.

Очевидно, за четыре дня что-то изменилось — и связано это было не с действиями Павлова, а с настроением Сталина.

Одна из версий гласит, что 30 июня вождю, находившемуся в прострации на даче, было не до Павлова, а придя в себя, он начал наводить порядок в свойственной ему манере.

Возможно, было принято политическое решение показательно расстрелять одного командующего фронтом, как в начале нулевых годов — посадить одного олигарха.

Выбор пал на Павлова, потому что Сталина особенно шокировала и возмутила потеря Минска. По словам историка Алексея Кузнецова, «до Киева было еще далеко, а «Вильнюс» звучало не так трагически».

Определенную роль могло сыграть назначение членом Военного совета Западного фронта Льва Мехлиса, особо доверенного сталинского эмиссара, известного обыкновением, прибыв на любое новое место, через несколько дней посылать предложение, кого тут следует расстрелять.

Наконец, Марк Солонин и некоторые другие исследователи предполагают связь между «делом Павлова» и «делом Мерецкова».

Бывший начальник генштаба, затем командующий Ленинградским военным округом генерал армии Кирилл Мерецков был арестован за несколько часов до начала войны в поезде «Красная стрела» на пути из Москвы к месту службы.

В сентябре его освободят, он будет командовать Волховским и Карельским фронтами и станет маршалом. Но к моменту ареста Павлова Мерецков почти две недели находился в Лефортово, где его избивали так, что заботливый Сталин впоследствии предлагал ему докладывать сидя.

Какие и на кого дал показания Мерецков, неизвестно, потому что его следственное дело в 1955 году было уничтожено по распоряжению председателя КГБ Ивана Серова.

Среди признаний, выбитых у Павлова, есть и такое: якобы в январе 1940 года, на финском фронте, выпивая с Мерецковым, он заявил: «Даже если придет Гитлер, нам от этого хуже не будет».

Одни авторы считают это самооговором под пытками, другие полагают, что после 37-го года такому настроению, по крайней мере, части советских генералов удивляться не стоит.

TRIS: Переводчик товарища Сталина

Долгие годы каждое слово Владимира Николаевича Павлова могло изменить ход мировой истории — с 1939-го по 1946 год он был личным переводчиком Сталина.

Владимир Николаевич родился в семье инженера-железнодорожника, где с большой любовью относились к изучению иностранных языков — мальчик в совершенстве владел немецким и английским. Правда, преуспеть он решил отнюдь не по лингвистической части и после школы поступил в Московский энергетический институт имени Молотова. Учился блестяще, публиковался в серьезных научных журналах и мечтал стать математиком. Казалось, впереди его ждала успешная научная карьера.
Но в апреле 1939 года Павлова неожиданно вызвали в ЦК ВКП(б), где какие-то люди проэкзаменовали его в английском и немецком. Сразу же последовал вызов к секретарю ЦК Георгию Маленкову, будущему партийному бонзе. От него Павлов был доставлен на машине в Народный комиссариат иностранных дел. Его принял Вячеслав Молотов, недавно назначенный главой этого ведомства. И без предисловий (видимо, раньше изучил досье) объявил о назначении своим помощником.
Молотов показался Владимиру Николаевичу собранным, организованным и целеустремленным человеком необычайной работоспособности. Вместе с тем он был педантом, занудой и буквоедом. Своих сотрудников не считал людьми, часто устраивал им разносы, а всех, кто попал «на карандаш» НКВД, убежденно считал врагами народа и безоговорочно давал согласие на их арест.
Сталина Владимир Николаевич впервые увидел в августе 1939 года во время приезда в Москву министра иностранных дел Германии Иоахима фон Риббентропа. «Великий вождь» был совсем не похож на собственные портреты. Да и взгляд у него был тяжелым — не каждый мог его выдержать. Сталин, видимо, знал это и при разговоре, как правило, не смотрел на собеседника…
Риббентроп, как теперь известно, форсировал переговоры. Немцы были согласны на все, лишь бы предотвратить союз русских с Англией и Францией. Так появился на свет секретный протокол, касающийся прибалтийских республик, Западной Украины, Западной Белоруссии и Молдавии. Сталин лично поручил Павлову следить за точностью перевода своих слов Риббентропу. Кроме того, он должен был сверить русский и немецкий тексты договора. Интересно, что в 1989-м, когда из-за секретного протокола разразился политический скандал, Владимир Николаевич оказался единственным живым свидетелем данного события и счел нужным написать об этом записку в Министерство иностранных дел СССР. Наталья Лупановна просила его не связываться: «Ведь затаскают или, чего доброго…» Но из МИДа Павлову так никто и не ответил…
12 ноября 1940 года во время встречи Молотова с Адольфом Гитлером Павлов вновь выступил в роли переводчика. Ему запомнилось вялое, очень неприятное рукопожатие фюрера, ладонь которого была влажной и холодной. Как переводчик же он отметил, что «Гитлер всегда говорил самостоятельно, без подсказок, речь его была плавной, логичной. Видно было, что человек он способный».
Видимо, в планах Молотова было держать Павлова возле себя: уже в декабре 1940-го Владимир Николаевич был отозван в Москву и назначен заведующим Центрально-европейским отделом, который ведал отношениями СССР с Германией, Венгрией и Чехословакией.
Во время войны Владимир Николаевич переводил фразы и монологи Сталина Рузвельту и Черчиллю, а позже — Трумэну, не говоря уже о деятелях «помельче». Кстати, впоследствии он обижался, когда его называли «личным переводчиком Сталина», поскольку его дипломатический ранг был значительно выше.
Владимир Николаевич вспоминал, что со Сталиным ему было работать легче, чем с Молотовым. В отличие от последнего, Сталин умел казаться дружелюбным по отношению к подчиненным, а к Павлову вообще относился с симпатией.
Владимир Николаевич вспоминал, что при случае вождь любил пошутить. К примеру, однажды он спросил у переводчика: «А вы, товарищ Павлов, случайно не еврей?» — «Я — русский!» — ответил Владимир Николаевич. От некоторых же шуток вождя бывало не по себе. Так, на одном из приемов в узком кругу Сталин заявил: «Светлая голова у товарища Павлова. Много знает. Не пора ли ей в Сибирь?» Владимир Николаевич тогда рассмеялся вместе со всеми, но можно предположить, что он чувствовал в душе.
Впрочем, хорошее расположение Сталина нередко защищало Павлова. Как-то после окончания одной из встреч с Черчиллем Сталин подозвал Владимира Николаевича и сказал: «Вы неправильно перевели то, что сказал Черчилль». Профессиональная гордость Павлова была задета, и он возразил: «Нет, товарищ Сталин, вы же слышали: переводчик Черчилля Бирс сказал, что я все правильно перевел». В этот момент вошел Берия, подошел к Сталину и просто спросил: «Ну что, посадим?» — «Тебе бы все сажать да сажать. Ты всех готов посадить. С кем работать будем?» — ответил Сталин.
Позже Артур Бирс так напишет о работе Павлова: «Он редко терялся в поисках слов и всегда достаточно точно переводил смысл сказанного его шефом. Быстро улавливал направление беседы и умело передавал темп, эмфазы (усиление эмоциональной выразительности) и тон речи своего шефа. Мы работали в паре почти три года. Его присутствие придавало мне уверенности, и я надеюсь, что вызвал в нем такое же чувство. Мы знали, что если один из нас споткнется при переводе какой-либо фразы, другой сразу же тихонько подскажет решение».
Во время Второй мировой войны Владимиру Николаевичу доводилось присутствовать на встречах «большой тройки», и он часто рассказывал о них. Так, на переговорах лидеров трех государств в Тегеране Сталин настаивал на определении конкретного срока открытия Второго фронта. Рузвельт и Черчилль объявили, что не могут этого сделать. Тогда Сталин поднялся со своего места и, не оборачиваясь, произнес: «Нам нечего тут делать, у нас война». Переводчики Рузвельта и Черчилля перевели им это, а Павлов после небольшой заминки (переводить или не переводить?), так же, как и Сталин, не оборачиваясь, громко повторил эту фразу по-английски.
Уже на конференции в Потсдаме Павлов стал единственным свидетелем того, что случилось после пленарного заседания 19 июля 1945 года. «Когда все стали расходиться, президент США Трумэн поспешил к Сталину, направлявшемуся в свой кабинет. Я догадался, что он хочет что-то сказать, и когда они встретились, я быстро подошел к ним. Трумэн тотчас же сообщил Сталину следующее: «Вчера в США была испытана бомба необыкновенно разрушительной силы». (Речь шла об атомной бомбе.) На лице Сталина не дрогнул ни один мускул — он повернулся и ушел. Трумэн, озадаченный такой реакцией, простоял несколько минут на месте как вкопанный, глядя вслед удалявшемуся Сталину. Таким образом, я стал единственным свидетелем этой встречи Сталина и Трумэна. Надо сказать, что вблизи не было ни американских, ни английских участников конференции».
Сталин ценил профессионализм Павлова. В ходе одной из ялтинских встреч с Рузвельтом и Черчиллем он поднял бокал за переводчика: «Сегодня, как и раньше, мы, три руководителя, встретились друг с другом. Мы говорим, едим, пьем, а тем временем наши три переводчика должны трудиться, причем труд их — нелегкий. Мы доверили им передавать наши мысли, и им некогда ни поесть, ни выпить вина». Затем обошел стол, чокаясь с Артуром Бирсом, который переводил для Черчилля, с Чарльзом Боленом, переводчиком Рузвельта, и Владимиром Павловым. В тот же вечер Черчилль наградил Павлова английским орденом «За Бога и Империю»…
Видимо, после войны Сталин уже не так нуждался в точности перевода своих слов и Павлов смог уехать советником Посольства СССР в Англию. Позже он снова возглавлял Европейский отдел, был членом коллегии МИДа. На XIX съезде партии его избрали кандидатом в члены ЦК КПСС и назначили секретарем и членом Комиссии ЦК по международным вопросам…
После смерти вождя Молотов вернулся в МИД и уволил Павлова с работы. В результате до середины 70-х годов Владимир Николаевич работал главным редактором Издательства литературы на иностранных языках (с 1964 года — издательство «Прогресс»). О его прошлом мало кто знал…
Первой о Владимире Павлове написала его внучка Иванна Корягина — листая семейный альбом, она случайно наткнулась на фотографии деда, стоящего рядом со Сталиным…
Источник: Столичные новости
Бюро переводов ТРИС

Переводчик Сталина вспоминает, что Рузвельт был примирителем

МОСКВА, 7 февраля — Владимир Н. Павлов, переводчик Сталина, вспоминает больного Франклина Д. Рузвельта, который делал все возможное «в качестве арбитра и посредника», чтобы разрядить напряженность на Ялтинской конференции.

Вспоминая некоторые эпизоды встречи «большой тройки», г-н Павлов отметил, что премьер-министр Уинстон Черчилль и Сталин часто ссорились на пленарных заседаниях и официальных обедах.

«Иногда, когда атмосфера накалялась, президент Рузвельт делал какие-нибудь, казалось бы, неважные или, казалось бы, неуместные комментарии, или отпускал шутку, и атмосфера становилась легче», — сказал он.

«Казалось, между Рузвельтом и Сталиным стало больше понимания, — сказал г-н Павлов. Но он решительно отрицал, что Сталин добился необоснованных уступок от президента, которому предстояло умереть через два месяца.

«В США после смерти Рузвельта утверждали, что он сделал на конференции слишком много уступок Сталину, — сказал г-н Павлов. «Я считаю, что советская делегация сделала больше уступок, чем английская или американская делегации».

Г-н Павлов, невысокий, но подвижный мужчина 54 лет, сказал, что он не учился на профессионального переводчика, но работал в секретариате министра иностранных дел Вячеслава М. Молотова и переводил и г-ну Молотову, и Сталину.

После войны заведовал британским отделом в МИД, затем перешел в аппарат ЦК и был избран кандидатом в члены ЦК на XIX съезде партии в октябре 1952 г.

Но, как и многие люди, близкие к Сталину, он выпал из поля зрения после смерти Сталина в марте следующего года. Г-н Павлов сказал, что с 1954 года он был главным редактором «Прогресса» — издательства, специализирующегося на переводах советских книг на иностранные языки.

Вчера у г-на Павлова брали интервью в его большом, но скромном офисе в Прогрессе.

На протяжении всего часового интервью, проведенного на английском языке, г-н Павлов ссылался на заметки, по-видимому, подготовленные заранее. Он часто читал их вслух, как официальный представитель правительства, отвечая на ожидаемый вопрос. Это придавало интервью довольно неестественный характер.

Г-н Павлов ограничил описание личности Сталина несколькими строками и отказался от дальнейшего продолжения.

«Мое впечатление о Сталине было как о человеке с хорошим чувством юмора, но наряду с юмором производилось впечатление его силы и безжалостности», — сказал он. «Иногда он был даже груб в своей манере».

Г-н Молотов, в настоящее время находящийся в отставке после его падения с власти в 1957 г. при Никите С. Хрущеве, был охарактеризован г-ном Павловым как «компетентный» и как давний советник Сталина на Ялтинской и других конференциях.

Г-н Павлов сказал, что никогда не забудет, как изменился президент Рузвельт, когда он прибыл в Сакинский аэропорт в Крыму 3 февраля 1945 года к началу конференции на следующий день.

«Я познакомился с Рузвельтом в 1942 году, когда Молотов ездил в Вашингтон на переговоры с президентом», —— сказал Павлов. «Но на этот раз я заметил, как плохо он выглядел, когда приехал в Советский Союз. Его спустили на землю в лифте из самолета, а затем посадили в джип и, сев в джип, встали в почетный караул.

«Но видно было, с каким мужеством и стойкостью он переносил свое горе. Несмотря на болезнь, разум его был совершенно ясен, а память безупречна».

Читая свои записи, г. Павлов сказал: «Я говорю это потому, что после его смерти многие реакционные круги в Соединенных Штатах нападали на Рузвельта за якобы большие промахи, которые он сделал на Крымской конференции, и за чрезмерные уступки, которые он якобы сделать Сталину.

— Наоборот, — сказал он. «Во многих случаях Рузвельт проявлял большую государственную мудрость и дальновидность. На пленарных заседаниях, а также на официальных обедах Рузвельт, помимо разъяснения американской позиции, обычно оказывался арбитром и посредником между Сталиным и Черчиллем».

Г-н Павлов сказал, что самая важная «уступка», сделанная Сталиным, касалась процедуры голосования в Совете Безопасности ООН. До Ялты существовали разногласия относительно того, должно ли вето в Совете относиться ко всем вопросам, как того хотели русские, или только к вопросам существа.Последний курс был принят двумя месяцами позже в Уставе Организации Объединенных Наций в Сан-Франциско.

«Этот вопрос был очень сложным», — сказал г-н Павлов.

«Сталин был очень озабочен тем, чтобы такое событие, как исключение Советского Союза из Лиги Наций после русско-финляндской войны 1940 г., ни при каких обстоятельствах не повторилось ни в какой будущей организации и это должна быть гарантирована установлением надлежащей процедуры голосования в Совете Безопасности. ”

Он отказался обсуждать обвинения в том, что русские принудили к созданию коммунистических красных гимов в Восточной Европе.

Переводчик Сталина выступает как свидетель мировых событий

КЛЕРМОНТ — 

Поздно ночью в пригороде Клермонт Валентин М. Бережков просматривает коротковолновый радиоприемник в поисках новостей о своей российской родине, слушая с растущим беспокойством выступления сторонников жесткой линии коммунистов. .

Голоса переносят его на полвека назад, в те дни, когда, исполненный идеализма и неуязвимости юности, он переводил для самого безжалостного диктатора в советской истории Иосифа Сталина.

Бережков был на месте событий в критические моменты истории, включая объявление Адольфом Гитлером войны Советскому Союзу в 1941 году и Тегеранскую конференцию 1943 года, когда союзники согласились открыть западный фронт.

Работая на Сталина и министра иностранных дел СССР Вячеслава Молотова, он встречался с Гитлером, Франклином Д. Рузвельтом и Уинстоном Черчиллем. Высокий, худощавый переводчик временами был важным связующим звеном, через которое проходило общение.

Сегодня, в свои 75 лет, он по-прежнему выглядит внушительно, с львиной гривой седых волос и говорящим по-английски с легким акцентом, путешествуя по колледжам Клермонта, где он работает приглашенным профессором политологии.

Рассказ Бережкова о том, что в Советском Союзе называют Великой Отечественной войной, и его более позднем восхождении к известности в качестве дипломата — это захватывающая история, наполненная сюжетом шпионских романов: столкновение со смертью, интриги Кремля и сын-подросток, ставший причиной международной инцидент в 1983 году при попытке бежать в Соединенные Штаты.

Но рассказ очевидца Бережкова о том, как лидеры этого века делили мир и намечали будущее, ставит его в уникальное положение среди ученых.Он — живое хранилище истории, чья самая известная русская книга «Я был переводчиком Сталина» сейчас рассматривается издательством Random House для публикации на английском языке.

Бережков говорит, что только судьба — или, может быть, нехарактерная оплошность — заставила Сталина пощадить свою жизнь, когда многие, кто знал гораздо меньше, были расстреляны или отправлены гнить в Сибирь. Читая курс под названием «Горбачев и перестройка: взлет и падение Советского Союза» для студентов колледжей Питцера и Помоны, он вплетает воспоминания и подробности, с которыми мало кто из ученых может сравниться.

«Теперь, конечно, я знаю, что он (Сталин) был кровавым чудовищем. . . и я удивляюсь, как я выжил, но тогда у меня не было страха. Я верил в Сталина, я чувствовал, что он справедливый человек», — рассказывает Бережков классу.

«Но Сталин никогда не доверял людям, которые слишком много знали», — продолжает он. «К концу войны (глава КГБ Лаврентий) Берия уже начал расследование в отношении меня».

Родившийся в 1916 году, жизнь Бережкова развивалась вместе с русским коммунизмом. Когда ему был 1 год, большевики захватили власть у царя.Во время его детства в украинской столице Киеве ленинская новая экономическая политика ненадолго заполнила магазины, поощряя мелкое частное предпринимательство.

В начале 1930-х годов он вспоминает, как переступал через замерзшие трупы крестьян, погибших во время голода, унесшего жизни от 4 до 7 миллионов человек, когда Сталин загонял украинцев в колхозы.

Его мать, аристократка, учила его немецкому и английскому языкам. Он изучал инженерное дело в середине 1930-х годов, когда увидел, как его однокурсников посадили в тюрьму за политическую деятельность.Несмотря на все это, он сохранил свою веру в Сталина.

«Даже когда люди пропадали, и ты удивлялся, почему он, а не я, тоже было ощущение, что . . . ты был чист, поэтому тебя не трогали.

«Мы чувствовали, что создаем модель лучшего общества, которой будет подражать весь остальной мир. Мы были молоды и думали: «Сталин провел нас через страшные времена, а теперь дела обстоят лучше». «Ты всегда следил за тем, что говорил.У каждого внутри был цензор».

Восхождение Бережкова в ближайшее окружение Сталина началось в 24 года, когда он вырвался из безвестности в советском военно-морском флоте, где коротал скуку, обучая английскому языку командиров Тихоокеанского флота.

Это был 1940 год, и Советский Союз отчаянно нуждался в переводчиках для общения с Западом после того, как сталинские параноидальные чистки опустошили дипломатические ряды страны. Поэтому Бережкова срочно вызвали в Кремль. Он вспоминает жуткую тишину и пустые столы в офисе, где 12 бывших чиновников были расстреляны как шпионы.

«Им нужны были молодые, новые люди, не имеющие никаких связей с заграницей, — говорит Бережков. «У меня не было ни образования, ни опыта работы дипломатом, и меня назначили помощником Молотова».

В обычное время Бережков мог быть проверен тайной полицией и держаться подальше от Сталина: он еще не был членом коммунистической партии, а его отец-инженер был арестован в 1920-е годы по сфабрикованному обвинению в саботаже на его заводе, хотя в конце концов он был освобожден.

Но это была война, и Бережков быстро выучил стенографию, чтобы записывать протоколы стратегических совещаний. Он путешествовал с двухтомным словарем Уэбстера, который изучал политические термины. Он слушал радио Би-би-си, чтобы подобрать идиоматические выражения, и нацистские пропагандистские передачи, чтобы следить за все более резкими речами Гитлера.

Его первоначальная должность в 1940 году была в Берлине в качестве первого секретаря советского посла. В 3 часа ночи 22 июня 1941 года Бережкова и посла разбудили и вызвали в кабинет нацистского министра иностранных дел Иоахима фон Риббентропа, который сообщил им, что нацисты вторглись на территорию США.ССР

«Мы развернулись и вышли», — сказал однажды Бережков своему зачарованному классу. «И тут произошло нечто необычное. Риббентроп последовал за ним и прошептал мне на ухо, что он… . . пытался отговорить (Гитлера) от нападения. Риббентроп считал, что это означает гибель Германии. «Скажите Москве, что я был против этого», — прошипел нацистский министр.

Через 10 дней после обмена пленными Бережков вернулся в Москву, где он стал помощником МИД по советско-американским делам и начал переводить для Сталина. Он вспоминает их первую сессию: «Находиться в его присутствии было огромным напряжением, — сказал Бережков. «Это было сочетание моей веры в него плюс знание его силы и жестокости. Он был подобен богу, какой-то мифологической фигуре».

Бережков никогда не видел Сталина пьяным, но говорит, что диктатор «очень любил, чтобы другие люди были пьяны», — сказал его переводчик. — Тогда, может быть, они что-нибудь скажут, и он сможет узнать об их душах.

Они встретились поздно ночью, потому что диктатор часто работал до 6 утра.м. Элитные кремлевские охранники выдавали Бережкову одноразовое разрешение и проводили его по длинным тихим коридорам к диктатору.

Бережков говорит, что Сталин был далеко не одномерным злодеем. Публично осуждая религию, диктатор тайно отправлял деньги священнослужителю, отцу своего высшего генерала. Тем не менее, Сталин однажды приказал застрелить собаку, потому что она мешала ему спать. Когда он узнал, что его солдаты просто заглушили животное, принадлежавшее слепому крестьянину, Сталин приказал убить и собаку, и хозяина.

Бережков сказал, что Сталин, сын крестьянина, получивший всего четыре года формального образования, держал себя в руках в Тегеране, где лидеры союзников неофициально собирались за столом и обсуждали стратегию без протоколов и протоколов.

В октябре 1944 года Черчилль и тогдашний министр иностранных дел Великобритании Энтони Иден встретились со Сталиным в Москве, и Бережков переводил. Он говорит, что Черчилль составил документ, в котором были намечены предполагаемые сферы влияния для различных стран. Бережков вспоминает, что в нем перечислены такие страны, как Югославия: 50% британцев, 50% советских; Румыния: 90% советские, 10% британские.Сталин нацарапал на бумаге большую галочку и вернул ее Черчиллю.

Переводческая карьера Бережкова неожиданно оборвалась однажды в конце 1944 года, когда он попал под подозрение КГБ как польский шпион из-за визита, который он совершил в польском консульстве в Киеве 10 лет назад, работая в советском туристическом агентстве. Молотов убедил своего помощника уйти из министерства иностранных дел и нашел ему работу редактором малоизвестного журнала.

Он сказал Бережкову: «Если ты хочешь жить, ты должен стать невидимым.Вы должны писать под псевдонимом и никогда никому не рассказывать, кто вы и что вы сделали».

Бывший переводчик погрузился в новую жизнь и создал семью. Он оплакивал смерть Сталина в 1953 году и восхищался в 1956 году, когда Никита Хрущев осудил Сталина на XX съезде партии в речи, знаменовавшей недолгую оттепель.

В застойные брежневские годы его журналистская карьера расцвела, и в 1969 году Бережков основал журнал USA: Economics, Politics, Ideology Института США в Москве.

В 1978 году, еще при Брежневе, Бережков вернулся в дипломатию, проработав пять лет первым секретарем посольства СССР в Вашингтоне. Всего за несколько недель до того, как он и его семья должны были вернуться в Москву, его младший сын, 16-летний Андрей, написал президенту Рейгану письмо с просьбой дезертировать.

Советы объявили это подделкой, и семье, включая Андрея, в конце концов разрешили лететь домой. Но в журнале «Вашингтон пост» в прошлом году Андрей Бережков, ныне бизнесмен с Дальнего Востока СССР, объяснил, что отправил письмо импульсивно и передумал, когда осознал боль расставания с семьей.

Когда Бережков закончит свою работу в Клермонте в июне, он перейдет в Монтерейский институт иностранных языков на год преподавания.

Его ученики будут по нему скучать. «Он рассказывает много конкретных историй, которых нет в учебниках истории, — говорит 21-летняя Корнелия Фрейм. — Он может сказать вам: «Это произошло в этом здании, в этой комнате», потому что он был там».

Но сегодня Бережков все еще опасается бывших аппаратчиков , которые провоцируют толпы на его родине обещаниями большего количества еды и постоянной работы.Он надеется, что его люди смогут продержаться до конца этого года, чтобы дать время ельцинским реформам подействовать.

«В нашей истории у нас было много возможностей начать что-то новое», — размышляет человек, который переводил для одного из самых кровавых диктаторов в истории и дожил до того, чтобы рассказать об этом. «Но почему-то кажется, что наша страна всегда обречена».

МАСТЕРА ВАЖНОЙ ИДИОМЫ

В какой-то момент Сталин ослабил бдительность и продемонстрировал истинно большевистский взгляд на выполнение обязательств. {Советник Рузвельта Гарри} Хопкинс спросил, готов ли Советский Союз соблюдать Ялтинское соглашение о вступлении в дальневосточную войну.Сталин раздраженно ответил: «Советский Союз всегда держит свое слово». Затем он понизил голос и добавил: «кроме случаев крайней необходимости». {Советский переводчик В.Н.} Павлов уже собирался опустить последнюю фразу в своем переводе, когда я сказал ему по-английски: «Я думаю, есть еще немного, Павлов», и он торопливо промямлил оговорку Сталина. — Чарльз Э. Болен, в «Свидетелях истории» deftext

Они — посредники в истории, те переводчики, которые освещают встречи на высшем уровне.

От их тонкого, быстрого ума может зависеть политическая карьера, если не будущее наций.

Женева, 20 ноября 1985 года: Михаил Горбачев и президент Рейган стоят у советского представительства, улыбаясь фотографам. Из-за канатов репортеры задают вопросы. Внезапно раздается властный голос Сэма Дональдсона из ABC:

Согласился ли президент со своим главой администрации, что женщины не будут интересоваться важными темами саммита? Он имеет в виду неудачное замечание Дональда Рейгана о том, что женщины не поймут «бросать гири», или того, что происходит в Афганистане, или того, что происходит с правами человека.

Рейган слабо улыбается, говорит, что хорошо знает Риган и уверен, что этот человек не имел в виду это на самом деле. Он замолкает, поэтому Дональдсон поворачивается к Горбачеву.

Генеральный секретарь, — кричит он, — как вы думаете, что интересует женщин на этом саммите?»

Переводчик Горбачева шепчет перевод. сложного контекста здесь он не понимает

Итак, он манит к себе Уильяма Краймера, ветерана шести саммитов, который вернулся из отставки, чтобы переводить для Рейгана.

«Советский переводчик совсем потерялся, — вспоминал Краймер на днях в интервью в своей квартире в Рестоне, — так что мне пришлось подойти и прошептать Горбачеву, что такое забрасываемый вес. В этот момент он просиял и дал ответ. »

Как выразился Дональдсон в своих мемуарах «Держитесь, господин президент!», Горбачев мгновенно почувствовал шанс набрать очки и, как всякий опытный политик, импровизировал короткую речь о том, как «и мужчины, и женщины в Соединенные Штаты и Советский Союз и весь мир заинтересованы в мире. ..» и так далее. Кример, заключил Дональдсон, «просто лучший».

Это работает в обе стороны. слово.

«г. Косыгин спросил президента: «Почему вы не прекратите бомбить Ханой? Любое влияние, которое я имел там, когда был в Ханое, исчезло, когда вы устроили в то время бомбардировку. Джонсон ответил: «Если бы я сделал это, меня бы распяли».

«Ну, будь я проклят, если бы вспомнил русское слово «распятый».’ Я просмотрел, и советский переводчик дал это.

Все есть сообщение На этом уровне перевода существует некий товарищеский дух, что вполне естественно, ибо эти люди — редкие существа: наполовину лингвист, наполовину актер, наполовину дипломат.

«Недостаточно знать языки, — сказала Стефани ван Рейгерсберг, начальник отдела устного перевода в Управлении языковых служб штата. — Каждый день сюда приходят люди, абсолютно говорящие на двух языках и совершенно неспособные к интерпретация.Дайте им простой отрывок, и пусть они запишут его и повторят на другом языке, и они просто не смогут этого сделать».

уметь переводить.

«У нас была женщина, которая провела четыре месяца в Гвадалахаре, и она не очень хорошо говорила по-испански, у нее были проблемы со словарным запасом, но у нее были такие хорошие аналитические способности, что она могла что-то переделать и вывести его в другой форме.»

Например, дипломат может сказать на типично изысканном испанском языке: «Это предложение действительно не то, что моя страна могла бы поддержать, но, может быть, если я подумаю над ним, мы могли бы изменить его…» и так далее.

A плохой переводчик, сказала ван Райгерсберг, которая сама является ведущим переводчиком Государственного агентства по испанскому и французскому языкам, перевела бы это просто так: «Я не знаю, можем ли мы поддержать это или нет», полностью упустив чувство нерешительности говорящего. «Вы не понимаете, что парень действительно болтает.Если он колеблется, переводчик должен колебаться. Если он действительно зол, переводчик должен передать и это.

«Вы должны передать то, что они на самом деле говорят. Носитель — это сообщение. Сообщение — это сообщение. Также тон голоса, лицо, руки — все это сообщение. Но вы должны остановиться если не подражать человеку, конечно».

Виктор Михайлович Суходрев, долгие годы главный советский переводчик на встречах на высшем уровне, говорит с идеальным американским акцентом для американцев и безупречным британским акцентом для англичан.

«Он невероятен», — заметил один из свидетелей. «Когда голос говорящего повышается, он повышается. Когда говорящий пытается быть шутливым, Виктор шутит, а когда тон серьезный, Виктор серьезен. Он не пытается дословно перевести сказанное, а передать смысл и смысл говорящего, что важнее».

Это, кстати, Суходрев переводил Горбачеву на телевидении с Томом Брокоу на прошлой неделе.

Барьер сленга Лучшие из них, как правило, становятся знакомыми на вершине.Помимо Глассборо, Краймер освещал визит Никсона в Москву в 1972 году для подписания договора ОСВ-1; Никсон и Брежнев в Вашингтоне в том же году и в Сан-Клементе в 73-м; Никсон-Брежнев в Москве в 74-м; Картер-Брежнев в Вене, 1979 г.

С 1963 по 1982 г. он был главным переводчиком в Государственной службе России, а также переводил Марину Освальд перед Комиссией Уоррена. Он вышел на пенсию после операции по поводу рака легких, но, похоже, это его не замедлило. Его до сих пор, в 72 года, регулярно вызывают на крупные мероприятия.

«В 85-м я был в Женеве, переводил переговоры по ОСВ, и они попросили меня остаться на лето. Они также хотели, чтобы я поехал в Рейкьявик, но я отказался, потому что я был в Женеве, работал и не было никакого процента на переезд. Я только что вернулся из Женевы в ноябре».

Уроженец старого Петрограда, уехал из Советского Союза в 6 лет в 1921 году, жил в Германии, Латвии, Лондоне, Нью-Йорке, «был призван в армию и отсидел 4 года 19 дней и 6 часов», начал заниматься недвижимостью управлял бизнесом в Нью-Йорке, одновременно переводя на контрактной основе, затем присоединился к штату сотрудников.Он прекрасно говорит по-английски, по-русски и по-немецки, немного по-французски, немного по-латышски.

Его знание немецкого языка удивляло не одного советолога. Когда он отправился на похороны бывшего канцлера Конрада Аденауэра в качестве запасного переводчика с LBJ, пресса предположила, что президент планировал поговорить с Советами, находясь в Бонне, «потому что советский переводчик главы государства был замечен садящимся в самолет».

«Работа предполагает, что вы совершенно свободно владеете обоими языками», — сказал Краймер.«Плюс образование — вы не можете не знать, что такое мир. И это требует большой концентрации, памяти и способности представлять чужие взгляды».

Технические термины не проблема, может быть еще 30 или 40 слов. Жаргон в области контроля над вооружениями, сложившийся за эти годы, был в значительной степени подтвержден интерпретаторами. «Термин будет использоваться Пентагоном как сленг, и нам придется найти способ перевести его на другой язык. Когда слово возвращается к нам с другой стороны, тогда мы знаем, что оно было правильным.

Например, для участников переговоров по вооружениям «разработать систему вооружений» означает не просто весь процесс проектирования и создания системы, а конкретную стадию этого процесса, стадию, наступающую после исследования. Толкователи понимают это как само собой разумеющееся.

Одним из аспектов Стратегической оборонной инициативы является эксперимент FLAG, или эксперимент гибкого и гибкого управления. «Что это значит? Что такое управляемый эксперимент? Ты должен спросить, что это такое, и как ты отдашь это другой стороне?»

Сленг, как правило, не помеха.За исключением того времени, когда посол Джерард Смит, уходя с обеда в Вене, заметил своим советским хозяевам: «Ну, я лучше верну свои войска в соляные копи».

Краймер фыркнул. «В следующий раз, когда я увидел Смита, я попросил его никогда, никогда больше не использовать этот термин».

Служба в тот же день Существует два способа перевода: последовательный и одновременный. В первом вы слушаете кусок разговора, делаете заметки, а затем переводите его на другой язык. Во втором вы разговариваете прямо вместе со своим директором, обычно с помощью наушников и микрофонов.

Обычно, за исключением Организации Объединенных Наций, переводчик говорит от имени своего народа, переводя на другой язык. Таким образом, директор уверен, что выяснение будет правильным.

«Я присутствовал на подготовительных занятиях с Сайрусом Вэнсом {государственным секретарем в 1977–1980 гг.}, — сказал Краймер, — на которых он обсуждал, что он хотел сказать и как это сказать, и иногда он смотрели на меня и говорили: «Это попадется?» Я не мог сделать это с Брежневым…»

До прихода в администрацию Рейгана преобладал последовательный перевод, но затем госсекретарь Джордж Шульц стал отдавать предпочтение синхронному переводу, который легче, потому что память не задействована и один может слушать и отвечать, как при обычном разговоре.Квалифицированный переводчик будет говорить примерно два слова после основного. (И если вы не думаете, что это умение, попробуйте перефразировать друга в таком же темпе, на том же языке.)

«Шульц говорит, что это увеличивает его день, — заметил ван Райгерсберг. «(Министр иностранных дел Эдуард} Шеварднадзе и он вели все свои дела одновременно — в его кабинете, в наушники, а переводчики в сторонке тихонько переговаривались в микрофоны — так как они не договаривались, а планировали, обсуждали, так что точное использование прилагательного не было проблемой.

В Женеве у Горбачева и Рейгана было около четырех часов «четырехглазого» разговора, только они вдвоем плюс их переводчики последовательно переводили. Но изменения витают в воздухе.

встрече в Хельсинки, если они рассмотрят синхронный перевод, потому что у нас есть действительно хорошее оборудование, — сказала недавно в интервью посол Розанна Риджуэй, бывший помощник госсекретаря. подготовительные встречи к саммиту в Женеве, всякий раз, когда мы встречались с нами как хозяином, мы использовали одновременные, а когда с Советами, мы использовали последовательные.

«Когда мы приехали в Женеву, у нас был синхронный перевод в резиденции у озера. Потом мы поехали в советское представительство — о чудо, там был переносной аппарат для синхронного перевода».

Его преимущества очевидны. «У вас есть возможность вести настоящий разговор, — сказала она, — вы не теряете непосредственности, вы знаете, что люди говорят, когда они это говорят, у вас есть этот прямой контакт».

Кроме того, можно свободно прерывать, отвлекаясь от шаблонных презентаций, так что обмен идеями становится более реальным.

Однако для переговоров нужно что-то более постоянное. Магнитофоны кажутся очевидным ответом, но очевидно, что они сдерживают нервных дипломатов. Ван Райгерсберг работал над переговорами по Панамскому каналу 10 лет назад, когда кто-то предложил использовать ленту, чтобы сэкономить время стенографисток.

Карманный диктофон стоял на столе — и все просто смотрели на него. — Ну, ты начинай. «Не ты.» Он был заброшен.

У синхронного перевода есть один существенный недостаток: у переводчика нет времени делать заметки, заметки, которые часто являются единственной записью частной беседы между руководителями.Мемконы — записи разговоров, — говорит Краймер, — буквально половина его работы, а ведение заметок — это само по себе искусство.

Частные встречи между лидерами почти никогда не сохраняются в их точной форме, хотя директора впоследствии рассказывают своим штабам сказанное во всех подробностях, которые они могут вспомнить. Все формальные заявления записываются, но в беседе в четыре глаза никто не хочет, чтобы его привязывали к какой-то точной последовательности слов.

Против интерпретации Что поднимает любопытный случай Генри Киссинджера.

В мемуарах «Годы Белого дома» бывший госсекретарь пишет: «Первая встреча Никсона с Брежневым (в 1972 г.) состоялась… как раз перед приветственным обедом. Обычная практика не брать с собой переводчика Госдепартамента — что теперь, когда я тоже был исключен, меня утомляло. По своему обыкновению, он также не диктовал официальных протоколов, хотя и информировал меня устно. Я был вынужден спросить великолепного советского переводчика Виктора Суходрева продиктовать свой отчет Жюли Пино, моему секретарю.Он, очевидно, не дал своему начальнику худшего из обменов мнениями, напомнив знаменитое изречение {госсекретаря} Дина Ачесона о том, что никто никогда не проигрывал дебаты из-за меморандума о беседе, продиктованного им самим». В следующем году пресс-секретарь Никсона Рональд Зиглер подтвердил, что Суходрев был единственным переводчиком на всех частных встречах между двумя лидерами: «Просто Виктор достаточно опытен, чтобы быть переводчиком для обеих сторон».

А теперь послушай Краймера.

«Это не был выбор Никсона. Это был Киссинджер. Он вообще возмущался переводчиками, рассматривал их как отражение его собственной ограниченности, потому что он не знал языка. На первой встрече Никсона и Брежнева я был в Хельсинки на Переговоры об ОСВ, но я получил приказ лететь с Никсоном на борт-1, чтобы сопровождать его в Москву. Но в Зальцбурге меня на кого-то наткнули, и я попал на борт-2…»

Пока он добрался до Кремля встречи уже шли, и когда дело дошло до частного заседания, «Киссинджер сказал: «Вун-переводчика достаточно», и тогда советский переводчик вошел, и дверь была закрыта.

Позже Суходрев сообщил ему, что Киссинджер звонил, чтобы попросить копию его заметок. Когда ему сказали, что записи на русском языке, Киссинджер спросил, не возражает ли Суходрев перевести их для него. Министр Андрей Громыко

«На следующий день, — вспоминал Краймер, — Виктор спросил Громыко, и Громыко сказал: «Нет». Так что у нас нет записи того первого разговора Никсона с Брежневым. »

Краймер сказал, что его часто использовали в Москве, но никогда на частных беседах.«Это был метод работы Киссинджера. Он был плохой новостью для переводчиков. В сноске в его книге говорится, что в его штате были русскоговорящие — но я знаю этих людей, я переводил для них, и каждый знает около 30 слов по-русски, еще около 10.

«Это было его оправдание. Истинная ситуация, я думаю, такова, что это позволило Киссинджеру написать свою собственную историю».

С Киссинджером, в настоящее время находящимся в Европе, невозможно связаться для комментариев. пресса отмечает, что Суходрев и его предшественник Олег Трояновский «фактически являются политическими членами У.ССР

The Smith College Connection Действительно, большинство советских переводчиков становятся дипломатами, в то время как в этой стране они переходят на более высокооплачиваемую частную работу. Государство платит подрядчикам 270 долларов в день. , что вполне нормально, когда задание, скажем, в Женеве, длится несколько месяцев подряд

«В штате соглашаются работать за меньшую плату, — сказал ван Райгерсберг, — потому что мы — крупный пользователь. Но на частном рынке можно заработать значительно больше.»

Список ее контрактов, охватывающий все уровни от сопровождающего переводчика до самого высокого уровня, с разным уровнем допуска, включает около 1600 имен. Ее постоянный штат составляет 25 человек, плюс несколько человек в Женеве.

«Моя самая большая проблема — найти людей, — сказала она. — Европейцы говорят на многих языках, но вряд ли вы когда-нибудь найдете коренного американца-переводчика. В американских школах плохо учат языкам, не придают им значения. После войны переводчики, как правило, были перемещенными лицами, изгнанниками, которые всю свою жизнь колесили по миру.Теперь они заканчивают школы переводчиков в Париже, Сорбонне, Джорджтауне или Монтерее. Некоторые, как Дмитрий Заречнак, мой старший переводчик русского языка в Государственном институте, пришли из академических кругов. Заречнак преподавал русский язык в Смите.»

Заречнак возглавит команду из шести или восьми переводчиков на саммите здесь. 43-летний уроженец Чехословакии сказал, что ему не разрешено общаться с прессой.

При всей деликатности требуется на работе, переводчик также нуждается в определенной выносливости.

Во-первых, у вас не будет второго шанса. Как заметил Краймер: «Вы не можете просить кого-то говорить медленнее. Никогда. Это единственное, чего вы не можете сделать. Вы должны справляться со всем, что вам бросают».

Вдобавок к проблемам устного перевода, есть еще вопрос логистики, трудности пребывания с вашим директором, когда вы нужны.

— У европейцев в этом больше опыта, — сказал Краймер. «Когда канцлер Германии куда-то едет, переводчик едет с ним на его машине.В нашем случае переводчик скорее находится в вагоне №11 в окружении. Когда машина останавливается, он нужен, поэтому он выпрыгивает из машины и начинает бежать. И все охранники сильно нервничают, когда видят человека, бегущего к директорам». колени председателя Объединенного комитета начальников штабов

Однажды на ужине в Чикаго он должен был переводить для почетного гостя, но бесчувственные организаторы, помешанные на протоколе, посадили его в дальний конец подковы. «Кто-то сказал: «Эй, нам лучше посадить Краймера рядом с людьми, на которых он работает». Ответ был: «О, он всего лишь переводчик». »

Есть и другие опасности, если вы так востребованы, как Краймер. Вот как он добрался до вершины Глассборо:

«Однажды вечером я пришел домой с работы около 6:30, мне позвонили. В 5 утра я должен быть на военно-морской базе Анакостия. взяли в фургоне вместе с ланчем, упакованным Белым домом и двумя филиппинскими стюардами, и добрались до Глассборо как раз в тот момент, когда кортеж прибыл из Нью-Йорка.

«Немедленно мы отправились на совещание в четыре глаза, которое длилось четыре часа. Затем обед, затем после получасового перерыва снова четыре часа частных встреч. Затем вертолет в Филадельфию, самолет на авиабазу Эндрюс, машина в Государственный департамент прибыл около 9 часов вечера, когда я начал диктовать трем секретарям. Мой мемкон состоял из 70 страниц. Я закончил в 7 утра »

Anglo-Saxon Words Так каково это — сидеть между президентом США и советским премьером, возможно, двумя самыми влиятельными людьми на планете?

«На вершинах огромное давление. Трудно судить, действительно ли главы двух государств нравятся друг другу или они просто являются главами государств. Это зависит от личности. Рейган, например, ему все нравятся».

Обычно, говорит Краймер, светская беседа минимальна. Вспомним высказывание Киссинджера о том, что «праздный разговор с правителем коммунистического государства — это противоречие в терминах».

Есть степени формальности, конечно Краймер работал на встрече LBJ и Людвига Эрхарда из Западной Германии, тогда отсутствовавшего в офисе.Они были старыми друзьями, и разговор был непринужденным и приятным.

В основном, однако, чувство случая делает всех немного жесткими. Именно это чувство созерцания истории является большой приманкой для переводчиков в штате, в отличие от работы во Всемирном банке, Exxon или какой-нибудь судоходной фирме.

«Мне могут быть предоставлены темы для разговора заранее», сказал Краймер. «Президент намерен поговорить о том, о сем. Я могу посоветоваться с коллегами, как лучше выразиться. »

Если он не согласен с чем-то, что говорит советский переводчик, он может прошептать предупреждение своему директору, но это случается редко. Скорее всего, это всплывет, когда переводчики позже встречаются для служебных бесед, когда они могут обсуждать различные способы

«Мы постоянно говорим переводчикам, чтобы они использовали англо-саксонские слова, — восклицает ван Райгерсберг. — Они никогда не используют слово «получить», потому что оно не существует в других языках.«Превращается в бытие…», «Находится в процессе становления…» Почему бы не сказать «получить»? «Стало холодно, черт возьми!»

Еще одна опасность для переводчиков на высшем уровне состоит в том, что, когда на них смотрит весь мир, в комнате, полной влиятельных, умных и безумно бдительных людей, малейшая ошибка становится кошмаром.

Однажды, когда Краймер был новичком в этом бизнесе, его в любой момент вызвали на брифинг в Агентство по контролю над вооружениями и разоружению.»Потом генерал начал длинную экспозицию. Я вел тщательные записи, а когда он остановился, я начал отдавать. По-русски.

«Через 10 секунд я понял, что делаю, и остановился, а режиссер улыбнулся и сказал: — Что ж, джентльмены, по крайней мере, вы видите, что получаете точную передачу речи.

Исследователь Хопкинса обнаруживает, что все, что мы знаем о Павлове, неверно

От Брет Маккейб

/ Опубликовано Зима 2014

Иван Петрович Павлов, гигант советской науки, должен был стать священником.Его отец был. Отец его отца был нерукоположенным священнослужителем в сельском городке Рязань в Центральной России, где павловцы служили Восточной Православной Церкви еще со времен Петра Великого. Но когда Иван, родившийся в 1849 году первым из девяти детей, поступил в духовную школу в 1860 году, Россию и особенно ее молодое поколение охватил реформаторский, модернизационный расцвет. В 1861 году царь Александр II освободил российских крепостных, примерно 23 миллиона человек, и прогрессивную интеллигенцию, столкнувшуюся с новыми достижениями в политике, философии и науке. Прочитав русские переводы лекций физиолога Клода Бернара и « Физиология общей жизни » Джорджа Генри Льюиса (1859 г.), а также « Рефлексы мозга» (1863 г.) русского физиолога Ивана Сеченова, Павлов понял, что семинария не для него. . Всю оставшуюся часть своей долгой и богатой жизни он обращался к науке, чтобы понять невидимые процессы в теле как к способу раскрытия секретов разума. Наука станет его религией.

Подпись к изображению: Портрет Ивана Павлова кисти Ивана Стреблова (1932 г.).

По крайней мере, такова история, рассказанная Дэниелом Тодесом в обширной книге «Иван Павлов: русская жизнь в науке », только что опубликованной Oxford University Press. Тодес, профессор кафедры истории медицины Медицинской школы, провел более 20 лет, просеивая тысячи страниц в 27 различных архивах, пытаясь понять человека, с которым он столкнулся в научной документации. То, что он обнаружил, породило жизнь, разительно отличающуюся как от советского, так и от западного понимания человека и науки.

Павлов был иконой в Советском Союзе. Таким образом, о нем можно было писать только таким образом, который соответствовал бы советскому представлению о нем как о блестящем экспериментаторе, который наблюдал факты и следовал логике научных теорий, исходя из этих фактов.

Эта версия Павлова была единственной, которую Тодес знал до того, как впервые прочитал некоторые статьи ученого в архивах Российской академии наук во время стажировки в Санкт-Петербурге в 1990–1991 годах. У Павлова была долгая карьера.Он начал работать в 1880-х годах в лабораториях немецкого анатома Карла Людвига в Лейпциге и физиолога Рудольфа Хайденхайна в Бреслау, а затем получил должность в отделе физиологии Института экспериментальной медицины в Санкт-Петербурге. Он руководил там лабораториями в течение 45 лет, пока не умер в возрасте 86 лет в 1936 году. В 1904 году он был удостоен Нобелевской премии за свою работу в области физиологии пищеварения и провел последние три десятилетия своей жизни, используя свои знаменитые экспериментальные протоколы условно-рефлекторных реакций для исследования психики человека. собаки как способ понять субъективный человеческий опыт.

Такая карьера породила огромное количество архивных материалов. «Меня не особенно привлекало то, что я сначала знал о Павлове как о человеке, об этом жестком объективисте», — говорит Тодес, добавляя, что, когда он впервые осознал необъятность архивных записей Павлова, это не давало ему спать по ночам. «Материал, потому что он был героем, собирался со временем и просто ошеломлял. Думаю, прошли десятилетия с тех пор, как кто-то действительно садился за все произведения Павлова и просто внимательно их читал.Если вы это сделаете, вы сразу же увидите, что [его наука] — это не просто сбор фактов или хорошая экспериментальная техника. Там полно человеческих вещей.»

Тодес оказался нужным человеком в нужном месте, чтобы исследовать «все эти человеческие вещи». Как историк науки, он глубоко очарован метафорами. «Если вы или я пытаемся придумать что-то новое, у нас нет другого способа думать об этом, кроме как опираясь на то, что, как мы думаем, мы уже знаем», — говорит он. «Мы делаем это в форме метафор, которые мы черпаем из всех элементов нашего опыта.Эти метафоры структурируют научную мысль». Он продолжает: «Для меня это величайшая драма в истории науки. Я в принципе реалист. Я верю, что существует объективная реальность, независимая от нашего сознания. Я не думаю, что наука — это просто вопрос мнений. Но это глубоко человеческое усилие, и, поскольку реальность бесконечна, в нее можно попасть бесконечным числом способов. Метафоры определяют пути в эту реальность — вопросы, которые задают и не задают».

С момента своего первого визита в 1976–1977 годах в рамках программы обмена, организованной Советом по международным исследованиям и обменам, Тодес был поражен Россией, ее людьми, ее историей и культурой.Да, он был из одной из капиталистических стран — капиталистических стран, — но Россия казалась ему вторым домом. Таким образом, он имел уникальную возможность сочетать свой интерес к метафоре с пониманием и чувствительностью к русской культуре. В своей первой книге « Дарвин без Мальтуса: борьба за существование в русской эволюционной мысли » (Oxford University Press, 1989) Тодес исследовал, как русские эволюционисты возражали против метафор, используемых Дарвином. Эти метафоры были вдохновлены политической экономией Томаса Роберта Мальтуса и ее промышленной борьбой за существование, которые были анафемой для более общительных русских.

«Это великая русская эпопея. Она начинается еще до освобождения крепостных и заканчивается в сталинской России. В ней есть искусство, есть Достоевский, есть церковь. Что еще вам нужно?»

Даниэль Тодес

Когда Тодес начал исследовать Павлова в начале 1990-х годов, это было примерно в то время, когда политика перестройки и реформы гласности бывшего президента Михаила Горбачева открыла Советский Союз для рыночной экономики и интеллектуальной прозрачности. Помимо научных архивов Павлова, Тодес получил доступ к его переписке.Он нашел отчеты коммунистов, которые работали в лабораториях Павлова и докладывали в свои партийные ячейки. Он так часто ездил в Россию, что заслужил доверие русских архивистов, которые поделились с ним своими павловскими заметками и исследованиями. Встречался с внучками и правнучками Павлова. «Материал был настолько ошеломляющим, что я понял, что у меня никогда не будет лучшей темы, чем эта», — говорит Тодес. «Поэтому я хотел сделать это правильно и не хотел торопиться. Я думал, что эту историю могут прочитать люди, а не только такие историки, как я.Это великий русский эпос. Она начинается до освобождения крепостных и заканчивается в сталинской России. Есть искусство, есть Достоевский, есть церковь. Что еще тебе нужно?»

Тодес собрал всю информацию, которую он собрал примерно за 20 лет исследований, и превратил ее в убедительную биографию на 880 страницах, которая делает Павлову один из лучших комплиментов, на которые только может быть историк: он превращает икону в человека. Он написал историю этого человека как масштабную драму, в которой ученый и человек неразделимы.«Мой папа говорил мне: «Дэн, работай изо всех сил, но если тебе когда-нибудь придется выбирать между удачей и мастерством, выбери удачу», — шутит Тодес. «Мне просто очень повезло».

Скажите, вам понравился Павлов?» Это первое, что спрашивает меня подвижный седовласый Тодес перед нашим первым разговором. Его кабинет — компактная комнатка на третьем этаже Медицинской библиотеки Джона Хопкинса в Уэлче. одна стена, небольшой стол с компьютером на нем стоит в углу, а деревянный стул стоит напротив впечатляюще опрятного стола.Прежде чем задать хоть один вопрос, он хочет знать мое впечатление о Павлове, как оно изложено в его книге.

Я не дис как Павлов. Он кажется немного крутым, временами властным, определенно уверенным в себе и граничащим с чересчур, но все это было направлено на то, чтобы серьезно относиться к своей работе. Он казался увлеченным наукой и уверенным в своих идеях, но только в том случае, если экспериментальные данные подтверждали их. Он был готов оказаться неверным или разработать новые эксперименты и переменные, когда данные не выходили, как предсказывалось.Это то, что должен делать ученый, не так ли?

«Моя ориентация на историю всегда была биографической», — говорит Тодес, указывая на то, что изучение истории через историю одного человека лаконично создает образ главного героя в драме. «И что касается вопроса, который меня больше всего интересует — почему ученые верят в то, во что они верят, — если вы возьмете человека, вы сможете изучить все его контексты: личность, убеждения, учителей».

В случае с Павловым эти контексты тщательно продуманы.Его карьера началась до большевистской революции и закончилась во времена Иосифа Сталина, и отношение к нему изменилось. Тодес отмечает, что до перестройки Павлов был великим советским ученым, чья объективность привела его к принятию коммунизма. В 1990-х Павлов стал диссидентом, который изо всех сил боролся с коммунистами. Ни то, ни другое не совсем точно.

В Америке неправильно понимают павловскую науку. Его работа с условным рефлексом ошибочно понимается как обучение собак пускать слюни при звуке колокольчика.Хотя Павлов задокументировал количество слюны, выделяемой собаками, когда они связывали стимул с кормлением, Тодес отмечает, что за три десятилетия исследований и десятков тысяч экспериментов Павлов и его коллеги использовали звонок в «редких, незначительных обстоятельствах». Для Павлова колокол не был подходящим экспериментальным протоколом, потому что его нельзя было точно контролировать. В основном он использовал метроном, фисгармонию, зуммер и электрошокер.

Он также не был заинтересован в том, чтобы «дрессировать» собаку.Условный рефлекс стал для Павлова экспериментальным методом исследования его истинной цели: субъективного опыта собаки как модели для понимания того же самого у людей. И представление Павлова как ученого, интересующегося любой субъективной жизнью, радикально противоречит тому, как его эксперименты с условными рефлексами понимались и изображались американской школой бихевиористской психологии, которая считала, что «поведение животных можно исследовать без обращения к сознанию». », как писал Джон Уотсон в своей статье 1913 года «Психология с точки зрения бихевиориста».Уотсон рассматривал эксперименты Павлова с условными рефлексами как вопрос внешнего контроля — то, что животное может быть «приучено» реагировать определенным образом всякий раз, когда сталкивается с определенным внешним стимулом. Это прочтение появляется в статье 1929 года в журнале Time о Физиологическая конференция, которую Павлов посетил в Кембридже, штат Массачусетс: «Бихевиористы подхватили его теории и сделали их довольно общеизвестными. Его картина психической деятельности механистична».Психолог Говард Скотт Лидделл прослушал лекцию бывшего ассистента Павлова в Корнельском университете в 1923 году и разработал на ее основе собственные поведенческие эксперименты. В 1928 году The New York Times освещала доклад Лидделла в Обществе клинической психиатрии при Медицинской академии, в котором он сказал: «Результатом этого механического взгляда на поведение является то, что любое поведение можно проанализировать в виде рефлексов, являясь реакцией животного на изменение окружающей среды, в котором участвует нервная система.Он добавляет: «Можно показать, что даже самое сложное поведение неизменно происходит в соответствии с законами, которые можно определенно сформулировать».

Сегодня «павловец» по-прежнему передает понятие непроизвольной реакции, и эти неточные предположения изначально пронизывали понимание Павлова Тодесом. «Оглядываясь назад, я понимаю, что мне потребовалось удивительно много времени, чтобы изменить взгляд на Павлова, который я привнес с собой в свое исследование, — говорит Тодес. «Я начал с этого общего представления о Павлове как о твердолобом объективисте, просто фактах, пытающемся редуцировать психику и полностью объяснить ее в терминах физиологических явлений.»

Сам Павлов передумал Тодеса. Читая публичные выступления Павлова как для мирской, так и для научной аудитории, а также его личную переписку, Тодес обнаружил, что Павлов использует антропоморфный язык, когда говорит о собаках в своих экспериментах. Как мог ученый с таким механистическим взглядом на человеческий разум поверить, что собак проявляли эмоциональные состояния независимо от протокола эксперимента?

Чем больше Тодес исследовал, тем больше он начал замечать выражения и идеи, которые противоречили Павлову как объективисту, опирающемуся только на факты.Просматривая лабораторные журналы, он наткнулся на описания характеров собак — жадные, нервные, ленивые, героические, трусливые. Эти описания были даже в его исследованиях пищеварения, в результате которых была подробно изучена физиология пищеварительной системы у собак и регулирующая роль нервной системы. Тодес наткнулся на речь Павлова, в которой он говорил о посещении петербургского зоопарка и о чувстве, будто он встретил всех персонажей гоголевских « мертвых душ» . Павлов обычно использовал такой метафорический язык, когда говорил о собаках в своих лабораториях, метафоры, которые появлялись в исследованиях, письмах и лабораторных заметках его коллег и помощников.

Тодес говорит, что примерно в 2000 году он понял, что «жадность», «ленивость» и т. д., черты личности, которые проявлялись как наблюдения в заметках об исследованиях пищеварения, стали исследовательской целью его экспериментов с условными рефлексами. У Павлова не было механистического взгляда на разум. Павлов пытался использовать условный рефлекс в качестве экспериментального протокола для понимания сознания. Он преследовал это в течение 33 лет, остановившись только после своей смерти в 1936 году в возрасте 86 лет. «Именно тогда я понял, что сделали бихевиористы в Америке», — говорит Тодес.«Они говорили: «Мы не можем иметь дело с [психой] в научной психологии. Мы просто имеем дело с поведением как с внешними движениями». Они интерпретировали Павлова через свою призму и брали те части Павлова, которые подходили».

Павлов категорически не соглашался с этим бихевиористским предположением. «Павлов посмотрел на бихевиоризм и сказал, что он отражает прагматичную американскую точку зрения — что, несправедливо обобщая, американцы как прагматичные люди интересуются тем, что люди делают, а не тем, что они думают», — говорит Тодес.«Но он был русским насквозь. Он страдал из-за Достоевского и его интересовали муки нашего сознания и то, что мы можем с ними сделать. субъективный опыт — вот чем должна заниматься наука».

Подобно Павлову, сосредоточившемуся на условном рефлексе как способе понимания психики, Тодес сосредоточился на том, что ученый открыл о себе в своих трудах. Искомое он нашел в личной переписке Павлова с его будущей женой Серафимой Васильевной Карчевской. В 1880 году Карчевская помогла организовать благотворительную помощь нуждающимся ученицам женской гимназии, которую она посещала в Петербурге. Присутствовали Федор Достоевский и Иван Тургенев. Тодес отмечает, что Карчевская, которая была на шесть лет моложе Павлова, упустила интеллектуальный подъем России эпохи реформ 1860-х годов и сохранила свою православную веру. Достоевский, который в таких романах, как «Подросток» (1875) и «Братья Карамазовы » (1880), исследовал духовные конфликты между «старой» Россией и модернизирующими идеями, появившимися в 1860-х годах, проложил путь для сохранения традиционных вера и российские ценности перед лицом мнимого прогрессизма.Он произвел на нее огромное впечатление — в своих неопубликованных мемуарах она назвала его «Пророком». И в серии писем к Карчевской Павлов признается ей, что то, что делает для нее религия, для него делает научный поиск истины. Он «является для меня своего рода Богом, перед которым я открываю все, перед которым я отбрасываю жалкую мирскую суету», — писал он. «Я всегда думаю основывать свою добродетель, свою гордость на попытке, желании истины, даже если я не могу ее достичь».

Тодес исчерпывающе показывает, как Павлов преследовал эту недостижимую цель.Вот почему Тодес тратил так много времени на разбор своих отчетов и бумаг помощников, знакомясь как с собаками, так и с сотрудниками Павлова, внимательно читая его речи и письма. Ежедневные микронаблюдения за человеком дополняют этот макроскопический биографический портрет. «Вы можете многое прочитать об этом человеке и его культуре в его науке», — говорит Тодес о Павлове. «Это похоже на все, что мы производим. Сахар, который мы едим, является результатом долгого и не всегда красивого социально-исторического процесса, который связывает нас с людьми, детьми и другими землями.Наука такая же. Это не просто замороженные факты в конце. Это удивительный продукт человеческой деятельности, на котором есть следы его создателей».

Тодес описывает эту человеческую драму в основе жизни и науки Павлова в своей книге, но, хотя она написана для широкой аудитории, он понимает, что не каждый возьмет в руки 880-страничный том. Вот почему он объединился с Джоном Манном, профессором Программы изучения кино и медиа Джона Хопкинса, и Сергеем Красиковым, российским продюсером из Нью-Йорка, для работы над документальным фильмом.«Около года назад мы начали этот чудесный процесс, когда решили снять фильм, основанный на поисках Павлова, этом поиске порядка в бурном, неопределенном мире», — говорит Тодес. «Мы хотим использовать воссоздания и архивные фильмы из творчества Павлова, чтобы по-другому сфокусироваться на человеке и его поисках. Правнучка Павлова полностью за этим стоит. У нас есть нарратив, у нас есть обработка, у нас есть команда готов к работе. Все, что нам нужно, это деньги на трейлер, чтобы мы могли подать заявку на финансирование производства ».

Говоря о том, что они имеют в виду, он упоминает Частичная лихорадка , документальный фильм 2013 года об экспериментах на Большом адронном коллайдере, которые привели к подтверждению существования бозона Хиггса.«Что мне понравилось в этом фильме, так это то, что настоящим героем были страсть ученых и проблемы научных исследований», — говорит Тодес. «Это то, чего мы хотим. Мы имеем в виду что-то, что одновременно захватывает размах его жизни и переносит проблему поиска в науку».

Частица извлекла огромную пользу из того, что в течение примерно семи лет ее производил и курировал профессор физики и астрономии Университета Джона Хопкинса Дэвид Каплан, который привнес в проект свои знания в этой области и ее основные фигуры, представив глубокое понимание мышления ученых. .Тодес должен был пробраться в сознание Павлова старомодным способом: первичное исследование, и усилия находят отражение в его книге и рассуждениях о человеке, которого он когда-то считал каменным объективистом.

«Вы должны вникнуть в суть — протоколы, собаки, данные, то, как он перемалывал свои данные — и это то, что я сделал», — говорит Тодес. «В этих мельчайших подробностях вы можете увидеть личность Павлова, общий поиск, как он работает над ним и сталкивается с проблемами. Вы можете сопереживать ему.»

Ближе к концу книги Тодес включает перевод нескольких комментариев Павлова, сделанных сотрудникам лаборатории 27 декабря 1926 г. , которые были стенографически записаны одним из его сотрудников. Поводом послужила готовящаяся публикация его монографии по условно-рефлекторным реакциям. К этому моменту он работал над ним уже 25 лет:

Даже великая икона, всю свою жизнь искавшая ответы, беспокоится, что то, за чем он гонится, навсегда останется вне досягаемости.

Я, к сожалению, от природы обременен двумя качествами. Возможно, они объективно хороши, но один из них для меня очень тягостен. С одной стороны, я полон энтузиазма и отдаюсь своей работе с большой страстью; но вместе с тем меня всегда тяготят сомнения. Малейшее препятствие выводит меня из равновесия, и я мучаюсь, пока не нахожу объяснения, пока новые факты снова не приведут меня в равновесие.
Я должен поблагодарить Вас за всю Вашу работу, за массу собранных фактов, за то, что Вы превосходно покорили этого зверя сомнений.И вот, когда выходит книга, в которой я подвожу итоги нашей 25-летней работы, — теперь, надеюсь, этот зверь от меня отступит. И моя самая большая благодарность за то, что освободила меня от мук, — тебе.

Вот мужчина 77 лет, лауреат Нобелевской премии, гигант в своей области, признается своим сотрудникам, что даже он задавал себе вопросы во время их совместной работы. Это удивительно искренний момент и напоминание о трогательной уязвимости, которая делает человека сомневающимся зверем: даже великий икона, который провел всю свою жизнь в поисках ответов, беспокоится о том, что то, за чем он гонится, навсегда останется вне досягаемости.

«Это просто такое человеческое чувство», — говорит Тодес. «Мне нравилось следить за этим напряжением, за этим поиском, за этим великим ученым в грязи. И я узнал, что это очень сложно, но вы можете видеть постоянное взаимопроникновение экспериментальных данных, ценностей и личности на всех этих уровнях. Даже в конце его жизни. , он меняет свое мнение, переделывает его, думая, что, может быть, теперь, если он разграничит условные рефлексы и ассоциации, все это щелкнет. .. Для меня это просто такая трогательная драма.»

Как все понимают Павлова неправильно

Будучи студентом колледжа, Б. Ф. Скиннер мало задумывался о психологии. Он надеялся стать писателем и специализировался на английском языке. Затем, в 1927 году, когда ему было двадцать три года, он прочитал эссе Герберта Уэллса о русском физиологе Иване Павлове. Статья, появившаяся в Times Magazine , была якобы рецензией на английский перевод книги Павлова «Условные рефлексы: исследование физиологической активности коры головного мозга».Но, как указывал Уэллс, это была «нелегкая для чтения книга», и он не тратил на нее много времени. Вместо этого Уэллс охарактеризовал Павлова, чей систематический подход к физиологии произвел революцию в изучении медицины, как «звезду, которая освещает мир, сияя в неизведанных доселе перспективах».

Этот неизведанный мир был механикой человеческого мозга. Павлов заметил в своих исследованиях пищеварительной системы собак, что у них текла слюна, как только они видели белые лабораторные халаты людей, которые их кормили.Им не нужно было видеть, не говоря уже о том, чтобы пробовать еду, чтобы реагировать физически. Собаки естественно пускали слюни, когда их кормили: это был, по словам Павлова, «безусловный» рефлекс. Когда они пускали слюни в ответ на вид или звук, которые были связаны с едой по чистой случайности, создавался «условный рефлекс» (на «условный раздражитель»). Павлов сформулировал основной психологический принцип, применимый и к людям, и открыл объективный способ измерения того, как он работает.

Скиннер был очарован.Через два года после прочтения статьи Times Magazine он посетил лекцию, которую Павлов прочитал в Гарварде, и получил подписанную фотографию, которая украшала стену его кабинета до конца его жизни. Скиннер и другие бихевиористы часто говорили о том, что они в долгу перед Павловым, особенно перед его мнением о том, что свобода воли является иллюзией и что изучение человеческого поведения можно свести к анализу наблюдаемых, поддающихся количественной оценке событий и действий.

Но Павлов никогда не придерживался таких взглядов, согласно «Иван Павлов: русская жизнь в науке» (Оксфорд), исчерпывающей новой биографии Дэниела П.Тодес, профессор истории медицины в Школе медицины Джонса Хопкинса. На самом деле многое из того, что мы думали, что знали о Павлове, было основано на плохих переводах и элементарных заблуждениях. Это начинается с популярного изображения собаки, слюнявящейся от звонка колокольчика. Павлов «никогда не дрессировал собаку выделять слюну на звук колокольчика», — пишет Тодес. «Действительно, культовый колокол оказался бы совершенно бесполезен для его реальной цели, которая требовала точного контроля качества и продолжительности раздражителей (чаще всего он использовал метроном, фисгармонию, зуммер и электрошок).

Павлов, пожалуй, наиболее известен тем, что ввел понятие условного рефлекса, хотя Тодес отмечает, что никогда не использовал этот термин. Это был плохой перевод русского условного , или «условного», рефлекса. Для Павлова упор делался на случайный, условный характер ассоциации, в которую входили и другие рефлексы, которые он считал естественными и неизменными. Опираясь на науку о мозге того времени, Павлов понял, что условные рефлексы включают связь между точкой в ​​подкорке мозга, которая поддерживала инстинкты, и точкой в ​​его коре, где строились ассоциации.Такие предположения о схемах мозга были анафемой для бихевиористов, которые были склонны рассматривать разум как черный ящик. По их мнению, не имело значения ничего, что нельзя было бы наблюдать и измерить. Павлов никогда не соглашался с этой теорией и не разделял их пренебрежения к субъективному опыту. Он считал человеческую психологию «одной из последних тайн жизни» и надеялся, что строгое научное исследование сможет осветить «механизм и жизненный смысл того, что более всего занимало человека, — нашего сознания и его мук.Конечно, расследование должно было с чего-то начаться. Павлов считал, что все началось с данных, и он нашел эти данные в слюне собак.

Исследования Павлова изначально имели мало общего с психологией; он сосредоточился на том, каким образом еда возбуждает секрецию слюны, желудка и поджелудочной железы. Для этого он разработал систему «мнимого» кормления. Павлов удалял собаке пищевод и делал отверстие, свищ, в горле животного, так что, сколько бы собака ни съела, пища выпадала и никогда не попадала в желудок.Создавая дополнительные свищи вдоль пищеварительной системы и собирая различные выделения, он мог очень точно измерить их количество и химические свойства. Это исследование принесло ему Нобелевскую премию по физиологии и медицине 1904 года. Но собачьи слюни оказались даже более значимыми, чем он сначала представлял: они указывали на новый способ изучения разума, обучения и поведения человека.

«По сути, только одно в жизни представляет для нас настоящий интерес — наш психический опыт», — сказал он в своей Нобелевской речи.«Однако его механизм был и остается окутан глубокой неясностью. Все человеческие ресурсы — искусство, религия, литература, философия и исторические науки — объединились в попытке пролить свет на эту тьму. Но человечество имеет в своем распоряжении еще один мощный ресурс — естествознание с его строгими объективными методами».

Павлов стал выразителем научного метода, но не прочь было обобщить его результаты. «То, что я вижу в собаках, — сказал он журналисту, — я сразу переношу на себя, так как, знаете ли, основы идентичны.

Иван Павлов родился в 1849 году в провинциальном русском городе Рязани, первый из десяти детей. Как сын священника, он посещал церковные школы и духовную семинарию. Но он с ранних лет боролся с религией и в 1869 году оставил семинарию, чтобы изучать физиологию и химию в Петербургском университете. Его отец был в ярости, но Павлова это не смутило. Он никогда не чувствовал себя комфортно со своими родителями или, как видно из этой биографии, почти ни с кем другим. Вскоре после публикации «Братьев Карамазовых» Павлов признался своей будущей жене, Серафиме Васильевне Карчевской, подруге Достоевского, что отождествляет себя с рационалистом Иваном Карамазовым, чей грубый скептицизм обрек его, как отмечает Тодес, на нигилизм. и поломка.«Чем больше я читал, тем тревожнее становилось на сердце, — писал Павлов в письме Карчевской. — Что ни говори, но он очень похож на твоего нежного и любящего поклонника.

Павлов вошел в интеллектуальный мир Санкт-Петербурга в идеальный момент для человека, стремящегося исследовать законы, управляющие материальным миром. Царь освободил крепостных в 1861 году, что помогло втянуть Россию в последовавший конвульсивный век. Эволюционная теория Дарвина начала распространяться по всей Европе.Наука стала иметь в России невиданное до сих пор значение. В университете первокурсник Павлова по неорганической химии вел Дмитрий Менделеев, который годом ранее создал периодическую таблицу элементов в качестве учебного пособия. Советы вскоре отправят религию на свалку истории, но Павлов опередил их. Для него не существовало религии, кроме истины. «Это для меня своего рода Бог, перед которым я открываю все, перед которым я отбрасываю жалкую мирскую суету», — писал он.«Я всегда думаю основывать свою добродетель, свою гордость на попытке, желании истины , даже если я не могу ее достичь». Однажды, идя в свою лабораторию в Институте экспериментальной медицины, Павлов с изумлением наблюдал, как студент-медик остановился перед церковью и перекрестился. «Подумай об этом!» Павлов рассказал своим коллегам. «Натуралист, врач, а молится, как старуха в богадельне!»

Павлов был неприятным человеком. Тодес представляет его непостоянным ребенком, трудным учеником и часто неприятным взрослым.На протяжении десятилетий сотрудники его лаборатории знали, что в его «сердитые дни», а их было много, следует по возможности держаться подальше. Как представитель либеральной интеллигенции он был противником ограничительных мер, направленных против евреев, но в личной жизни свободно высказывал антисемитские настроения. Павлов однажды упомянул «этого гнусного жида Троцкого» и, жалуясь на большевиков в 1928 году, сказал У. Хорсли Гантту, американскому ученому, который провел годы в его лаборатории, что евреи «везде занимали высокие посты» и что было «позором, что русские не могут быть правителями своей земли.

В лекциях Павлов настаивал на том, что медицина должна основываться на науке, на данных, которые можно объяснить, проверить и проанализировать, на исследованиях, которые можно повторить. Заручиться поддержкой научного метода среди врачей сегодня может показаться банальным, но в конце девятнадцатого века это было нелегко. В России и даже в какой-то степени на Западе физиология все еще считалась «теоретической наукой», и связь между фундаментальными исследованиями и лечением казалась слабой.Тодес утверждает, что приверженность Павлова повторным экспериментам подкреплялась моделью фабрики, имевшей особое значение в запоздалой индустриализации России. Лаборатория Павлова была, по сути, физиологической фабрикой, а собаки — его машинами.

Для их изучения он применил строгий экспериментальный подход, который помог преобразовать медицинские исследования. Он признал, что значимые изменения в физиологии можно оценить только с течением времени. Вместо того, чтобы один раз провести эксперимент на животном, а затем убить его, как это было принято, Павлову нужно было сохранить жизнь своим собакам. Он назвал эти исследования «хроническими экспериментами». Как правило, они связаны с хирургическим вмешательством. «Во время хронических опытов, когда оправившееся от операции животное находится под длительным наблюдением, собака незаменима», — отмечал он в 1893 году. корпоративная вечеринка».

Собаки, может быть, и были незаменимы, но обращение с ними, несомненно, вызвало бы сегодня протест. Тодес пишет, что в ранних экспериментах Павлов постоянно сталкивался с трудностями сохранения жизни своих субъектов после операций на них.Одна особенно продуктивная собака, очевидно, установила рекорд, вырабатывая активный панкреатический сок в течение десяти дней перед смертью. Поражение стало огромным разочарованием для Павлова. «Наше страстное желание расширить экспериментальные испытания столь редкого животного было сорвано его смертью в результате продолжительного голодания и ряда ран», — писал тогда Павлов. В результате «ожидаемое решение многих важных и спорных вопросов» было отложено в ожидании другого испытуемого-чемпиона.

Если записи Павлова были объемистыми, то собственные исследования Тодеса ​​вряд ли можно назвать скромными. Он потратил годы на изучение этой биографии и отлично использовал архивы в России, Европе и Соединенных Штатах. Ни один исследователь Павлова или вдохновленных им дисциплин не сможет игнорировать это достижение. Восемьсот пятьдесят пять страниц книги заполнены обширным набором данных, хотя читателю было бы лучше, если бы Тодес опустил некоторые из них. Ни одна мелочь, похоже, не была слишком неясной, чтобы ее можно было включить.Вот Тодес, описывающий данные, которые Павлов собрал из одного расширенного эксперимента: «Общее количество секреции в опытах 6 и 8 слишком низкое, и наклон этих кривых в нескольких точках заметно расходится с наклоном в опыте 1. Опыт 9 соответствует опыту. 1 более плотно, чем в испытании 5, с точки зрения общего объема секреции, но количество секрета более чем удваивается за второй час, что резко контрастирует с небольшим снижением в испытании 1. Испытание 10 снова хорошо подходит с точки зрения общего объема секреции. , но количество секреции неадекватно возрастает на четвертом часу.Внимательный читатель может также узнать в мучительных подробностях, в какое время Павлов принимал каждый прием пищи во время летних каникул (обед ровно в 12:30 Р . М ., чай в четыре, а ужин в восемь), сколько чашек чая, который он обычно употреблял каждый день (от шести до десяти), и где розы были посажены в его саду («вокруг ели на западной стороне веранды»). Трудно не пожелать, чтобы Тодес был немного менее предан потрясающему эмпиризму своего предмета.

Письма адвокату округа Дор: 4 августа 2018 г.

Письма в редакцию | Green Bay Press-Gazette

Трамп и Путин в Хельсинки

STURGEON BAY — Демократы Конгресса в Комитете по выборам президента Палаты представителей пытались вызвать в суд переводчика президента Дональда Трампа, когда он недавно встречался с президентом России Владимиром Путиным в Хельсинки, Финляндия, чтобы узнать, о чем они говорили наедине.

У Путина тоже был свой переводчик, поэтому в комнате было всего четыре человека.

Хотя профессиональные переводчики соблюдают этический кодекс, придерживаясь конфиденциальности в отношении своих услуг по переводу, будь то для правительства или для частных лиц.

Американская переводчица Марина Гросс не должна иметь возможности отвечать на вопросы о том, что Трамп и Путин обсуждали наедине во время двухчасовой встречи, поскольку по закону она этого не требует, а это противоречит ее профессионализму.

Комитет демократов также хотел вызвать в суд ее записи, но Гросс не стенографистка и делала записи только для того, чтобы помочь ей адекватно передать то, что было сказано во время неоднозначной встречи двух президентов.Эти заметки, написанные самозваным личным кодом переводчика, якобы очень мало раскрывали членам комитета.

Хотя об этом не упоминалось, это не первая встреча американского президента наедине с российским лидером. Демократ Франклин Д. Рузвельт наедине встретился с советским лидером Иосифом Сталиным в присутствии только переводчиков. Это произошло на Ялтинской конференции, состоявшейся в феврале 1945 года, в последние годы Второй мировой войны, до того, как начались полноценные обсуждения в присутствии всех дипломатов.А также ранее на Тегеранской конференции, в ноябре 1943 года.

Переводчики Рузвельта и Сталина, однако, раскрыли бы содержание частных встреч между ними, но только спустя годы после окончания мировой войны. Переводчик-дипломат Чарльз «Чип» Болен написал о встречах в своих мемуарах «Свидетель истории». Как и русские переводчики Сталина Владимир Павлов и Валентин М. Бережков в мемуарах «На стороне Сталина».

Когда эти исторические мемуары были опубликованы в ретроспективе, и Рузвельт, и Сталин уже давно умерли, поэтому они не нарушили кодекса секретности переводчиков во время своих частных встреч.

Гарри Петерсон

ПОМОЩЬ призывает Конгресс повторно разрешить VAWA

ЗАЛИВ ОСЕТРОВ — В знак признания серьезности преступлений, связанных с насилием в семье, сексуальными посягательствами и преследованием, Конгресс принял Закон о насилии в отношении женщин 1994 года как часть Закон о борьбе с насильственными преступлениями и охране правопорядка от 1994 года. Текущее повторное разрешение истекает 30 сентября и сейчас находится на рассмотрении в Конгрессе.

Законодательство VAWA стало переломным моментом, отметив первый всеобъемлющий пакет федеральных законодательных актов, призванный положить конец насилию в отношении женщин.VAWA включает положения об изнасиловании и побоях, которые сосредоточены на предотвращении, финансировании услуг для жертв и доказывании. Он включает в себя федеральный уголовный закон против избиения и требование, чтобы штаты выполняли охранные приказы, выданные в любой части страны. После принятия VAWA произошел сдвиг парадигмы в том, как решается проблема насилия в отношении женщин.

VAWA и ее последующие повторные авторизации значительно улучшили услуги для жертв сексуального и домашнего насилия и преследований, а также образование и обучение по вопросам насилия в отношении женщин для защитников жертв, медицинских работников, сотрудников правоохранительных органов, прокуроров и судей.VAWA требует скоординированного реагирования сообщества (CCR) на насилие в семье, сексуальное насилие и преследование, поощряя юрисдикции объединять игроков из разных слоев общества для обмена информацией и улучшения реакции сообщества на насилие в отношении женщин. В округе Дор к таким игрокам относятся адвокаты потерпевших, полицейские, прокуроры, судьи, сотрудники органов пробации и исправительных учреждений, медицинские работники, работники социальных служб и лица, пережившие насилие в отношении женщин.

Закон о насилии в отношении женщин является важным законодательным актом, помогающим пострадавшим оставаться в безопасности.Мы надеемся, что наши федеральные выборные должностные лица поддержат быструю повторную авторизацию VAWA, включая важные улучшения, рекомендованные нашими партнерами по домашнему насилию по всей стране, поскольку эти предлагаемые улучшения спасут еще больше жизней и помогут бесчисленному количеству выживших получить доступ к ресурсам, которые им необходимы для обеспечения безопасности.

Стив Викман, исполнительный директор, HELP округа Дор

В чем проблема?

FISH CREEK. Тем, кто пропустил заседание Комиссии по планированию в Стерджен-Бей 18 июля или недостаточно долго смотрел комментарии общественности по вопросам, не включенным в повестку дня, следует посмотреть и послушать олдера округа 2 Дэвида Хейса, когда он говорил с Комиссией по планированию, ища поддержки у этим членам за его усилия быть назначенным в Комиссию по плану мэром, который до сих пор не ответил на запросы Хейса.

Внимательно послушайте то, что Хейс описывает как «фрагмент» из своего карьерного резюме в области планирования и управления проектами, которое имеет далеко идущие масштабы, включает многомиллионные проекты на региональном и федеральном уровнях и включает в себя задания (его требуется экспертиза) с Белым домом, Службой национальных парков и Министерством внутренних дел США и армейским корпусом.

Спокойно заявив, что его просьбы мэра о назначении в Комиссию по городскому плану остались без ответа и что он надеется, что члены комиссии по отдельности могут повлиять на мэра, чтобы допустить его к участию, нельзя не спросить мэра, что это за личное, пристрастное или простое игнорирование щедрого предложения Хейса своего обширного карьерного опыта городу лежит в основе аргументации мэра о том, что до сих пор он не любезно и охотно приветствовал предложение Хейса служить городу назначением в комиссию, где два места остаются незанятыми.

Во время представления старейшиной и членом Комиссии по планированию Лорел Хаузер процесса начала формулирования новой застройки западной набережной в будущем, член Джефф Норланд был обеспокоен сохранением членства в специальной структуре, заменяющей WRA, ограниченной горожанами. Предварительный план Хаузера, в частности, рекомендовал двум избранным представителям городского совета быть членами специальной группы, которая должна быть назначена в эту конкретную и специально предложенную фокус-группу. Потенциально один из самых опытных планировщиков/руководителей проектов, которых только можно вообразить, действительно проживает в городе и желает внести свой вклад в усилия.В чем проблема, мэр Бирмингема?

В то время как Бирмингем на заседании совета 17 июля бубнил о больших башмаках, которые должны быть заполнены, когда будет нанят нынешний городской администратор, даже несмотря на то, что он фактически запретил совету рассматривать эту должность сотрудника на закрытом заседании, учитывая насущную потребность города чтобы получить что-то законное и общественно желаемое и экономически успешное, инициированное на западной набережной и с нормальными потребностями города в планировании по ряду вопросов, по общему признанию, как сторонний наблюдатель, я задаюсь вопросом, не слишком ли мэр занят шлифовкой электоральной ушибленное эго или все чаще теперь его собственные виртуальные клоунские туфли, чтобы больше заботиться об интересах города.

Дональд Фрейкс

Очень сталинская модель управления

Источник: Джеймс Фрайер

Заведующий отделом, публиковавшийся о сталинском периоде, без иронии попросил у меня пятилетний план исследований

Является ли сталинская Россия образцом для нынешних политиков в сфере высшего образования Великобритании?

Этот вопрос может вызвать кривую улыбку, но, работая в архивах советских вузов с конца 1920-х годов, я заметил, что многие документы могут быть стилизованными переводами тех, которые я обычно пишу для бюрократии собственного учреждения или спонсоров.

Пораженный этим, я провел эксперимент. Я выбрал шаблонный текст и пункты из архивного отчета, в котором советский ученый оправдывал свое исследование перед своим финансирующим органом. Переведя и отредактировав его, я включил его в итоговый отчет о моем собственном исследовательском проекте. Оно было принято без замечаний.

Бюрократы повсюду, пошутил я, как собаки Павлова: позвони в нужный колокольчик, и у них пойдет слюна. Но сейчас слюнки текли у других специалистов в моей области.Меня поразило, насколько мы стали менее чувствительными к особенностям институциональной и идеологической структуры, которую вряд ли можно считать образцом академической свободы и интеллектуальной честности.

Огромные различия между получением образования в сегодняшней Британии и в сталинском Советском Союзе очевидны, не в последнюю очередь потому, что официальная цензура и прямые государственные репрессии не являются обычным следствием инакомыслия в Великобритании. Более того, советские политики рассматривали образование в первую очередь как общественное, а не как частное благо.

Тем не менее, параллели на удивление очевидны. Они включают императив конкуренции между институтами; подчинение интеллектуальных усилий внешним меркам; переброска ведомств и учреждений от одной цели к другой без учета согласованности; необходимость проведения исследований с точки зрения воздействия на экономику и социальную сплоченность; импорт тактики управления производительностью труда; и повторение правительственных лозунгов спонсорами (из которых Совет по исследованиям в области искусств и гуманитарных наук несколько лет назад ссылался на «Большое общество» — лишь самый грубый пример).

Когда заведующий отделом, опубликовавший работы о сталинском периоде, без иронии попросил меня представить мой пятилетний план исследований, параллели стали неизбежно фарсовыми.

Вопреки распространенному мнению, сталинская наука не была пустыней, населенной интеллигенцией, которую государство запугало или заставило замолчать. Некоторые из наиболее важных литературных и культурных теорий 20-го века были созданы в Советском Союзе в то время, но в них были внесены значительные искажения, а множество ценных исследовательских проектов было уничтожено.Проблема заключалась не столько в том, что партия навязывала свою линию (в таких вопросах, как теория литературы, линии не было), сколько в размывании структур, изолировавших науку от требований государственной политики и экономических императивов.

Когда ученые хотели продвигать свои взгляды как превосходящие взгляды соперников в погоне за ресурсами и влиянием, они сочли более эффективным обращение к авторитетам за пределами академии. Чем ближе исследования были к интересам правительства и промышленности, тем сильнее становилось обращение к ненаучным формам власти, поэтому важнейшие научные проблемы скрывались, а идеологический конформизм узурпировал исследования.

Мы все больше подвержены одним и тем же тенденциям. Исследование Фредерика Ли, посвященное влиянию проведенной в 2008 году оценки результатов исследований на факультеты экономики британских университетов, показывает, что требование к персоналу публиковаться в неоклассических «алмазных списках» (престижных) журналах привело к резкому сокращению приема на работу «неортодоксальных» преподавателей и к идеологической гомогенизации подхода. Помимо сужения поля, это вряд ли помогло экономистам диагностировать и предупредить о проблемах, оставленных в наследство годами дерегулирования банковского сектора.

Это симптом общей централизации принятия решений в университетах, низводящей заведующих кафедрами до трусливых чиновников, реализующих решения, принятые вышестоящими бюрократическими структурами. Результатом является требование выполнить корпоративный «план», взывая к все более смутным воспоминаниям о коллегиальности, когда требуются уступки от ученых. Показатели производительности применяются ко всем аспектам академической работы, вознаграждая любимых стахановцев менеджеров и побуждая всех остальных подражать их 70-часовой рабочей неделе.

Полная нелогичность предположений, лежащих в основе таких попыток повысить производительность, была прекрасно изложена в недавней статье об «управлении персоналом» в моем собственном учреждении (как сообщалось в «Персонал сопротивляется угрозе критерия производительности», февраль). Наш директор по персоналу сказал, что все ученые должны будут «преуспевать» или должны будут «покинуть организацию». Неудивительно, что проблемы с психическим здоровьем среди преподавателей, подвергающихся такому давлению, растут.Производственная парадигма не подходит для академических исследований и творческого обучения, которые составляют основу высшего образования.