Группа «Автоматические удовлетворители»: панк всесоюзного значения
Группа «Автоматические удовлетворители» или «АУ» во главе с Андреем «Свином» Пановым — чемпион Советского Союза по эпатажу, скандальности и отвязности. Яркий коллектив не стал широко известным из-за зашкаливающей экстравагантности.
Откуда взялись «АУ»: история группы
Группу «Автоматические удовлетворители» основал Андрей Панов по кличке «Свин». Это случилось в Ленинграде в конце 70-х годов.
Родители Панова — профессиональные артисты балета. Но Свин не пошел по стопам матери и отца, так как академическое искусство его не интересовало. Молодой человек после восьми классов школы поступил в медучилище. Учебу он быстро бросил и устроился продавцом в музыкальном магазине. Это и стало началом музыкальной карьеры Андрея Панова.
В это время Свин начал собирать вокруг себя единомышленников. Пиночет, Монозуб, Юфит, Вольдемар, — эти люди позднее стали ядром ленинградской рок-тусовки. Позже в компании появились Олег Валинский, Алексей Рыбин, Виктор Цой, Максим Пашков, Андрей Михайлов и другие известные ценителям рока люди.
Формально временем основания группы «Автоматические удовлетворители» считается 1981 год. Единственным постоянным участником коллектива был сам Андрей Панов. Другие музыканты постоянно меняли друг друга на концертах и репетициях.
Например, на ударных в «АУ» в разное время играли Игорь Покровский, Олег Валинский, Владимир Борисов и другие.
Кстати, Олег Валинский вместе с Виктором Цоем и Алексеем Рыбиным в начале 80-х основал группу «Гарин и Гиперболоиды», которая позже после смены состава превратилась в культовый коллектив «Кино». С начала 2016 года господин Валинский занимает пост вице-президента ОАО «РЖД».
На басу в «Автоматических удовлетворителях» играли такие знаковые для панк-тусовки и русского рока в целом люди, как Виктор Цой и Алекс Оголтелый (Строгачев). Лидер-гитара была в ведении сооснователя «Кино» Алексея Рыбина.
Группа «АУ» не выходила из андеграунда. Уровень эпатажности коллектива зашкаливал. Перфомансы Свина и товарищей находились на грани здравого смысла и психического здоровья. Грани морали и нравственности они успешно преодолели.
Отборный мат — самый безобидный компонент творчества «АУ» и Панова. Согласно легендам и воспоминаниям музыкантов, ранний Панов позволял себе во время выступлений испражняться и совершать действия сексуального характера. В быту Андрей Панов тоже был радикально экстравагантным. Например, он якобы мог при гостях помочиться не в унитаз, а в платяной шкаф. Впрочем, достоверных подтверждений этого нет. Возможно, это просто легенды.
В 1984 году «АУ» ушли в глухое подполье. Это случилось после попытки записать альбом с панковским названием «Надристать» в домашней студии Алексея Вишни. Видимо, соседям Вишни что-то не понравилось, так как правоохранительные органы попросили музыкантов прекратить работу над альбомом.
Большинство музыкантов, связанных с Андреем Пановым, разошлись по другим проектам. А детище Свина оставалось незаметным до второй половины 80-х.
Вторая волна удовольствия
«Автоматические удовлетворители» вернулись на сцену в 1987 году. Группа стала членом «Ленинградского рок-клуба» и даже приняла участие в фестивале. Кроме того, Андрей Панов играл в других панк-коллективах.
С 1987 по 1998 годы Андрей Панов и «АУ» записали четыре альбома. Один из них представляет собой сборник старых песен Свина. Также Панов записал несколько альбомов с другими группами, включая «600», «Оркестр АУ» и «фАУ». По большому счету главную роль во всех группах, кроме «600», играл Свин. Поэтому творчество «Удовлетворителей» и братских групп можно не разделять.
Группа «Автоматические удовлетворители» не была коммерческим проектом. Коллектив выступал в клубах и на сборных концертах. Перфомансы Свина нравились любителям панк-рока, а сам музыкант стал легендой для панк-движения. Но эпатажность Панова и его творчества не оставила шансов группе пробиться на большую сцену.
Панк или нет
Андрей Панов не называл себя панком. Он утверждал, что просто выступает на сцене и получает от этого удовольствие. Более того, Свин считал себя обычным представителем популярной эстрады.
Конечно, мнение Андрея важно. Но по всем внешним признакам и внутренним характеристикам Андрей Панов представляет собой эталон лидера панк-группы.
Свин никогда не думал о деньгах и материальной выгоде. Однажды он с друзьями шел по улице и увидел на дороге спящего бродягу. Свин с друзьями оттянул несчастного с проезжей части и укрыл своей курткой. Этот поступок отражает отношение Панова к другим людям, к материальным вопросам и к жизни вообще.
Андрей Панов умер в результате болезни в 1998 году. Он не успел сделать качественных записей своих песен или снять полноценные клипы. Но творчество Панова запомнили ценители рока и адепты панк-культуры. Энергетику и эпатажность Свина можно оценить благодаря сохранившимся концертным видео группы.
Автор: Дмитрий Дементий
radiopotok.ru
tsoyfan.narod.ru
Читать онлайн Рижский клуб любителей хронопортации (сборник) страница 3
Целый день я угробил на пыльные виниловые раскопки, тщательно осмотрел все пластинки, всё, что нужно, нашел: вынул из конвертов в надежде отыскать хоть малейшую зацепку, скрытый знак, ответы на мучившие меня вопросы. Но пока тщетно. Весь винил оказался в идеальном состоянии, пластинки – не «запиленные», кроме альбома Vanilla Fudge – на «яблоке» первой стороны красовалось огромное чернильное пятно-клякса, затруднявшая чтение списка песен. И кто его только здесь поставил? Какой нерадивый любитель пионеров американского психодела? Этот невзрачный по внешнему виду конверт оказался крайне потрепанным (ещё и с оторванным правым верхним уголком) и почему-то был запрятан в отдельную картонную коробку Ленинградского завода грампластинок, примостившуюся рядом с шершавой бетонной стеной.
Да, кстати, не удивляйтесь моим меломанским познаниям: в чем-чем, а в рок-музыке я шарю, как подлинный профессионал, основательно подкованный благодаря стараниям своего знатока-папашки – он меня многому успел научить, светлая ему память. Ладно, с виниловым заданием я вроде как разобрался, и альбомы перекочевали с антресолей прямиком в рюкзак и затем в мою комнату.
Вторым пунктом в списке рекомендаций значился Игорь Покровский по прозвищу Пиночет, или просто Пиня для своих, известный как ближайший друг Цоя. О нем я, конечно, слышал и кое-что знал – благодаря прочитанной в свое время культовой книжке «»Кино» с самого начала», приобретенной отцом через год после смерти Цоя, но лично с Пиночетом знаком не был, и мне теперь предстояло с ним встретиться и познакомиться («кровь из носу» – так было сказано в послании). Вопросов по поводу необходимости этой встречи у меня не возникло – и дураку ясно: раз Пиночет – ближайший друг Виктора, то однозначно мог пролить свет на трагедию и, соответственно, помочь мне нащупать пути спасения Цоя. Правда, координат его не указали, что меня особо не волновало. Уж кто-кто, а я его без труда найду. Забыл с вами поделиться: я уже больше года сотрудничал с рок-н-ролльным журналом – строчил для них статьи на правах фрилансера. Таких нештатников в журнале было пруд пруди – в основном, конечно, молодняк типа меня, но попадались и старички с именем. Так что я легко мог обо всем справиться в редакции. Не откладывая, позвонил туда. Трубку взял сам Долгов, их главный редактор. Я озвучил просьбу, и он тут же продиктовал номер телефона, только предупредил: «Как говорится, услуга за услугу: нужно написать репортаж с одного из ближайших мероприятий», имея в виду вояж знаменитого клавишника Кита Эмерсона, афиши сольного проекта которого с эффектно горящим концертным роялем пестрели в Питере на каждом углу, и предложил срочно ознакомиться с творческим наследием британской группы ELP. Что ж, я был не против.
Завладев мобильным телефоном Пиночета, позвонил ему, представился, как и принято в подобных случаях, журналистом, сказал, что хочу взять интервью для Fuzz. Тот не удивился – мои коллеги по перу время от времени пытали его насчет звездного дружка, как правило, в июне или в августе – перед известными памятными датами. Теперь, правда, стоял жаркий июль… Пиночет сказал, что ненадолго отбывает из города, и предложил встретиться сегодня или после возвращения. Я, не раздумывая, произнес: «Сегодня», и он с ходу пригласил меня к себе домой.
Терять время в моем положении резона не было, я торопился на встречу в надежде на то, что Пиночет воспоминаниями прольет свет или поможет нащупать дно в загадочной истории. Подробности того дня были крайне важны для меня: каждая незначительная деталь, всякая мелочь, любой нюанс могли стать неожиданным ключом для расшифровки посланий. Вот почему они так четко отпечатались в моей памяти, и потому я столь последовательно и скрупулезно могу привести их здесь почти в репортажном стиле, тем более что ощущал себя при встрече не студентом-горемыкой с хвостом по латыни, а настоящим журналистом. «О, святая простота… самонадеянной молодости!» – добавил бы я сейчас на ненавистном «мертвом языке».
Игорь с незапамятных лет жил в ухоженной пятиэтажке – дом ведомственный – на углу улиц Кузнецовской и Варшавской. Доехал на метро до «Электросилы», а дальше пешочком по Московскому проспекту до Кузнецовской – идти не больше двадцати пяти минут быстрым шагом. Повернул направо, и вот он – дом сталинской постройки, такой же, кстати, как и наш с дядей, фасад самый обычный, кирпичный, без особых архитектурных излишеств, во дворе будка с охранником, внизу домофон. Набираю номер квартиры, мне мгновенно открывают дверь, и я пулей взлетаю на последний, пятый этаж – лифта здесь нет. Чувствуется, что в парадной недавно сделан ремонт, стены чистые, без граффити, не вымаранные скабрезными надписями, на окнах новехонькие стеклопакеты, на подоконниках красуются пальмы в горшках. На этом фоне старая обшарпанная дверь родом из шестидесятых со щелью-проемом для почты разительно контрастирует с ухоженной лестницей. Звоню в дверь, и тотчас раздается яростный лай собаки, дверь распахивается настежь, и… ко мне на грудь бросается здоровенная немецкая овчарка – такое ощущение, что дверь открыла сама собака. От испуга я даже отпрянул назад. «Лайма, свои!» – рявкает Пиночет, облаченный в джинсы и футболку. Лайма, которая, впрочем, не собиралась меня кусать, лаяла больше для проформы, по-быстрому меня обнюхала и тут же дружелюбно завиляла хвостом, уткнувшись мне в бок слюнявой мордой, чтобы я ее погладил. Седовласый Пиночет приглашает в гостиную. Квартирка со знакомой планировкой – у меня такая же, только трехкомнатная, а здесь по левую сторону гостиная, прямо – маленькая комната, справа кухня и ванная с туалетом. В туалете рядом с унитазом архаичная ножная педаль со сливом – еще работает, а у нас с дядей давно снята. Прохожу в гостиную, она же спальня – кругом фирменный винил, прямо горы виниловые, даже постель завалена нераспечатанными альбомами в блестящей целлофановой упаковке. Как похвастал Пиночет, «самый качественный японский винил, только что получил из Токио» – классический набор британского хард-рока: Black Sabbath, Uriah Heep, Deep Purple – короче, все то, что пользуется спросом до сих пор. Перепродажа грампластинок для Пиночета, как и раньше, главная статья дохода. Я сажусь в низкое кресло у стены напротив большой двуспальной кровати, достаю блокнот и шариковую ручку (терпеть не могу записывать интервью на диктофон), осматриваюсь. Плотные гардины на широком окне пропускают мало света. В глаза бросается большой портрет какой-то царской особы, я ошибочно принимаю ее за царевну Анастасию, но Пиночет говорит, что это – царица Александра Федоровна. Тут же рядом с ним знакомый мне по газетным и журнальным публикациям фотопортрет царской семьи Романовых. Вся стена у изголовья кровати увешана изображениями Божьей Матери, Иисуса Христа, святых угодников, великомучеников – я насчитал более десятка икон разных размеров. Признаться, я ожидал здесь увидеть скорее какой-нибудь рок-н-ролльный иконостас… Обратил внимание на миниатюрное пожелтевшее, еще дореволюционное фото в простой деревянной рамочке: однорукий инвалид в солдатской фуражке, надетой набекрень по тогдашней моде, находящийся, судя по интерьеру, на лечении в лазарете. Спрашиваю: «Кто это?» – «Дед, воевавший в Первую мировую за царя и отечество». В общем, известный рок-н-ролльщик на поверку оказался патриотом и монархистом. («Ну как же – вся наша семья преданно служила царю…») В углу комнаты громоздится навороченная стереосистема – тюнер, магнитола, вертушка, по бокам от нее высятся огромные черные колонки. Здесь же рядом с ними на стене висит приколотый булавками хорошо знакомый мне постер с ликом Виктора и типографским оттиском его автографа под портретом. «А реального у меня нет, – с грустной улыбкой произносит Пиночет, будто отвечая на мой вопросительный взгляд. – Был один подписанный плакатик, так я его знакомому подарил, потом, уже после гибели Витьки, просил вернуть, но тот наотрез отказался». Игорь без лишних предисловий ставит на сильной громкости альбом «45» – идеальный фон для откровенного разговора о Цое: «Очень люблю этот альбом, а еще «Черный» – без слез слушать его не могу…» Мой интервьюируемый сам легко разговорился, и, кстати, на животрепещущие для меня темы. По ходу разговора выясняю поразительную вещь: оказывается, Пиночет побывал на последнем рижском концерте группы «Кино», ездил в Ригу специально для того, чтобы повидаться там с Виктором, хотя все и произошло почти случайно. Новость, для меня имеющая первостепенное значение, просто бомба, я слушал, затаив дыхание, хотел узнать больше подробностей. Вот что он мне рассказал.
– Об этом концерте я узнал через знакомого, того самого, которому отдал плакат. Из Риги я хотел привезти кассетный магнитофон с колонками, по слухам, он там свободно продавался и стоил недорого. Сергей – так звали моего приятеля – сказал: «Поехали вместе». Он был рижанин, а учился в ленинградском вузе. «Купишь маг, и заодно сходим на концерт». Сам он очень хотел получить автограф Цоя. И еще интересное совпадение – его дворовые друзья детства играли в довольно известной, по рижским меркам, рок-группе, которая должна была играть на «разогреве» перед «Кино», от них-то он и узнал о предстоящем концерте.
Пиночет приехал в Ригу 13 июня, и ровно через два месяца, 13 августа, в 14:05, судя по надписи на памятной фотке, мы с папой в Юрмале случайно встретились с Цоем у ювелирного магазина… Что же из этого следует, какой вывод напрашивается, как это связать воедино, чтобы справиться, казалось бы, с нереальной задачей – спасти последнего героя и… родителей?
dom-knig.com
Алексей Рыбин — Три кита: БГ, Майк, Цой
Первым, кто прослышал в Москве о «настоящей панк-группе из Ленинграда», был Артем Троицкий – в ту пору совсем еще молодой, но очень амбициозный парень, журналист, пропихивающий всеми правдами и неправдами свои статьи о западных рок-группах в разные советские журналы, включая любимый миллионами читателей «Ровесник».
Артем хотел услышать рок-музыку на русском языке, причем музыку современную – не потуги сделать «как у Led Zeppelin», при этом не понимая, «как» у Led Zeppelin, – а живую песню, под которую хотелось бы танцевать. Майк посоветовал ему пригласить в Москву «АУ».
Артем позвонил Свину и пригласил. Сначала Свин съездил к нему в гости «малой группой» – я помню, что с ним отправился его сосед Хуа-Гофэн и кто-то еще, кажется Пиночет (ставший впоследствии большим и настоящим другом группы «Кино», моим другом, другом Цоя – очень много времени мы провели вместе).
Пиночет – Игорь Покровский – никогда нигде толком не работал, шил дома одежду на заказ, осенью подрабатывал в овощных ларьках продавцом, в общем, по большому счету бездельничал и слушал музыку. Со временем он стал одним из самых видных коллекционеров виниловых пластинок в нашем городе и последние годы зарабатывает на жизнь тем, что рыщет по Европе в поисках редкостей и находит действительно раритетные издания, которые ему заказывают санкт-петербургские коллекционеры, выкладывающие за них очень приличные суммы. Так или иначе, но Пиночет остался в музыке и стал настоящим специалистом.
Москва имеет способность потрясать любого, оказавшегося в ней впервые. Москва – это русский Нью-Йорк, хотя города эти совершенно разные и друг на друга не похожие. Общее у них одно – масштаб. Хотя Москва сама по себе, старая Москва, – город не слишком и большой. А разросшиеся спальные районы – это, с первого взгляда, вроде и не Москва вовсе. Ну, правда, как сравнить Малую Бронную и Орехово-Борисово? Но со второго взгляда ясно, что Орехово-Борисово – такая же точно Москва, как и Самотека. Масштаб московский, и люди такие же быстрые и по-хорошему (реже – по-плохому) агрессивные. Интересно там, в общем. Жизнь идет быстро – не в том смысле, что быстро проходит, а в смысле насыщения событиями. Иной раз и не продохнуть от этих событий.
В Ленинграде конца 70-х вообще ничего не происходило, поэтому то, что хоть и не с такой интенсивностью, как сейчас, но происходило в Москве, очень привлекало молодых панков.
Свин, Хуа-Гофэн и Пиночет вернулись из Москвы, потрясенные открывшимися возможностями. Возможности сводились к тому, что в Москве можно будет сыграть несколько концертов – что само по себе было уже вещью невероятной – и что на концерты придут «крутые люди».
Майк уже рассказывал нам о «крутых людях», в частности о Саше Липницком, которого до самой своей смерти он уважительно называл Александром.
В начале их знакомства Майк был уверен, что Саша – настоящий мафиози. Этот вывод Майк сделал, впервые оказавшись у Саши в гостях. Он рассказывал об этом так: «Хозяин, Александр, – с бородой такой, взрослый. А дома у него, на столе, – икра, шампанское, и девушки разносят бутерброды гостям». Ну кто, как не мафиози, может так жить?
На самом деле Александр был просто отличным парнем из богатой семьи и занимался покупкой-продажей антиквариата. В общем, в СССР это было занятием практически криминальным, и здесь Майк был недалек от истины. Однако на деле Саша никаким мафиози не был, а был он, скорее, искусствоведом, хорошим специалистом в области русской иконы.
Ну и, конечно, Троицкий, человек, который пишет и печатается в «Ровеснике», не мог быть никем, кроме как «крутым».
Панки спешно собирались в Москву на концерты, обещанные Троицким. Поскольку постоянного состава у группы «АУ» не было никогда, Свин пригласил в компанию Цоя, который как на грех оказался в вечер обсуждения поездки в гостях у Свина, меня, Олега Валинского, с которым я играл в хард-роковой группе «Пилигрим» (Олег был по тем временам вполне приличным барабанщиком, а сейчас он работает заместителем начальника Октябрьской железной дороги, то есть стал по-настоящему «крутым»). Присоединились «на всякий случай» еще Панкер, Пиночет, гитарист из того же «Пилигрима» Дюша (впоследствии – музыкальный руководитель и гитарист группы «Объект Насмешек» с покойным Рикошетом во главе) и – недолгие друзья вина – Кук и Постер, гитарист и барабанщик (или барабанщик и гитарист, я уже не помню). Они потом куда-то делись, а зря – выглядели и играли они прямо как Sex Pistols в лучшие годы.
Мы не были все близко знакомы. То есть кто-то был ближе, кто-то дальше. Свин был плотно и давно знаком с Панкером – пару лет назад их сплотили профессиональные интересы (оба работали продавцами в отделах радиотоваров, правда в разных магазинах). С Куком и Постером Свин был знаком значительно меньше, чем с Панкером, но они (Кук и Постер) очень крепко дружили друг с другом. Я знал Свина и Панкера, но дружил с Олегом и Дюшей, а Кука и Постера не знал вообще. Олег и Дюша, кроме Панкера и меня, не знали из компании никого. Цой для всех оставался загадкой, поскольку он просыпался только на фотосессиях Юфы, в остальное же время он либо молча играл на бас-гитаре, либо так же молча сидел в углу с папиросой в зубах.
Вот такой дружной компанией мы и поехали зимой в Москву – ночью, на «сидячем» поезде, идущем больше восьми часов, и с диким количеством сухого вина, взятого в дорогу.
Цой играл на бас-гитаре совершенно правильно. То есть не технично, поскольку технике тогда ни у кого из нас взяться еще просто было неоткуда – никто не занимался с профессиональными преподавателями, никто не «ставил руку», никто не играл гаммы и вообще не выполнял необходимых для развития техники упражнений. Никто даже особенно не «снимал» музыки своих любимых западных артистов (кроме, пожалуй, Цоя, ковырявшего басовые партии Black Sabbath), все играли что-то сразу свое и каждый со своей, уникальной техникой, если это слово подходит к оригинальному звукоизвлечению (это слово тоже не употреблялось, но струны-то дергали все, значит, и звук извлекали). Что такое комбики, вообще никто не знал, – несколько лет все играли, подключая гитары исключительно через бытовые усилители. Комбиков не было даже в рок-клубе – в тот момент, когда он открылся. Были те же бытовые усилители и какие-то самодельные колонки, совершенно не подходящие для озвучивания электрических инструментов. А уж о качестве инструментов и говорить нечего.
Однако группы как-то играли, иногда их даже было слышно.
Не было даже мыслей ни о каких мониторах, порталах и звукорежиссерских пультах, это для нас вообще был темный лес.
Но Максим Пашков научил Витю тому, что бас-гитара – такой же полноценный инструмент, как и гитара солирующая. И Цой сразу же начал играть на бас-гитаре мелодические ходы с акцентом на сильную долю, чтобы попадать «в бочку» – в большой то есть барабан. Он умудрялся даже обыгрывать мелодические ходы Максима – продолжал их, подхватывал и расставлял во фразах Максима логические точки. Слушать его игру было интересно, несмотря на то что она была достаточно проста. Ну и мелодическое мышление Гизера Батлера (Black Sabbath), конечно, сказалось. На музыке Батлера Цой осваивал бас-гитару и в результате стал играть интересней, чем все остальные члены компании Свина, а также многие ленинградские «серьезные» бас-гитаристы, игравшие «социально-ориентированный» рок.
Витя легко выучил несколько песен из репертуара «АУ», и вся группа была железобетонно готова к покорению Москвы.
Собственно, покорение произошло – ко всеобщему удовольствию, быстро и безболезненно.
Москва сложила ручки и легла под «Автоматических Удовлетворителей» без какого-либо сопротивления.
Парадоксы продолжались. Панк-рок – музыка, в общем, пролетариата, в смысле детей пролетариата. Простая и не требующая особого музыкального образования (так же, как и не особого) для понимания этой музыки. Песни, повествующие о самых насущных проблемах: с кем выпил вчера, где выпью сегодня…
Музыка бедных городских жителей.
В России свое триумфальное шествие (гораздо более мощное и интересное, чем вялое ползание «рока», который десятилетиями именно вползал на территорию СССР и ползет до сих пор, будучи не в силах определить, куда же здесь можно ему, року, приткнуться и наконец успокоиться) началось с богемных кругов. Первыми глашатаями панк-рока были люди с университетским образованием, за их плечами были технические факультеты, факультеты журналистики, филологии – представители всех кругов просвещенной «интеллигенции» бросились на панк-рок, как изголодавшийся авитаминозный медведь на куст малины.
Первый концерт «АУ» состоялся на квартире у знаменитого, к сожалению покойного уже, художника Рошаля. Среди зрителей кого там только не было – впрочем, панки из Ленинграда, кроме Троицкого и Липницкого, никого и не знали (большинства гостей так никогда и не узнали – знаменитые диссиденты-художники, концептуалисты и абстракционисты, авангардные поэты и писатели вскоре, в течение пары буквально лет, разъехались по Америкам и Венам, или спились, или просто вступили в Союзы разнообразных художников и перестали интересоваться панк-роком – однако волну слухов по Москве они пустить успели).
Концерт у Рошаля меньше всего походил на концерт – это были какие-то странные перемещения по большой комнате, завешанной и заставленной картинами и тем, что, как выяснилось позже, называлось «инсталляциями», – для нас тогда это были просто какие-то странные формы самовыражения, «новое искусство», которое было забавно, но не более того. Цой, имеющий какое-никакое художественное образование, способности к живописи и вкус, смотрел на эти инсталляции скептически, все остальные – просто с любопытством («странные эти москвичи»).
profilib.org
Ленинградский рок-клуб и другие / 1980-е, Ч.2/2
НачалоКонстантин Кинчев
лидер группы «Алиса», род. в 1958-м, в рок-клубе с 1984 года
Импульс начала, мяч в игре,
Поиски контакта, поиски рук.
Я начал петь на своем языке,
Уверен, это не вдруг…
(«Мы вместе» из альбома «Энергия», 1985)
Когда я стал лидером «Алисы», группа уже была при рок-клубе, так что и я автоматически стал обладателем корки члена Ленинградского рок-клуба.
Самое яркое воспоминание — это, конечно, мой первый концерт. Мне эта площадка казалась огромной: в рок-клубе было, кажется, мест пятьсот. Это был космос! Ну и сразу «…на рассвете звездой я встал», вот так.
Только благодаря рок-клубу меня не «закрыли» власти: клуб в лице Коли Михайлова, Нины Барановской, Джорджа Гуницкого и многих людей впрягся за меня и отстоял. Меня даже на поруки трудового коллектива рок-клуба передали, что само по себе является некоторым идиотизмом со стороны власти.
Между группами была конкуренция, но она была исключительно в том, чтобы стать лауреатами фестиваля, хоть это звание разве что тешило самолюбие, которого у всех было выше крыши. У «Алисы» никаких конкурентов не было, мы были сами по себе. Но считалось, что «Алиса», «Кино» и «Телевизор» — конкуренты. Лично я никакого соперничества не ощущал: это был клуб единомышленников, где все занимались одним делом. Мы все были настолько самобытны и интересны, настолько непохожи друг на друга, что говорить о конкуренции просто смешно. Мы выживали вместе. Все друг другу помогали и поддерживали. Один был за всех, и все за одного.
Максим Леонидов
лидер группы «Секрет», род. в 1962-м, в рок-клубе с 1984 года
Твой папаша твердил тебе с детских лет:
«В жизни, детка, не главное — звон монет.
В жизни, детка, есть вещи куда поважней,
В жизни деньги — последнее дело, ей-ей!»
Но что такое советы и что тебе в них,
Если вдруг подвернулся престижный жених
И пришел тот час, когда встал вопрос:
Либо деньги всерьез, либо счастье всерьез…
(«Твой папа был прав» из альбома «Секрет», 1986)
Одно из первых наших выступлений накануне вступления в клуб состоялось в зале московского часового завода «Слава», где мы играли на разогреве у Майка. А наше пребывание в рок-клубе было очень недолгим. Началось все с того, что Майк Науменко услышал нас и рекомендовал в клуб. Через месяц мы уже участвовали в фестивале. Мы заняли одно из первых мест, я стал лучшим вокалистом. Было это вроде бы в 1984 году. Вскоре после этого мы попали в армию, потом на телевидение и вскоре стали профи, что автоматически исключало нас из любительской организации, каковой являлся рок-клуб.
Что касается русского рока вообще, то он был и есть. Просто изменились запросы общества. Люди потеряли надежду на перемены, и в результате самой популярной музыкой вновь стала кабацкая песня.
Андрей Отряскин
лидер и гитарист группы «Джунгли», род. в 1964-м, в рок-клубе с 1984 года. С 1992 года живет в США
В то время можно было играть музыку на танцах, и мы, естественно, именно так и начинали. Но свою музыку — нетанцевальную — исполнять было негде, а рок-клуб как раз давал такую возможность. Нужно было подать заявку с текстами песен, если такие были, чтобы их залитовал специальный отдел. Мы не пели, так что нам было несколько проще. Это потом у нас появилось несколько текстов, которые мой друг Илья Бояшов, сейчас известный писатель, написал и читал со сцены под нашу музыку.
Существуя внутри рока, мы хотели делать другую, свою музыку. Когда ты молодой, тебе хочется покорить мир и никаких ограничений для творчества ты не видишь. Бывало, что некоторые уходили с наших концертов, но люди уходят с любых концертов. А такого, чтобы кто-то кричал: «Рок давай!», не было. Энергетика, с которой мы подавали нашу музыку, была скорее роковой: много напора. И люди начинали вслушиваться.
Мы тоже все время ходили на концерты, слушали. Однажды в Ленинград приехала группа UB40, они играли в «Юбилейном», а потом пришли на выступление «Аквариума» в рок-клуб. Мы с друзьями тоже были там. Но до концерта милиция нас повязала, потому что мы распивали портвейн в туалете. Когда остальные музыканты узнали об этом, они сказали: если не отпустите ребят, мы не будем играть и уйдем. Милиция побоялась беспорядков, потому что народу было очень много, и нас отпустили.
А потом все стало меняться. Союз расползался по швам. Когда мы в последний раз ездили с группой в Кишинев, на улицах уже стояли танки. Мне кажется, с русским роком проблема в том, что изначально он был заточен под некий социальный месседж — на Западе такого практически не было. А те «протестанты», которые там появлялись, точно так же увяли, пытаясь что-то делать на старых дрожжах. И это естественно.
Все заканчивается одним и тем же — вопросом «Как заработать на жизнь?». В современном мире этот вопрос стал еще острее, чем раньше. Сейчас ведь не 60-е, и сколько бы ты ни притворялся хиппи, ты живешь в жестоких экономических реалиях: аренда растет, клубы закрываются, музыка уходит в Сеть. Но все равно что-то интересное появляется, просто оно не всегда слышно. Что касается меня, то музыкой я не занимаюсь уже семь лет. Я реставрирую старые дома.
Евгений «Ай-яй-яй» Федоров
участник групп «Объект насмешек» и «АУ», род. в 1965-м, в рок-клубе с 1986 года
Я выбрал дорогу для своих ног,
Я бы строил корабли, но я люблю рок.
Я бы пел о любви, но мне не снятся сны,
Я бы повернул назад, но я сжег мосты…
(«Тот, кто не с нами» из альбома «Гласность», 1987)
Мы вступили в рок-клуб зимой 1986 года. К тому моменту у нас уже была бодрая программа, и мы, естественно, собирались всех уделать. Рикошет тогда очень сдружился с Костей Кинчевым, тот был кем-то вроде греческого божества — самой популярной, загадочной и притягательной личностью: совсем недавно вышла «Энергия».
И вот появилась идея давать совместные концерты — речь, по-моему, шла даже о каком-то конкретном выступлении в ДК им. Крупской, чуть ли не о том, которое вошло в фильм «Взломщик». Но чтобы давать концерты такого уровня, необходимо было вступить в рок-клуб, залитовать тексты и прочее. Это была единственная причина, побудившая нас подать заявку.
Нам назначили день, мы приехали в какой-то НИИ на Ленинском проспекте, там в актовом зале и произошло прослушивание. Мы выступили отлично и были очень разочарованы, когда услышали, что в концерте «Алисы» нам участие принимать не разрешают. Однако нас, безусловно, принимают в рок-клуб и дебютировать предлагают непосредственно на предстоящем фестивале. Об этом мы не могли даже и мечтать! Члены комиссии объяснили, что хотят ради пущего эффекта выпустить нас как некую новую «бомбу» — так в итоге и случилось. Забавно, это был чисто «продюсерский» ход, нехарактерный для того времени.
Собственно, выступление на фестивале и было нашим первым концертом как рок-клубовской группы. И это была фантастика: просто попасть как зрителю на единственный в Союзе регулярный фестиваль — это уже большая удача, а мы еще и выступали. Тут тебе и «Кино», и «Аквариум», и «Телевизор». И мы! В общем, по тогдашним меркам проснулись звездами.
Конкуренция была только внутривидовая: нью-вейверы ревниво наблюдали за успехами друг друга, хорошим тоном считалось поругивать «Кино», в тысячный раз списывать со счетов Гребенщикова, ну и прочая ерунда. Металлисты казались более сплоченными. Единого движения как такового не было никогда — было несколько абсолютно обособленных компаний, пересекавшихся в рок-клубе, как звери во время водопоя. К концу деятельности рок-клуба все обособились окончательно, и это продолжается до сих пор.
Рок-клуб давал уникальную возможность выступать и иногда даже записываться, и это сводило вместе абсолютно разных персонажей. Поэтому, мне кажется, русского рока как такового и не было никогда: просто в годы перестройки был мощный выплеск абсолютно разной и непривычной музыки на русском языке. Артисты, наиболее близкие к мифологизированному образу русского святого/юродивого/опасного/безумного, положили начало так называемому русскому року, каким он видится сейчас. Остальные музыканты — и их было большинство — пытались делать что-то иное.
Федор Чистяков
лидер группы «Ноль», род. в 1967-м, в рок-клубе с 1986 года
Ты спросишь меня, почему иногда я молчу,
Почему не смеюсь и не улыбаюсь.
Или же, наоборот, я мрачно шучу
И так же мрачно и ужасно кривляюсь.
Просто я живу на улице Ленина,
И меня зарубает время от времени…
(«Улица Ленина» из альбома «Песни о безответной любви к Родине», 1991)
Для вступления нужно было сыграть перед рок-клубовской комиссией. Помню, что играли в каком-то ДК в пустом зале перед комиссией, если я ничего не путаю, из двух человек — один из них был Константин Кинчев. Сыграли. Комиссия сказала: «Нормально». Так нас приняли в рок-клуб.
На начальном этапе нам помогали группы «Телевизор» и «Опасные соседи»: пускали на свою точку репетировать и даже устроили там концерт для своих — забесплатно. Это было общее дело, шоу-бизнес начался после.
Первый крупный концерт, который дал нам «путевку в жизнь», состоялся на пятом фестивале Ленинградского рок-клуба в мае 1987 года. Это было очень масштабное и значимое по тем временам событие. На фестиваль съезжалась вся рок-общественность Советского Союза. Выступление группы «Ноль» прошло с большим успехом, тогда все много об этом говорили. А я был очень стеснительным. Сидел за кулисами на лестнице рядом с Цоем и не знал, о чем с ним поговорить. И мы молчали. А потом его не стало. Вот так я и пообщался с Цоем.
Нужен ли сейчас такой «профсоюз», как рок-клуб? Не знаю. Сейчас, мне кажется, есть много возможностей играть, по крайней мере в столицах. Да и инструменты можно купить любые, не то что тогда. Главное — делать что-нибудь стоящее. А помогает ли в этом вопросе «профсоюз», не знаю.
За последние 30 лет очень изменилась жизнь. И русский рок — такой, каким он был тогда, — сегодня просто невозможен. Я бы назвал это кризисом культуры вообще и рок-музыки в частности. Переизбыток всего, девальвация ценностей. Заходишь в магазин — а там этой музыки завались. Одних названий не перечитать, не то что переслушать. Уже и магазины скоро умрут, потому что все теперь бесплатно в интернете. У каждого пользователя гигабайты МР3, да вот слушать это некогда. Вот раньше люди книги коллекционировали, а теперь от этого хлама не знаешь как избавиться. И дальше будет еще интересней.
Игорь «Пиночет» Покровский
участник первого состава группы «АУ», род. в 1959-м, в рок-клубе с 1987 года
Я маленькая мышка,
Я мышка-шалунишка.
Я ничего не знаю,
Моя норка с краю.
А в норке я живу одна,
Мне квартира не нужна.
Скучно — соберу друзей,
Вместе будет веселей…
(«Мышка» из альбома «На Москву!», 1981)
Нам вообще не за чем было вступать в рок-клуб. К концу 80-х уже чуть ли не все считались участниками рок-клуба. И «АУ» туда пошли одними из последних. Я не говорю, что рок-клуб был совершенно бесполезен. В те времена туда можно было, например, отнести трудовую книжку, что немаловажно. Мы все где-то работали, иначе никак. Конечно, кто-то сидел дома, но недолго — ровно до того момента, пока милиция не нагрянет. А при Горбачеве как раз появились все эти законы, что человек, трижды попавший в милицию — за пьянство или тунеядство, — автоматически «уезжал на отдых».
На самом деле, сколько бы ни было шумихи вокруг прослушиваний в рок-клубе, многие концерты проходили на уровне домашних выступлений. Мы сами тогда играли ужасно, но это было нашей принципиальной позицией: мы же как бы панки! Но даже те группы, у которых подход к музыке изначально должен был быть серьезным, играли хуже нас.
Все говорят, что рок-клуб был «профсоюзом» русских рокеров. А я никогда не понимал, что такое русский рок. Я вообще не понимаю, как можно музыку слушать по национальному признаку. Считается, что русский рок — это в первую очередь тексты. Но людей, которые как-то особенно жгли глаголом, были единицы. В основном все занимались чистым плагиатом: брали песни Дилана и по-своему рифмовали.
Так что я стал оценивать уровень музыкантов с точки зрения исполнительского мастерства. У меня был свой топ русскоязычных групп, которые играли, с моей точки зрения, рок-музыку мирового уровня. Это свердловские «Трек» и «Урфин Джюс», «Альянс» из Москвы. Единственный концерт питерской группы, который произвел на меня впечатление, — выступление «Россиян» в ЦПКиО. Еще в Ленинграде была группа «Зеркало», которая играла очень круто и качественно. Но от них, кажется, сегодня даже записей не осталось.
За все время я, кажется, ни разу в рок-клуб не вошел через дверь. А попасть туда можно было тремя способами. Или ты умудрялся достать «проходку» через музыкантов, или проходил через черный ход, если твоим друзьям удавалось его открыть. Но самый верный способ был третий: в маленький двор выходило окошко мужского туалета, оно было прямо над аркой, довольно низко, а рядом — водосточная труба. Внизу меня кто-то подсаживал, а наверху кто-то помогал влезть внутрь. Этот способ за годы использования перестал казаться экзотическим.
Когда рок-клуб умер в первый раз, многие его хотели восстановить. В 90-е мы собирали деньги, чтобы рассчитаться с долгами, с арендой. Но срок, установленный для оплаты долга, прошел, и мы потеряли помещение. Мы не хотели, чтобы рок-клуб умирал. Но он постепенно терял свою привлекательность для молодых групп. Сам я уже давно не играю. В основном занимаюсь тем, что коллекционирую виниловые пластинки. Езжу постоянно по ярмаркам, ищу всякие редкости. Это интересно.
Сергей Паращук
лидер группы «НЭП», род. в 1966-м, в рок-клубе с 1988 года
Будет терпким вином наслаждаться душа,
Похожим на черную кровь…
(«Слезы» из альбома «Ветер вагонов», 1993)
Группа «НЭП» до сих пор состоит в рок-клубе, потому что организация никогда не прекращала существование. У некоторых музыкантов там до сих пор трудовые книжки лежат. А у меня, например, все еще есть членский билет. Так что мы живее всех живых.
Рок-клуб для меня был чем-то вроде пирамиды Хеопса — что-то такое на запредельной высоте. Знаю, что в то время было достаточно коллективов, которым казалось, что попасть туда — раз плюнуть. Мы же целый год репетировали, прежде чем осмелились подать заявку на вступление.
Наш первый рок-клубовский концерт был одновременно и прослушиванием. В вечер нашего прослушивания в рок-клуб приехали Scorpions. Они даже выступили бесплатно. У них с собой инструментов не было — пришлось играть на тех, что им выдали. Есть запись Scorpions in Leningrad, куда даже я попал со своей музычкой. Это было в 1988-м, народу набилось под завязку. Scorpions хотели сыграть всего пару песен, но завелись и дали полноценный концерт. Такое у нас было боевое крещение.
Перемены в нашей жизни начались сразу же после вступления в рок-клуб. Пошли гастроли, выступления на фестивалях, о нас писали, нас снимали. Собственно, нас бы и не знал никто без рок-клуба. Куда бы мы ни приехали, если на афишах было написано, что группу представляет Ленинградский рок-клуб, народ шел просто толпами.
На наших первых гастролях — это был Николаев — нам на четвертой песне обрубили электричество. Пели мы достаточно антисоветские песни, и организаторы хотели сразу нас вырубить, но им удачно противостоял наш директор. Хотя на четвертой песне он вынужден был сдаться. А пели мы, в частности, такие слова: «Кто-то запомнит матери плач, а кто-то забудет, что Сталин — палач». Еще там было про то, что «семьдесят всадников скачут в ночи». Все это мы приурочили к 70-летию ВЛКСМ. Зал заходился в диком экстазе.
Через рок-клуб мы и за границу в первый раз попали, а в общей сложности на Западе провели порядка трех лет. Пели исключительно по-русски, но для нерусской публики. В Германии за нами по автобану из города в город ездило машин 15–20 немецких фанатов. Они покупали билеты, были в наших футболках, значках, шарфах. Еще в свое время одна французская компания снимала нам клип на песню «Я болен СПИДом» — в то время такого видео не было даже у поп-исполнителей. Или вот взять группу «АукцЫон»: мы с ними пересекались в Германии, они суперпопулярны были, и их тоже слушали именно европейцы.
Александр «Сантер» Лукьянов
лидер группы «Бригадный подряд», род. в 1967-м, в рок-клубе с 1988 года
Языком болтая, быстро убегаю,
Ну-ка, серый дядька — догони!
Слышу топот сзади и сопение дядек,
Впереди сирены и синие огни!
(«Трезвость — норма жизни» из альбома «Бригадный подряд», 1986)
Когда нашу группу принимали в рок-клуб, я служил в армии, так что парни без меня туда вступали. А потом я из армии возвращаюсь — а группа моя на Зимнем стадионе играет, мама дорогая! И песни, которые мы два года назад записали, несколько тысяч человек хором поют.
Вообще, панков к тому моменту было уже изрядно, вполне достаточно для кайфового времяпрепровождения. Может, недостаточно для организации анархического бунта, а так — нормальное такое количество. Относились к нам хорошо, Питер все-таки. Били редко. И в милиции мы чаще раза в неделю не бывали: перестройка же началась, ветер перемен, вашу мать, и все такое. Ну и мы, соответственно, тоже хорошо относились к окружающим. Это у современных панков сплошные идеи в голове, а тогда штаны надел чуть другого цвета, чем у остальных — и все, экстремал!
Когда мы в первый раз играли в рок-клубе, это был акустический сейшен, без барабанов. Сыграли несколько песен, и тут через толпу пролезает Дусер и начинает у нас за спинами барабаны расставлять. Вступает тихонечко и доигрывает концерт до конца, хотя мы его не просили и не репетировали ни разу до этого. Сейчас так уже вряд ли получится: заматерели все, профи…
Иногда мне этого рок-клубовского раздолбайства очень не хватает. Хоть и панк-рок играю, а серьезный я какой-то стал. Мы в рок-клуб приезжали выпить с кем-нибудь или денег занять, там всегда кто-нибудь знакомый ошивался. А мероприятия их — собрания там всякие, обсуждения — нас слабо интересовали. Там во двор парадная еще одна выходила, подоконники такие широкие и удобные были, так мы в ней, наверное, больше времени проводили, чем в самом клубе.
Рок-клуб был хоть и жутко неформальной по тем временам, но все-таки организацией. Сделанной, естественно, по подобию всех советских организаций. Это напрягало. И сейчас на мероприятия всякие, связанные с Ленинградским рок-клубом, я не сильно стремлюсь. Впрочем, к Коле Михайлову отношусь очень хорошо. Просто не люблю этих «А вот помнишь…». Мемуаристы, блин…
Вот вы говорите — «русский рок». Это, я так понимаю, рок на русском языке. За последние 30 лет он в этом отношении абсолютно не изменился и китайским не стал. Изменилось только то, что рок-музыканты теперь имеют гипотетическую возможность зарабатывать. А влияет ли это на их творчество в лучшую или в худшую сторону — у всех по-разному.
Инна Волкова
участница группы «Колибри», в рок-клубе не состояла
О темочка избитая та
Про крылья голубые самолета,
Которые уносят выше солнца
И растворяют где-то в облаках
Знакомые черты любимого лица.
Никого нет вокруг…
(«Темочка» из альбома «Маленькие трагедии», 1992)
Мы начали пытаться что-то делать в 1988 году, но определили себя как группу «Колибри» в 90-м. А в 90-е Ленинградский рок-клуб уже не был таким восхитительным, со смешными правилами вступления, над которыми все время хохотали, но и исполняли их строго.
Поначалу рок-клуб отчитывался перед какими-то там обкомами комсомола, но все инстанции рушились на глазах. Правила стали куда-то деваться, потому что расхлябанность, которая началась в стране, и там тоже брала свои права. Люди уже не вступали в рок-клуб, а вываливались из этой сетки, потому что можно было жить шире и свободнее.
Но мы выступали на сцене рок-клуба. Вернее, не на сцене, а во дворе — это, возможно, был первый open air. А впервые я попала в рок-клуб на фестиваль 1984 года — это был полный переворот головы. Шквал самых прекрасных лиц, которые тогда существовали и которые уже не родятся больше на нашей земле.
Конечно, хотелось бы надеяться, что драйв где-то жив. Но мне кажется, в обществе случился интеллектуальный коллапс, который не обошел никого. Понятно, что есть тьма людей, которые много чем интересуются и много чем живут. Но почему-то прямо сейчас это не находит выхода в музыке, в текстах — возможно, это просто немодно. Я, честно говоря, не очень слежу за тем, что происходит. И это, кстати, очень определяет нас всех: мы перестали испытывать интерес друг к другу. Рок-клуб был хорош тем, что существовало азартное соревнование друг с другом, и главной задачей было поразить тех, кого ты уважаешь. Так музыканты повышали планку, так они росли.
Но не думаю, что сейчас надо кого-то объединять. В те времена это было необходимостью, рок-клуб оказался способом выжить. А теперь… В атмосфере нет специальных составляющих. Я не говорю, что это плохо или хорошо. Просто не время такого способа жизни, вот и все.
Зачатки клубной демократии
Председатель Ленинградского рок-клуба Николай Михайлов – о свободе и несвободе в музыке. ©
~~~~~~~~~~~
Рок-клуб ведь был не первым в своем роде?
Нет. Он стал то ли пятой, то ли шестой попыткой создания рок-объединения в Ленинграде. Первую предпринял в начале 70-х Коля Васин. Называлось его детище Поп-федерация, все концерты маскировались под съемки фильмов и проходили под грифом «массовка». Проводилось все это дело в школах. Директриса одной из них как-то изъявила желание посмотреть, как снимается кино, и пришла. Сначала у нее был легкий сердечный приступ, а потом она написала соответствующую телегу, и начались репрессии. Организатор всех этих действий (Сергей Артемьев. — «РР») оказался в тюрьме по статье «Организация подпольных концертов», а Васин в панике закопал свою коллекцию пластинок в лесу.
А вы как оказались в гуще событий?
Я был музыкальным руководителем студенческого театра Политехнического института. Именно там сформировалась группа «Пикник». Тогда же примерно появилась очередная организация, называвшаяся Городской экспериментальный клуб любителей современной молодежной музыки. У нас не было никакого официального патрона, и мы активно искали, кому бы, что называется, отдаться.
Тогда в стране правили три культуры: комсомольская, государственная и профсоюзная. Комсомольцы нас сразу невзлюбили, государство вообще не замечало, а вот профсоюзы начали нами интересоваться.
В ту пору уже проявлялись какие-то зачатки клубной демократии. От каждого коллектива направлялся представитель в совет клуба. И меня как самого никчемного музыканта «Пикника» (флейтист в хард-роковой группе — довольно странное явление) отправили в этот совет.
Но тот клуб рухнул из-за противоречий среди руководства. Образовалась пауза, примерно на год. А потом инициативная группа, в которую уже и я входил, потопала в Дом самодеятельности на Рубинштейна — его как раз представляли профсоюзы. Там недавно сменилось руководство, у руля встали женщины. Они долго нас мурыжили, но, видимо, им дали отмашку пустить эту гопоту к себе. Мы вообще удачное время выбрали: как раз к тому моменту выросла «отрицательная статистика», сложилась почти революционная ситуация. Всем органам надзора дико не нравилось огромное количество нелегальных концертов, но контролировать их было практически невозможно, и потому они решили создать рок-резервацию.
То есть это не слухи, что рок-клуб контролировался КГБ?
Это неверно. Инициатива шла исключительно снизу. Просто она понравилась властям. Так мы начали функционировать при Театре народного творчества. Статус наш был на уровне кружка кактусоводов. Хотя рок-клуб объединил громадное количество самых разных людей — не только музыкантов, но и художников, поэтов, техников, журналистов, фотографов. У нас проводились самые разные семинары, открылась музыкальная школа.
Зачем вам понадобилось вводить членство для музыкантов?
Никаких бонусов от этого коллективы не получали. Особенно вначале. Разве что корочки давали право проходить на концерт. Зал ведь у нас был маленький, всего на 500 человек, и все попасть внутрь не могли: велся строжайший учет девушек, друзей и родственников.
Я так понимаю, билеты вы не продавали.
Мы не зарабатывали на концертах. Это все было строго бесплатно, как для музыкантов, так и для публики. Конечно, мы тайком продавали некоторое количество пригласительных. Прикупали потом на эти деньги лишний динамик, микрофон, делали какой-нибудь мелкий ремонт.
А как вы боролись с цензурой?
В какой-то момент в Театре народного творчества появился штатный сотрудник — Нина Барановская. Она была постарше нас, но к тому, чем мы занимались, относилась с сочувствием и под разными предлогами литовала практически все. Какую-то майковскую песню описывала как «посвящение агрессии США в Никарагуа». Это все нам здорово помогало, как и деятельность Андрея Тропилло. Он записывал рокеров в своей студии на Ржевке, и эти записи расходились по всей стране. Благодаря этому к нам начали приезжать из разных городов гонцы. А у нас уже к тому моменту выработался пакет нормативных документов: устав, протокол. Гонцы возвращались к себе и говорили: «Смотрите, в городе трех революций есть такое объединение. Чем мы хуже?»
Свердловский рок-клуб организовался на основе наших документов, так же появилась Московская рок-лаборатория. После нас это было уже не остановить. В какой-то момент в стране насчитывалось порядка ста рок-клубов. Настоящее общественное движение.
Вы рассказываете об этом как о чуть ли не безоблачном периоде. Но ведь были же и облавы?
Особенно по первости. Работали комсомольские оперативники. Конечно, кагэбэшники при этом тоже присутствовали. Но роль КГБ, как ни странно, была позитивной. Комсомольцы хотели нас пригнобить, профсоюзы боялись, а госкультура просто избегала. Чекисты же сказали, что, раз назад дороги нет, то «пускай они в одном месте бесятся — хоть присмотрим».
Вообще много было гонений на рок-клуб?
Самый пик был, как ни странно, не в 81-м, а в 84-м, когда члены Союза композиторов почуяли реальную угрозу своему благосостоянию. Они тогда продавили постановление, что в репертуаре коллективов должно быть не больше 20% песен собственного сочинения — остальные членов СК. Пошли разгромные статьи вроде «Рагу из синей птицы». Но эта кампания быстренько свернулась, как и все прочие.
В рок-клубе с момента основания на балкончике сидели люди, которые за нами надзирали — из КГБ, профсоюзов и других организаций. А в 88-м балкон вдруг опустел. Тогда я понял, что перестройка началась — им стало не до нас.
Евгений Коган, Катя Щербакова
«Русский репортёр», №18 (196), 11 мая 2011
yarodom.livejournal.com
«Цой безусловно жив» — Bob Lee — ЖЖ
09:41 pm: «Цой безусловно жив»Сегодня очередная годовщина смерти Виктора Цоя. Я отчетливо помню, как слушал в середине 80-ых его песни – «Группу Крови», «Звезду по имени Солнце», «Алюминиевые огурцы» и многие другие. Это было очень круто – а уж фильм Асса с «Мы ждем перемен» и множеством огоньков зажигалок в конце….
Конечно, немного горько, что со времен Ассы мы все так же ждем перемен, как и тогда. Но сегодня немного не об этом. А о Викторе Цое. И о том, как появились фильм «Игла» и упомянутая песня «Мы ждем перемен».
Когда когда, если не сегодня вспомнить Витю Цоя не с точки зрения грусти или печали, а с позитивным оттенком, потому что как ни крути «Цой жив»?
Вообще говоря, Цой поднимался трудно и сложно. Подниматься с нуля вообще непросто, об этом могли бы рассказать Билл Гейтс, Стивен Джобс, а также несовершеннолетние дочки большинства российских чиновников. Поэтому начну этот текст не с Виктора, а с моего тестя. Тесть родился довольно крупным мальчиком, но был при этом крайне послушным, а также слегка застенчивым. Когда мама снаряжала моего будущего тестя в первый класс и помогала напялить на спину ранец с учебниками, она напутствовала его примерно так – «Вова, ты большой мальчик, если кто-то будет к тебе приставать, не отвечай. Все проблемы нужно решать в словесном диалоге». Примерно класса до седьмого мой тесть пытался решать проблемы «в словесном диалоге», но к сожалению нельзя сказать, что сильно преуспел. А возможно он просто был лишен дара ораторского искусства.
Поэтому однажды, когда он исчерпал возможности лингвистики, мой будущий тесть взял главного своего мучителя за плечо, молча вывернул ему руку за спину и ударил головой о парту. Рука паренька сломалась в двух местах, а вот парта оказалась прочней и треснула всего в одном месте, хотя как и сказал чуть позже учитель-трудовик, поковыряв ее заскорузлым пальцем, «под списание».
Но это было лирическим отступлением, так как речь не столько о тесте, сколько о Викторе Цое. Случайно познакомившись с моим тестем на Ленинградском вокзале, Цой осторожно задал тестю вопрос –«А может мы у тебя споем на квартире?». Тесть был не против и вопрос о месте проведения первого концерта Цоя в Москве был практически решен. Перед завершением переговоров тесть с сомнением взглянул на Цоя и спросил – «ящика хватит, музыкант?». Продюсер из тестя получился не очень оптимальный, поэтому зрителей было немного, а вот водки для страховки он взял чуть больше, чем нужно. Не иначе увидел в Цое потенциал.
Когда Цой поднимался по лестнице неприметного дома у «трех вокзалов» к месту своего первого московского концерта, навстречу ему попался некий мутный, хоть и грозно выглядевший грузный жилец в майке-алкоголичке, задавший Цою каверзный и обескураживающий вопрос –«Ты че, чукча, тут делаешь? Пробрался, мля, косоглазый. Ну кино ваще. Ща я тебя…». Цой на секунду замешкался, пытаясь подыскать адекватный ответ, как вдруг послышался гулкий удар. Затылок соседа ударился о крышку мусоропровода, а тесть задорно спросил, потирая кулак – «Витя, ну ты че? Водка стынет, тащи гитару». Цой промолчал, только взглянув на почему-то упавшего соседа и то, как деформировалась крышка мусоропровода при столкновении с его черепной коробкой. Только после первых двухсот грамм Цой расслабился и рассказал тестю, что именно в тот момент ему в голову пришла идея фильма «Игла». А ведь тогда, в далеком 1981 году до выхода в свет «Иглы» оставалось еще долгих 6 лет. Да и то сказать, что Цой еще не определился с названием, сказав тестю (из песни слов не выкинешь) «Володь, да я б ему сам въебал».
А еще раз пару часов Цой, кряхтя, вынимал из сидячей ванны, установленной на кухне, глупо улыбающегося Алексея Рыбина, и, вытирая пот со лба, задумчиво сказал, что придумал первые слова песни с рабочим названием «Мы ждем перемен».
А вот и несколько фото с того концерта.
Новый год с 1981 на 1982. В коммуналке на «Трех вокзалах».
Тесть с сигаретой. Справа от него теща. Потом Леша «Рыба» (Алексей Рыбин, сейчас известный писатель), дальше Витя Цой показывает нос, и Пиня, он же Пиночет (Игорь Покровский).
Ванна своими силами поставлена на кухне. Когда уже хорошо выпили, Рыба сказал, что ему нужно освежиться и ушел. Не было его довольно долго. Через 3 минуты в голову Цоя придет замысел песни «мы ждем перемен».
Кстати, помню и я зависал в этой ванной….
А вот и сам концерт, на котором зрителей было прямо скажем немного. Музыканты выкладываются по полной. Но вранье — это не 1982 год. Это за пару часов до Нового года, так что как ни крути, 1981.
Сергей Рыженко и Витя Цой.
Вот так порой рождается история.
Ну, «жив"
roberlee.livejournal.com
Глаза, полные лжи. Как Аугусто Пиночет вошёл в историю | История | Общество
25 ноября 1915 года родился Аугусто Пиночет — лидер военной хунты и президент Чили.
«Если поразмыслить и взвесить, то я хороший»
«Если поразмыслить и взвесить, то я хороший. У меня нет обид и есть доброта», — так говорил о себе на склоне лет благообразный седой старичок, в котором уже мало кто мог узнать мрачную фигуру в военной форме, ставшую символом государственного терроризма и беззакония 1970–1980-х годов.
Аугусто Пиночет, которого давно уже нет на этом свете, до сих пор вызывает искренний восторг у одних, и ненависть у других. В день его смерти одни надевали траур, а другие танцевали и пили шампанское.
Его путь к славе и известности начался 25 ноября 1915 года в чилийском Вальпараисо. Отец — Аугусто Пиночет Вера — был служащим портовой таможни, а мать — Авелина Угарте Мартинес — домохозяйкой, она растила шестерых детей, среди которых будущий глава Чили был старшим.
Для выходца из среднего класса путь в элиту чилийского общества лежал через службу в армии. В 17 лет, после окончания школы при семинарии Святого Рафаэля и Институте Кильота и Колехио Святых Сердец французских отцов Вальпараисо, Аугусто поступил в пехотное училище в Сан-Бернардо.
По окончании училища Пиночет в младшем офицерском звании был направлен сначала в полк «Чакабуко» в Консепсьоне, а затем — в полк «Майпо» в Вальпараисо.
В 1948 году Пиночет поступил в Высшую военную академию страны, которую окончил три года спустя. Теперь служба в воинских частях чередовалась у целеустремлённого офицера с преподаванием в армейских учебных заведениях. В 1953 году Пиночет опубликовал свою первую книгу, называвшуюся «География Чили, Аргентины, Боливии и Перу», защитил диссертацию, получил звание бакалавра, после чего поступил в школу права Чилийского университета. Правда, окончить эту учёбу ему так и не пришлось: в 1956 году он был направлен в Кито для оказания помощи в создании Военной академии Эквадора.
Доктор Альенде против любителей хамона
По возвращении в Чили в 1959 году Пиночет неуклонно шёл по карьерной лестнице вверх, в 1971 году в звании генерала заступив на должность командующего гарнизоном Сантьяго.
Это было первым назначением Пиночета в правительстве президента-социалиста Сальвадора Альенде.
Удивительное дело — генерал Пиночет вплоть до 11 сентября 1973 года считался одним из самых верных Альенде представителей военного командования Чили.
Аугусто Пиночет, 1973 год. Фото: www.globallookpress.com«Ложь раскрывается во взгляде, и поскольку я много раз лгал — я носил тёмные очки», — так говорил о себе Пиночет. Действительно, чёрные очки стали неотъемлемой частью имиджа Пиночета. И за ними он успешно скрывал свои настоящие помыслы и взгляды.
Правительство Сальвадора Альенде начало проводить невиданные для Чили реформы — строительство доступного жилья для бедняков, обеспечение выходцам из семей рабочих возможности получать образование и медицинскую помощь и так далее. Социально ориентированная политика сопровождалась масштабной национализацией, в том числе в добывающих отраслях, где Альенде «наступил на хвост» представителям иностранного бизнеса, в том числе американского.
После этого против правительства Альенде была развёрнута масштабная кампания как внутри страны, так и за её пределами. На Чили оказывалось экономическое давление, праворадикальные группировки развязали террористическую войну, по улицам Сантьяго прошли «марши пустых кастрюль». В этих маршах участвовали не представительницы бедноты, а разгневанные дамы из «среднего класса».
Предатель в чёрных очках
Но ещё большей проблемой для властей стали оппозиционные настроения в чилийской армии, где исторически были сильны позиции праворадикалов и консерваторов. Угроза военного переворота в Чили с каждым днём становилась всё более очевидной.
Настроения эти, однако, сдерживались главнокомандующим чилийской армией Карлосом Пратсом. Этот уважаемый в армии военачальник заявлял о лояльности президенту и тем самым стоял на пути у сторонников военного выступления. Считалось, что Пиночет разделяет точку зрения Пратса.
29 июня 1973 года в Сантьяго была предпринята первая попытка военного переворота, получившая название «Танкетасо». Этот мятеж был подавлен под руководством Пратса при активном участии Пиночета.
22 августа 1973 года жёны генералов и офицеров, находящихся под командованием Пратса, устроили митинг у его дома, обвиняя его в неспособности восстановить гражданский мир в Чили. Это событие убедило Пратса, что он утратил поддержку среди своих товарищей-офицеров. На следующий день он ушёл в отставку с постов министра внутренних дел и главнокомандующего армии Чили.
Пратса на его посту сменил Пиночет, считавшийся, как уже говорилось, фигурой, абсолютно лояльной президенту.
За чёрными очками не было видно глаз генерала, а прочитать в них в тот день можно было очень многое. Например, то, что подготовка к настоящему выступлению военных идёт уже несколько месяцев, что в ней активно участвуют представители ЦРУ и американские дипломаты, что Пиночет не просто участник, а лидер заговора. Много лет спустя он будет утверждать, что присоединился к выступлению в последний момент во имя спасения страны. Однако рассекреченные архивы ЦРУ покажут, что Пиночет был вовлечён в заговор ещё на ранних этапах его подготовки, в то самое время, когда был назначен командующим гарнизоном Сантьяго.
«Демократию необходимо время от времени купать в крови»
11 сентября 1973 года в Чили произошёл государственный переворот. Первыми погибли сторонники Альенде в армии и на флоте — их выявили заранее, чтобы ликвидировать в самом начале. Затем армейские подразделения приступили к захвату правительственных зданий.
Военный переворот в Чили. Фото: www.globallookpress.comПрезиденту Альенде, находившемуся в президентском дворце «Ла-Монеда», был предъявлен ультиматум: ему предлагалось уйти в отставку и покинуть страну на специальном самолёте вместе с семьёй и приближёнными.
Альенде отказался, и тогда военные начали штурм дворца. После пятичасового боя президентский дворец пал. Президент Сальвадор Альенде застрелился в своём кабинете, не желая попадать в руки мятежников. Ворвавшиеся во дворец военные обнаружили тело Альенде на его рабочем месте. То ли не разобравшись, что президент мёртв, то ли из ненависти мятежники расстреляли уже мёртвого главу государства, всадив в него более десятка пуль.
«Демократию необходимо время от времени купать в крови, чтобы она оставалась демократией», — так говорил Аугусто Пиночет, ставший лидером военной хунты после свержения Сальвадора Альенде.
Президент Чили Сальвадор Альенде. Фото: www.globallookpress.comСвои слова он подтверждал делом — за первый месяц нахождения хунты у власти были убиты несколько тысяч человек. В Чили и по сей день не знают точно, сколько именно — источники, лояльные к Пиночету, говорят о 3000 убитых, его противники утверждают, что это число нужно как минимум умножить на 10.
Спустя более чем 40 лет после переворота остаётся неизвестной судьба тысяч человек, пропавших без вести во время правления Пиночета. Свидетели рассказывали, что на стадионе Сантьяго, превращённом в концлагерь для противников хунты, трупы убитых были сложены в штабеля. Тела жертв плыли по реке Мапочо, часть останков вывозилась военными вертолётами и сбрасывалась в океан.
Террор без границ
Среди жертв политического террора были и простые чилийцы, и знаменитости. Известному чилийскому поэту и музыканту, театральному режиссёру Виктору Харе каратели сломали руки, пытали его током, а затем, после долгих мучений, расстреляли, выпустив в него 34 пули.
В дни переворота умер лауреат Нобелевской премии по литературе Пабло Неруда. Долгое время считалось, что Неруда, близкий друг Альенде, погиб от естественных причин, однако в 2015 году власти Чили признали, что знаменитый чилиец мог быть убит.
Нобелевский лауреат Пабло Неруда. Фото: www.globallookpress.comВоенные не стремились разбираться в том, кто и в чём виноват. Сотрудница католического издания Кармен Морадор, не являвшаяся сторонницей Альенде, была арестована «просто так». Семь часов она провела на дыбе, была многократно изнасилована, её морили голодом и избивали, ломали ноги, пытали электрошоком, прижигали сигаретами, применяли самые изощрённые и омерзительные издевательства. Родственникам удалось её освободить, однако от перенесённых мучений она вскоре умерла.
Для преследования политических противников режима Пиночета было создано Управление национальной разведки (ДИНА) — политическая полиция, которую очень скоро окрестили «чилийским гестапо». Агенты ДИНА вели охоту за оппозиционерами и за пределами Чили. В 1974 году в результате террористического акта, организованного сотрудниками ДИНА в Аргентине, погибли генерал Карлос Пратс и его супруга. В 1976 году в Вашингтоне киллеры ДИНА убили бывшего министра иностранных и внутренних дел в правительстве Альенде Орландо Летельера.
Через застенки режима Пиночета прошли сотни тысяч чилийцев, около миллиона отправилось в вынужденную эмиграцию. Среди жертв чилийской хунты оказались десятки граждан других государств, находившихся в Чили в момент переворота в сентябре 1973 года. Это обстоятельство станет причиной судебного преследования Пиночета за рубежом.
Страна не для пролетариев
«Всё, что мы, военные, делали, мы делали для Чили, а не для себя, и нам не стыдно», — ещё одно высказывание Пиночета, не оставляющее сомнений в его уверенности в правоте своего дела.
А что же реального, помимо рек крови, дал Чили режим Пиночета? Что представляло собой его знаменитое «экономическое чудо»?
В качестве основы для экономических реформ при Пиночете была взята ультралиберальная модель, адептами которой выступили чилийские экономисты, многие из которых учились в Чикаго под руководством нобелевского лауреата профессора Фридмана и профессора Арнольда Харбергера. Поэтому чилийские реформаторы вошли в историю под именем «чикагских мальчиков».
В рамках этой модели в стране была осуществлена так называемая «шоковая терапия», масштабная приватизация государственной собственности, принимался жёстко сбалансированный бюджет, снимались все ограничения на торговлю с заграницей, вводилась пенсионная система накопительного типа.
В новых условиях в страну хлынули иностранные инвестиции, было возобновлено сотрудничество с международными финансовыми институтами. В результате экономика при Пиночете стала стремительно расти.
Однако отличные макроэкономические показатели не отражают картину жизни в стране. Чили стала раем для работодателей, ибо при Пиночете были разгромлены и запрещены профсоюзы, но работники оказались полностью бесправными и не имели ни малейшей защиты от произвола. На фоне стремительно выросших центральных кварталов Сантьяго его рабочие окраины прозябали в нищете.
На фоне сказочно богатеющей элиты две трети чилийцев оставались за чертой бедности. Безработица среди экономически активного населения страны при Пиночете достигала 30 процентов, а по общему объёму производства и среднему уровню зарплат Чили вышла на уровень начала 1970-х годов только к моменту передачи власти гражданскому правительству.
«Мы пытаемся превратить Чили в страну собственников, а не пролетариев», — этой фразой глава хунты пояснял суть своей экономической политики.
И самое главное, реальное чилийское экономическое чудо началось не при Пиночете, а уже после того, как в стране была восстановлена демократическая система.
Пиночет в Мадриде, 1975 год. Фото: www.globallookpress.comКак Пиночету не дали «тряхнуть стариной»
Об Аугусто Пиночете принято говорить как о лидере военной хунты, хотя формально он не являлся таковым с 1974 года, заняв пост президента страны. В 1980 году он провёл плебисцит, на котором была принята новая конституция страны. В ней, в частности, предполагались свободные выборы, деятельность политических партий и профсоюзов. Однако оговаривалось, что вступление в силу этих статей конституции откладывается на 8 лет.
В 1980-х Пиночет при помощи США и Великобритании пытался избавиться от клейма кровавого диктатора и стать уважаемым государственным лидером. Получалось плохо — забыть то, что натворил Пиночет, было невозможно. Не способствовал этому и откровенный антисемитизм самого Пиночета и его окружения, из-за которого из Чили начался массовый исход евреев. Зато в Чили находили убежище и всячески привечались находившиеся в бегах нацистские преступники, которые помогали чилийским спецслужбам бороться с инакомыслящими.
Во второй половине 1980-х чилийский режим стал проводить более либеральную политику. Обеспечить международное признание Пиночету должен был промежуточный плебисцит, назначенный на 5 октября 1988 года, на котором решался вопрос о том, останется ли президент на своём посту ещё на восемь лет.
Уверенный в успехе, Пиночет разрешил массовые акции своих противников и допустил оппозицию к подсчёту голосов.
Накануне плебисцита на заключительный митинг на Панамериканском шоссе собралось более миллиона человек — это была самая массовая манифестация за всю историю Чили.
Многомиллионный митинг накануне плебисцита 1988 года. Фото: Commons.wikimedia.org/ Biblioteca del Congreso NacionalПервые же результаты волеизъявления 5 октября 1988 года показали, что близка сенсация — Пиночет проигрывал. Но затем передача данных с участков прекратилась, и повисла пауза на несколько часов.
Сторонники Пиночета не любят вспоминать об этой ситуации, предпочитая утверждать, что диктатор добровольно отдал власть. Но на деле судьба Чили 5 октября решалась не только на избирательных участках, но и во дворце «Ла-Монеда», где Пиночет собрал членов хунты и армейский генералитет.
Он предложил отменить результаты плебисцита, ввести военное положение, запретить деятельность оппозиции — в общем, Аугусто Пиночет решил тряхнуть стариной, вспомнив сентябрь 1973 года.
Но здесь, к своему удивлению, он наткнулся на яростное сопротивление соратников. Чилийские генералы заявили Пиночету: новый переворот не поддержит никто в мире, и страна окончательно превратится в изгоя.
После нескольких часов препирательств Пиночет сдался. Утром страна узнала, что диктатор уйдёт.
Слабоумие во имя свободы
Аугусто Пиночет позаботился о своей безопасности. Уйдя в 1990 году с поста президента и передав власть гражданским, он остался командующим сухопутными войсками, сохранив тем самым реальное влияние в стране. Лишь спустя восемь лет Пиночет оставил и этот пост, став при этом пожизненным сенатором, что избавляло его от угрозы уголовного преследования.
Аугусто Пиночет, 1995 год. Фото: Commons.wikimedia.org/ Emilio KopaiticУверенность в своей безопасности сыграла с Пиночетом злую шутку. В 1998 году он направился на лечение в Лондон, где и был внезапно арестован. Ордер на арест выдал суд Испании, десятки граждан которой стали жертвами политического террора в Чили.
Началась отчаянная борьба между обвинителями, требовавшими экстрадиции Пиночета в Чили, и защитниками, которые считали нужным проявить к престарелому отставному диктатору милосердие и отпустить его на свободу.
После 16 месяцев домашнего ареста в Лондоне Пиночета всё-таки отпустили домой. Однако его задержание в Великобритании стал толчком к началу уголовного преследования и в Чили.
Последние годы Аугусто Пиночет провёл в борьбе за собственную свободу. В августе 2000 года Верховный суд Чили лишил Пиночета сенаторской неприкосновенности, после чего против него было возбуждено судебное преследование по более чем 100 эпизодам, связанным с убийствами, а также похищениями и пытками людей. В 2001 году адвокаты добились для подзащитного освобождения от ответственности, но с унизительной формулировкой — «ввиду старческого слабоумия».
«Моей судьбой стало изгнание и одиночество»
В слабоумие, однако, поверили не все. 26 августа 2004 года Верховный суд Чили лишил Пиночета неприкосновенности от судебного преследования, а 2 декабря того же года Апелляционный суд страны принял решение о начале процесса по делу бывшего диктатора, обвиняемого в соучастии в убийстве бывшего командующего сухопутными силами генерала Карлоса Пратса.
В 2005–2006 годах новые обвинения стали расти, как снежный ком. Вчерашние соратники Пиночета, те, кто ещё был жив, один за одним оказывались за решёткой. Бывший глава спецслужбы ДИНА Мануэль Контрерас, приговорённый к пожизненному заключению, умер в тюрьме летом 2015 года. Любимец Пиночета, бригадный генерал чилийской армии, сын русского коллаборациониста Семёна Краснова Мигель Краснов и по сей день отбывает тюремный срок за участие в многочисленных пытках и убийствах чилийцев и иностранных граждан.
Сам Пиночет, который, помимо всего прочего, обвинялся в казнокрадстве, уклонении от уплаты налогов, наркоторговле и торговле оружием, такой участи избежал.
Он умер 10 декабря 2006 года после тяжёлого инфаркта в госпитале Сантьяго. Лишь только новость об этом разлетелась по стране, на улицах начались гуляния и празднества. По этой причине от национального траура и государственных похорон было решено воздержаться. После отдания воинских почестей тело было кремировано, а прах тайно захоронен.
Спустя две недели после смерти Фонд Пиночета опубликовал его прощальное письмо к соотечественникам, написанное в 2004 году — тогда, когда, согласно версии адвокатов, бывший диктатор страдал слабоумием. Письмо, однако, написано человеком со здравым рассудком. Как и все последние годы жизни, Пиночет пытался оправдать то, что совершил: «Было необходимо действовать с максимальной суровостью, чтобы избежать эскалации конфликта».
«В моём сердце нет места для ненависти. Моей судьбой стало изгнание и одиночество — то, чего я никогда не представлял и меньше всего хотел», — сетовал Аугусто Пиночет.
Но вряд ли эти слова смогли разжалобить хоть кого-то. Ведь, читая эти строки посмертного обращения, никто не сможет заглянуть Пиночету в его глаза, которые он так старательно прятал от всего мира.
aif.ru