Как итальянский гангстер устал воровать и убивать и стал актером
Прошедшей зимой на закрытии Берлинского кинофестиваля было особенно звездно. Анжелина Джоли в сверкающем позолотой вечернем платье вышагивала по красному ковру за ручку с Брэдом Питтом. Кристиан Бейл и президент жюри Майк Ли привычно щурились под обстрелом настойчивых вспышек. Одним из последних по красной дорожке скромно поднялся самый неприметный из гостей фестиваля.
Сальваторе Стриано (для друзей просто Саса) был в простом черном пиджаке, с клетчатой арафаткой вокруг шеи; по всему было видно, что он не очень понимает, куда себя деть. Растерянность на его лице сменилась паникой, когда меньше чем через час фильм братьев Тавиани «Цезарь должен умереть», где Саса сыграл одну из главных ролей, получил «Золотого медведя».
Выйдя к журналистам после церемонии, Стриано выглядел так, будто рядом с ним только что взорвалась граната. Что не удивительно — его актерская карьера случилась вопреки всякой логике. До того как оказаться на красной дорожке Берлинале, Саса полтора десятилетия был профессиональным гангстером. Первое преступление он совершил в десять, а уже тинейджером влился в ряды неаполитанской мафии, известной миру под устрашающим названием «каморра». Он участвовал в вооруженных налетах, рэкетирских рейдах и перестрелках с конкурирующими группировками. Сидел на кокаине, разыскивался Интерполом, провел в общей сложности 12 лет за решеткой. Случалось ли ему убивать, знает только он сам.
Во время последней отсидки в Ребиббии, одной из самых известных в Италии тюрем строгого режима, Саса записался в театральный кружок и принялся штудировать Шекспира. Потом — поворот из святочного рассказа: нетривиальное хобби разбудило в закоренелом преступнике совесть и дало ему новую профессию. Выйдя на свободу пять лет назад, Стриано разорвал связи с каморрой и начал другую жизнь.
Фильм Тавиани полностью снят в Ребиббии на неаполитанском диалекте и отслеживает в формате документальной хроники постановку шекспировского «Юлия Цезаря» тюремной самодеятельностью. 39-летний Саса, сыгравший Брута, получил спецразрешение на два месяца вернуться в тюрьму для съемок; бывший каморрист был одним из двух актеров, пришедших с воли. Все остальные участники тюремной мистерии — настоящие зэки, отбывающие серьезные сроки за серьезные вещи, вплоть до убийства. «Они снимались в фильме про предательство, власть, чувство вины и сожаления; настоящая зэковская классика, — говорит Стриано. — Между Шекспиром и жизнью внутри каморры масса параллелей. Вернуться в тюрьму свободным человеком — сюрреалистический опыт, и довольно болезненный. Я не знал, как вести себя с бывшими корешами; я-то давно откинулся, а они все сидят. Разумеется, они рады за меня, но каждый из них хотел бы оказаться на моем месте. Однажды между дублями я уснул в той же камере, в которой сидел. Когда проснулся, у меня случилась паническая атака. Мне на секунду показалось, что все по-настоящему и меня больше не выпустят».
В кино про гангстеров именно в такой момент со второстепенным персонажем случается неприятное.
Карты — пожалуй, единственное увлечение, от которого Саса не отказался, начав новую жизнь.
Святая Дева, футбол и представитель (пусть и бывший) организованной преступности — исчерпывающе итальянская мизансцена.
За пределами Италии сицилийскую коза ностра знают больше, чем каморру. Но именно кланы Неаполя и Кампаньи в ответе за самое большое количество смертей среди итальянского криминала. За последние 30 лет «система», как называют каморру сами неаполитанцы, свела в могилу более трех тысяч своих жертв. То есть в среднем по сто человек за год, из которых большинство — жители Неаполя, города с миллионным населением. Эта статистика, конечно, меркнет по сравнению с десятками тысяч жертв мексиканских или колумбийских наркокартелей, с одной лишь поправкой — заокеанские коллеги лишены привилегии жить и трудиться в самом сердце европейской демократии, стране из «большой восьмерки». Каморра же действует всего в часе езды поездом от Рима и Ватикана и в девяноста минутах паромом от миллионерских парадизов Капри или Искьи.
За последние два десятка лет преступный синдикат пережил немало драматических моментов: массовые аресты, кровавые войны за территорию, предательство стукачей или просто рядовых солдат мафии, оказавшихся за решеткой и готовых за смягчение приговора продать маму родную и всех подельников. Несмотря на это каморра продолжает расти и шириться — и в настоящий момент является одной из самых разветвленных преступных сетей на планете, со своим интересом в наркоторговле, рэкете, бизнесе, политике, правительственных проектах. Одним из главных источников дохода синдиката остается деятельность мусоросборочных компаний, большинство из которых контролируется каморрой, и беззастенчивое освоение госдотаций, выделяемых на решение этой классической итальянской проблемы.
Саса родился в Испанском квартале — Quartieri Spagnoli — одном из старейших районов Неаполя. Этот лабиринт узких улочек получил свое название в честь гарнизонов испанских наемников, квартировавших там в XVI веке по случаю разгона народных волнений. Оживленный колоритный квартал, типичный для исторического центра города. Дети играют в футбол на улице, сушащееся белье завешивает верхние этажи, пряча от горожан солнце; всюду жужжат скутеры, на которых не ведающие страха подростки — без шлемов и по четыре на мотосредство — рассекают по древним мостовым. Аборигены тусуются у своих подъездов, обсуждают дела, отчаянно жестикулируют — итальянский юг, как в кино или на картинке.
Говорили, что ему слабо. И он, чтоб доказать,<br>что не слабо, пообещал убить первого<br>встречного. Им оказался почтальон.
Во время прогулки в компании Сасы i quartieri — так называют свой квартал местные — окрашивается в куда более мрачные тона; прежде всего — благодаря закадровому комментарию экс-бандита. Сраженный бедностью, безработицей, подростковой преступностью и антисанитарией, район давно служит каморре штаб-квартирой. «Видишь дырки в стене под балконом? — Стриано тычет пальцем на стену дома. — Это от пуль. Каждый раз, когда бойцы вражеского клана проезжали мимо, они доставали стволы и палили наудачу».
Невысокий, довольно интеллигентный, Саса, на первый взгляд, плохо вписывается в стереотип гангстера. Но это только на первый. Морщины и шрамы, не поддающееся расшифровке выражение глаз, резкие манеры; курит одну за одной, бесконечно сканируя окрестности, будто ожидая, что из-за угла вот-вот выскочит мститель с «калашом». В одном из своих недавних фильмов — знаменитой «Гоморре» — Саса сыграл безжалостного каморриста, расправляющегося со своими же. То есть, по большому счету, самого себя. «Эту улицу мы называли туннелем смерти, — будничным тоном сообщает актер, приглашая заглянуть в тощий перешеек между домами. — У нее нет переулков, поэтому убежать некуда. Здесь убили десять человек».
Саса кивает в сторону трех смурных чуваков, бездельничающих на углу, и сообщает, что они охраняют «пьяццу» — точку сбыта наркотиков. Наркоторговля — один из главных источников дохода синдиката. Мозг операции базируется в печально известных спальных районах на севере Неаполя, в которых, по информации антинаркотических ведомств, продается и покупается наркотиков больше, чем в любой другой точке Евросоюза. В полиции говорят, что ежедневный доход гангстеров от наркоторговли составляет полмиллиона евро. Торговля идет при свете дня, на виду у всех; пьяццы функционируют по законам военной дисциплины, имеют строгую иерархию и нелимитированный бюджет.
«Небольшая пьяцца способна генерировать от тридцати до сорока тысяч евро в день. Слышал, как народ рассказывал, что большие пьяццы делают по полтора миллиона в неделю, — рассказывает Дженнаро, бывший капо-пьяцца. — Лично я в удачный день зарабатывал от трех до четырех тысяч. Вот почему у «системы» никогда не бывает нехватки рук. Представь, ты родился и вырос в жопе мира, безо всякой надежды на нормальное будущее, и тебе приходится каждый день видеть, как каморрист разъезжает на дорогой тачке или байке в брендовых шмотках, с висящими на рукавах шмарами. Сам захочешь так жить».
Стриано в Quartieri Spagnoli, где родился, вырос и ограбил первый магазин.
Какие-то пять лет назад Cаса мог безопасно ходить по этим улицам только в окружении братвы и с рукой на рукоятке пистолета.
Стриано на берегу Тирренского моря, за его спиной — потухший Везувий.
На другой улочке, в сердце i quartieri, припаркована пара мопедов, на которых не просматривается никаких замков или других защитных приспособлений несмотря на то, что квартал славится своими ворами. Саса объясняет, что это скутеры боевиков каморры, никто не посмеет прикоснуться к ним. «Здесь средь бела дня застрелили почтальона, — продолжает Саса, пока мы пересекаем небольшую площадь. — Над каморристом, который до того момента еще ни разу не убивал, подтрунивали кореша, все — накокошенные. Говорили, что ему слабо. И он, чтоб доказать, что не слабо, пообещал грохнуть первого встречного. Им оказался почтальон. Парень подошел к нему и выстрелил в голову».
Отпрыск бедной, но честной пролетарской семьи, Саса сызмальства не вылезал с улиц и фактически жил без присмотра родителей — отца, работавшего носильщиком по 12 часов в сутки, и матери, которой приходилось ухаживать за тяжелобольной дочерью. Их квартал находится рядом с портом. За небольшую мзду Саса доставлял потенциальных клиентов проституткам, водя туристов по плохо освещенным лабиринтам квартьери, и приторговывал контрафактными сигаретами — еще один прибыльный бизнес каморры, ныне полностью вытесненный наркоторговлей.
Двери каморры всегда распахнуты настежь.<br>Она даст тебе жилье, работу, машину, деньги.<br>Поможет решить проблемы и уладить конфликты.
Когда Сальваторе было десять, к нему обратилась шайка налетчиков. Им был нужен пацан, который мог пролезть в вентиляционную шахту магазина игрушек. Ночью Саса залез в шахту и открыл дверь изнутри. Магазин был опустошен, а его ассортимент отбуксирован куда следует на бандитском грузовичке. Через несколько дней мальцу вручили пачку банкнот, которую тот поделил со своей собственной шайкой. Местный клан оценил хладнокровие, с которым мальчуган справился со своим первым заданием.
Стриано было четырнадцать, когда они с другим местным гангстером ехали куда-то на «веспе» и их остановила полиция. Каморрист сунул Сасе три грамма кокаина, и тот сообщил полицейским, что порошок принадлежал ему. Взрослый бандит (старший брат подружки Сасы) избежал срока, а малолетнего ненадолго задержали. Клан снова не оставил без внимания выдержку молодого бойца. «Не ты предлагаешь свои услуги каморре, она сама тебя примечает и начинает проверять на вшивость. В тот день я прошел очередной тест — доказал, что не дрейфлю». Через три дня старший товарищ подарил перспективному рекруту «веспу» в знак уважения.
Вскоре ему доверили доставку кокаина покупателям. Сасу стали видеть вместе с членами клана — верный знак доверия, быстро расшифрованный его друзьями и соседями. В шестнадцать он уже развозил порошок килограммами и входил в элитную группу сопровождающих босса. Тому приходилось ежедневно отмечаться в полицейском участке, что делало его особенно уязвимым для киллеров конкурирующих группировок. «Разумеется, он не мог тащить пушку в полицию, а я, как малолетний без судимостей, мог сопровождать его до самого участка, расчищать дорогу и охранять, — вспоминает Стриано. — В первый раз, когда нес в кармане пистолет, испытал непередаваемое ощущение могущества».
Как-то раз, когда он баловался порошком и рубился в карты дома у другого бандита, к ним нагрянула полиция. Нашли пистолет хозяина дома, которому грозили пять лет тюрьмы. Саса, недолго думая, взял пушку на себя; получил год условно. «В каморре такие жесты не оставляют без внимания». Когда ему исполнилось семнадцать, боссы сделали Сасе предложение стать аффилиато, полноценным членом «системы»; они с друзьями как раз нюхали кокс и смотрели футбол по ящику. К предложению влиться в ряды организованной преступности прилагалась приличная сумма. «Взять деньги означало согласиться, так как эти деньги олицетворяли первую зарплату, — объясняет Стриано. — Отныне клан был моей семьей. Я взял деньги и стал аффилиато. Чувствовал себя самым сильным».
В отличие от коза ностра, у каморры нет единого босса. Синдикат состоит из семи десятков кланов, бесконечно вступающих друг с другом в призрачные альянсы, чтобы затем снова перессориться и продолжить территориальные войны. Как правило, во главе клана стоит одна семья, устанавливающая строгую иерархию групп, подгрупп и так далее, наподобие корпораций. Каждый член клана имеет специализацию — будь то наркотики, рэкет, сбор мусора, ростовщичество, мокруха, отмывание денег или инвестиции. У каждого клана есть боевой отряд; союзные кланы зачастую заимствуют боевые отряды друг у друга — незасвеченному киллеру легче выполнить задание на территории, где его не знают.
Аффилиати получают ежемесячную зарплату, размер которой может достигать шестизначных сумм. Остальные живут на процент от прибыли. Когда аффилиато попадает за решетку, клан оплачивает услуги адвоката и материально поддерживает семью каморриста. «Некоторые не в восторге от того, что, пока они чалятся, к ним домой раз месяц будет ходить чужой мужик. Поэтому в нашем клане денежное довольствие родным разносил гей — чтобы ребята в тюрьме лишний раз не волновались».
Со временем Саса дорос до руководящей роли — в его распоряжение поступила банда, занимавшаяся наркотиками, налетами и рэкетом. Несколько его близких друзей погибли во время очередной межклановой войны за территорию. Стриано не выходил из дома один; выдвигались всей бандой, держа по пистолету в руке, продираясь опасными переулками, в каждом из которых их могла подстерегать засада. «Мы шли по кварталу, накокошенные параноики, с пушками наголо, готовые замочить любого. Делали свою работу, шли на хату и нюхали еще — всегда вместе, днем и ночью. Чем больше кокосили, тем безумнее становились. Я превратился в полного отморозка, по-другому не скажешь».
www.gq.ru
Сальваторе Стриано. Их Италия. Путешествие-размышление «по сапогу»
Сальваторе Стриано
Я не знаю, сколько взял интервью за свою жизнь. Сотни? Наверняка. Больше тысячи? Скорее всего. Запомнились далеко не все. Лучше других запоминаются неудачные. Однако бывают интервью не то чтобы удачные или блестящие, но обнажающие суть человека, жизни. Они случаются редко. Невозможно объяснить, почему. Вот они-то не просто запоминаются, они продолжают в тебе жить, напоминают о себе, заставляют тебя много лет спустя вдруг, ни к селу ни к городу, задаться вопросом: а как он (она) поживает? Как у него (нее) дела? Перечитываешь или пересматриваешь запись беседы и говоришь себе: «Надо же! Какой блеск! Как же это получилось у меня?!»
Таким для меня стало интервью с бывшим членом Каморры Сальваторе Стриано. Я сейчас пишу эти строчки – и вижу его: заостренные черты, колючие быстрые глаза, резко очерченный рот, лицо жесткое, но вдруг озаряемое нежностью, когда он разговаривает с ребенком. Словом, это одно из моих любимейших интервью.
* * *
Познер: Давайте, как всегда, начнем сначала. Как у вас все начиналось?
Стриано: Зависит от того, о каком «всем» идет речь. В моей жизни много разных «всё».
Познер: Наверное, о том… что можно было бы назвать опасной жизнью.
Стриано: Она началась с того, что я расхотел ходить в школу. Мне было десять лет. Я с большей охотой торчал на улице, играл с другими и… шатался. Тогда было полно американцев, я продавал им пиво, водил их к проституткам. И зарабатывал деньги.
Познер (с недоумением): И вам было десять лет?
Стриано: Десять.
Познер (с недоумением): И вы знали, где найти проституток?
Стриано: Да, под каждым домом в моих переулках стояли проститутки.
Познер: И американцы вам за это платили? Это военные американцы были?
Стриано: Все они были военными.
Познер: И они вам платили деньги за это?
Стриано: Конечно. Мы доставали им алкоголь, наркотики и проституток. А они нам платили.
Познер: Мы – это кто?
Стриано: Я и еще четверо-пятеро таких же ребят.
Познер: То есть это была маленькая банда?
Стриано: Маленькая банда, но мы не делали ничего плохого.
Познер: Ну и дальше как пошло?
Стриано: Дальше… мы потихоньку выросли. А потом американцы уехали, потому что на площади Муничипио, на спуске Сан Марко заложили бомбу в их здании. Все взлетело на воздух, и корабли больше не стали останавливаться в порту Неаполя – это было опасно.
Познер: И как вы тогда стали деньги добывать?
Стриано: Мы воровали косметику: губную помаду, лаки. И продавали проституткам, потому что они много ими пользовались.
Познер: В это время вам было сколько лет?
Стриано: Одиннадцать-двенадцать.
Познер: Двенадцать лет… А когда вы впервые столкнулись с Каморрой?
Стриано: В четырнадцать. Я работал с ними… но вне организации. Я приносил им лотерейные билеты. У нас тут есть номера, государственные. Но Каморра этим занималась незаконно. У них были блокноты, куда записывались номера, а я ходил забирать эти блокноты, потом относить их в одно место. Поскольку я был маленький, никто меня не останавливал с моей сумкой.
Познер: То есть вы тогда еще не были членом Каморры, просто помогали им, выполняли какие-то их поручения. А когда вас заметили? Когда на вас обратили внимание?
Стриано: Ну они видели, как я работаю. И говорили, что я смышленый, что у меня хорошо получается. А потому поручений становилось все больше. Они давали мне свое оружие, и я приносил его домой. Давали наркотики – например, чтобы передать кому-то. Я был быстрым, умел водить машину, умел… умел это делать.
Познер: А как человек понимает, что он стал членом Каморры, что он действительно уже является каморристом? Как это с вами произошло?
Стриано: Когда они приходят за тобой к тебе домой. Даже если тебе ничего не надо делать. Ищут тебя, потому что хотят, чтобы ты был с ними… Ты им не нужен, но лучше, чтобы ты был рядом. Они чувствуют себя более уверенно, потому что думают, что ты можешь быть очень полезен.
Познер: Можно сказать «нет», и тогда тебя больше не пригласят? А если ты говоришь «да», это значит, что ты согласился стать членом Каморры? Это так надо понимать?
Стриано: Ну, нет строгого правила. Ты не подписываешь контракт. Видишься с ними день, два, три… Важен факт, что ты идешь рядом с этими людьми и другие тебя видят, автоматически причисляют тебя к ним. Это другие – полиция и враги – делают из тебя каморриста, а не друзья. Для друзей ты не каморрист, ты друг, часть группы. И все.
Познер: Значит, в этой группе все друг другу помогают, и есть какое-то… ну, товарищество, где вы все вместе и друг на друга рассчитываете?
Стриано: Да. Да, это так.
Познер: А когда в первый раз вы столкнулись с полицией – вы лично?
Стриано: В четырнадцать лет. Нас остановили на ску… на «Веспе». Меня и одного старшего друга, ему было лет сорок. При нем нашли три грамма кокаина. Поскольку у него имелись тяжелые судимости, для него это обернулось бы несчастьем, ему грозила тюрьма. И я сказал, что это мой кокаин. Я не должен был попасть в тюрьму. Но меня все равно забрали.
Познер: И сколько же вы провели в тюрьме?
Стриано: Мало, десять дней.
Познер: То есть вы взяли на себя его преступление?
Стриано: Да.
Познер: Ну, наверное, это оценили?
Стриано: Конечно. Так обычно делается в преступных группировках, в Каморре. Преступление должен брать на себя тот, у кого меньше провинностей перед правосудием, потому что в конце концов он заплатит меньше всех. Дело не в том, кто совершает преступление, ибо когда его совершает один человек – это все равно что его совершили все. А если надо расплачиваться, то это падает на того, кто рискует меньше всего.
Познер: И что дальше происходило? Ведь у вас возникли очень серьезные проблемы с полицией…
Стриано: Потом я вышел. Начал постоянно встречаться с группой друзей. Попадал в тюрьму и выходил из нее. Меня всегда останавливали, когда я носил при себе оружие, пистолет.
Познер: А что вы делали, собственно? Вот целыми днями чем вы занимались?
Стриано: Подъем в три-четыре часа дня, завтрак в четыре, кокаин… И бродили по улицам. Охотились на богатых туристов или на врагов. Каждый день.
Познер: Хорошо, вот вы нашли богатого туриста – что происходит? Например, я иду, я богатый турист. И что?
Стриано: Так ничего, потому что у тебя нет сумки… А, заберу часы.
Познер: А как?
Стриано: Вот так. Хватаешь здесь, держишь здесь и поворачиваешь. Вот здесь разорвется.
Познер: Это надо делать очень быстро?
Стриано: Быстро, да. Иногда получаешь по лицу, но это часть игры, куда же без этого.
Познер: А оружие… Это было ваше оружие, или вам старшие давали его хранить, потому что опасались быть пойманными с оружием?
Стриано: Нет-нет. В семнадцать лет я уже был взрослым.
Познер: А что вы почувствовали, когда впервые взяли в руки оружие?
Стриано: Бывало по-разному.
Познер: Нет, я имею в виду самый первый раз.
Стриано: Я чувствовал, что могу лучше защитить свою семью.
Познер: От кого?
Стриано: От тех, кто отворачивается от нее, кто ей угрожает. Государство от нее отворачивалось, а Каморра ей угрожала.
Познер: Вот давайте чуть поподробней об этом. Что значит «государство от нее отворачивалось»?
Стриано: У моей матери было четверо детей и никакой помощи. Из детей трое собственных и одна приемная дочь. Она появилась у нас дома, когда ей было всего десять дней, потому что мать девочки убили, и моя мама забрала ее к себе. Работал в семье только отец, и он не мог прокормить нас. А еще была Каморра – люди из квартала, которые угрожали, всегда издевались. Ты не мог захватить себе хоть немного пространства – пространство всегда принадлежало им. Так что нельзя было даже заниматься ничем тайком, чтобы сводить концы с концами. И я видел, какими мои родители были грустными, какими они были бедными. И это подтолкнуло меня к тому, чтобы выйти на улицу и зарабатывать на жизнь. Чтобы семье помогать.
Познер: Значит, Каморра – это не одна организация, а много разных кланов, что ли, и они друг с другом могут враждовать и даже убивать друг друга, так получается?
Стриано: Это в основном группы, которые убивают друг друга. Собака ест собаку.
Познер: Да-а-а… И вы постепенно поднимались в своем клане, вас стали все больше и больше выделять?
Стриано: Да.
Познер: И в чем это выражалось?
Стриано: Это просто так было.
Познер: Нет, вы меня не поняли. Как вы понимали, что вас поднимают, что вы становитесь важной персоной в организации?
Стриано: По той свободе, которая у меня появлялась, по возможности делать разные вещи. Я мог, если хотел, продавать наркотики, не спрашивая ни у кого разрешения… Мог воровать в любом районе Неаполя, не спрашивая ни у кого разрешения. У меня была квота по лотереям, квота по контрабанде сигарет. Каждую неделю, даже если я не выходил на улицу, мне присылали деньги домой. В такой ситуации уже понимаешь, что ты неотъемлемая часть группировки.
Познер: На ваш взгляд, у вас было много денег?
Стриано: Нет, потому что… слишком много кокаина и слишком красивая жизнь. Хотя это в действительности не красивая, а ужасная жизнь. Но не знаю, почему она называется красивой. Женщины, секс, кокаин, преступность – все это «красивая жизнь». Я тратил на нее много денег. А потом, я был единственный в семье, кто принадлежал к… определенным кругам. Поэтому деньги исчезали.
Познер: А вы тогда были счастливы? Вы вспоминаете то свое состояние?
Стриано: Нет. Нет-нет, это сумасшествие. Я не был счастливым. Ты волнуешься за всех. Волнуешься за свою мать, сестру, брата, за друзей. Обязательно найдется кто-то, у кого дела идут хуже, чем у тебя. И еще всегда плохо ссориться. А эта среда состоит из ссор, угроз. Мы много занимались вымогательством – у магазинов, у людей. Однако наша группа нападала только на богатых. Мы были бедными, и у нас духу не хватало притеснять бедных. Поэтому мы трогали лишь богатых. Но и это нехорошо. Каждый раз, когда я вспоминаю… например, что я кого-то напугал или заставил плакать… Это все нехорошее дело.
Познер: Вам приходилось видеть смерть?
Стриано: Следующий вопрос.
Познер: Вам приходилось видеть смерть, убийства?
Стриано: Следующий вопрос.
Познер: А, понял, извините, пожалуйста.
Стриано: Нет, да нет, просто… в Италии нет правосудия. Я бы с удовольствием ответил на этот вопрос, но сейчас Италия – это страна четвертого мира, она не созрела для того, чтобы слышать подобные ответы от итальянского гражданина.
Познер: А когда вы попали в тюрьму всерьез?
Стриано: В семнадцать лет.
Познер: За что?
Стриано: За оружие. Две штуки. Не мое, одного моего друга.
Познер: И сколько же вы отсидели?
Стриано: Семь месяцев.
Познер: Семь месяцев… Что происходило с вашей семьей, пока вы были в тюрьме? С мамой, с папой… не знаю, были ли вы женаты или нет… вот что происходило с ними?
Стриано: Обо всем заботилась моя мать, когда меня не было. Отец всегда работал, он делал все что мог: трудился в порту разгрузчиком и выкладывался на полную катушку. Но нам помогала мать. Она выходила на улицу и делала что угодно, чтобы прокормить нас.
Познер: Разве ваши товарищи по Каморре не оказывали поддержку?
Стриано: Нет, я никогда не принимал помощи от Каморры, когда был вне игры. Так я оставлял себе возможность выбирать после освобождения – перестать или продолжать. Потому что если ты принимаешь помощь, в дальнейшем все становится сложнее. Ты будешь вынужден делать то же самое для других. А кто-то из друзей всегда сидит в тюрьме, и в конце концов ты станешь жить ради них, не сможешь больше жить для себя.
Познер: Я знаю, что вы в какой-то момент убежали из Италии в Испанию. Расскажите, почему и сколько вам лет было, когда это произошло?
Стриано: Мне было двадцать два года. Меня разыскивала полиция за ряд преступлений, которые мы совершили с друзьями. Один мой друг раскаялся и начал рассказывать обо всех наших делах.
Познер: И вы убежали. Какое-то время жили в Испании?
Стриано: Три года я там провел, скрывался. А потом меня арестовали, и я просидел полтора года в испанской тюрьме.
Познер: Арестовали в Испании?
Стриано: Да.
Познер: Это был Интерпол?
Стриано: Интерпол.
Познер: А потом вас выдали обратно в Италию?
Стриано: Через полтора года слушаний. Я не хотел ехать в Италию, надеялся расплатиться в Испании. Но по закону это невозможно.
Познер: А что, сидеть в Испании лучше, чем в Италии?
Стриано: В сто тысяч раз лучше.
Познер: Почему? Чем лучше?
Стриано: Потому что в Испании разрешают звонить домой каждый день. Семье, друзьям, кому хочешь. Разрешают заниматься любовью с той, которую ты любишь. Они гораздо человечнее.
Познер: Значит, вас вернули в Италию и приговорили?
Стриано: Меня приговорили, пока я был в Испании, Италия судила меня и приговаривала в мое отсутствие. После окончания процесса меня перевезли в Италию, и уже был готов приговор, я знал, сколько мне надо отбыть.
Познер: Ну и сколько же?
Стриано: Пятнадцать лет и восемь месяцев.
Познер: А сколько вы отсидели?
Стриано: Восемь с половиной лет.
Познер: Потом вас выпустили за хорошее поведение?
Стриано: Отчасти из-за того, что я хорошо себя вел, отчасти благодаря тому, что вышло помилование, и мне скосили три года.
Познер: Что такое «помилование»?
Стриано: Помилование – это государственный закон, по которому снимают три года тюрьмы всем, когда уже некуда девать людей. (Со смехом.) Когда тюрьмы переполнены, заключенных приходится выпускать. И еще учитывается сумма сроков, которые я отсидел, когда был младше. Они потом все складывают и просто делают арифметический расчет: пятнадцать лет и восемь, минус это, минус то, минус сё. Получается лет восемь-девять примерно.
Познер: Ну и что такое итальянская тюрьма? Какая она? Попробуйте просто чуть-чуть описать ее.
Стриано: Это бессмысленное место. Супермаркет преступлений. Спортзал, где ты можешь тренироваться для совершения любого преступления. Место, где у тебя отбирают все чувства. Если ты сам не говоришь там «хватит», то становишься б?льшим ублюдком, чем был до того, как попал туда. Потому что там нет любви, там только надзирают и наказывают, надзирают и наказывают.
Познер: И в какой-то момент вы сказали себе: «Баста, я окончил с этим»?
Стриано: Я сказал «хватит»… (Вздыхает.) Пока я был в тюрьме, умер мой отец, умерла мать, я их так и не увидел… И мне это дело больше не нравилось. Потому что преступник… преступник не может любить. А я хотел любить. А затем я встретился с театром в тюрьме. И театр, я думаю, изменил мою жизнь.
Познер: Это была какая-то театральная тюрьма?
Стриано: Я сидел в тюрьме Ребибия в Риме, и там был театр. Пришел человек, который отбывал пожизненное заключение, и спросил нас, не хотим ли мы поучаствовать в театральном кружке. Ну так, забавы ради. Чтобы выйти из камеры, провести лишний час вместе, по-другому. И я согласился. Лучше выходить немного, ходить пешком, ходить в театр, чем лежать на койке двадцать четыре часа в сутки.
Познер: И что произошло с вами?
Стриано: Игра продлилась недолго. Дело в том, что… я никогда в жизни не читал. Вернее – читал только новости. А это оказалось здорово. Мне нравился герой, он был лучше меня… Мне нравилось играть, говорить: «Я хочу быть другим, не хочу больше быть собой». Еще в театре можно было побить кого-то, не сделав ему больно, можно было выстрелить и не убить, можно было нападать и никого не ранить. Все то же самое, что делал я, но со знаком плюс – идеальный вариант для меня.
Познер: А что вы читали?
Стриано: Что я читал? Много Шекспира, Брехта, стихи Леопарди, Назима Хикмета, Пабло Неруду, Гарсиа Лорку. Очень много пьес.
Познер: А какая пьеса Шекспира произвела на вас самое сильное впечатление?
Стриано: «Буря». Потому что там затрагиваются такие темы, как вина и прощение, свобода. Это были те чувства, с которыми я все время боролся. И при чтении меня охватывали особенные эмоции – во мне происходило что-то вроде травмы, по методу Станиславского. Пытаться увидеть в прошлой жизни то, о чем читаешь, и вспомнить те эмоции. С «Бурей» у меня это получалось.
Познер: А ваши мама и папа так и не узнали, что вы собираетесь хотя бы изменить свою жизнь и стать, например, актером. Они до этого не дожили?
Стриано: Нет.
Познер: Да… Я сегодня говорил с шефом полиции и спросил его, считает ли он, что само государство в значительной степени виновато в существовании Каморры. Как официальное лицо он не мог ответить прямо, но дал понять, что, наверное, считает. Вы того же мнения?
Стриано: Конечно. Это они. Они создают эту параллельную систему, чтобы подчистить все свои ошибки. Всю свою плохую работу. И все подразделения, которые они создали, – DIA (Direzione Investigativa Antimafia – отдел по расследованиям преступлений мафии. – Прим. перев.), DEA, специальная полиция – они намеренно нагнетают ситуацию. Неаполитанцам хватило бы одной субсидии, чтобы сказать «нет» Каморре. Достаточно посмотреть на этот дом. Будь у них помощь от государства, они никогда не сказали бы Каморре «да». Но у них ее нет. Поэтому, если они хотят есть и приходит Каморра со словами «Вот, бери», – они держатся за это крепко и говорят: «Это мой хлеб». Они не смотрят на то, что это наркотики. Это хлеб. И это дело рук государства. Потому что нельзя оставлять людей на произвол судьбы. Если у тебя трое детей, ты не можешь двух кормить, а одного – нет. Тот, кому ты не дашь еды, пойдет кормиться в другом месте. А другое место – это беззаконие.
Познер: Вы сейчас где живете?
Стриано: Я живу тут, внизу. Не в переулках. Здесь мне немного лучше. Мне плохо в переулках.
Познер: Вы работаете сейчас как актер?
Стриано: Да.
Познер: Где вы снимаетесь? Или в театре играете?
Стриано: Закончил в марте работать с неаполитанским «Театро Стабиле». Я два года колесил по всем театрам Италии. Как раз с «Бурей» Шекспира. Потом снимался в фильме в Риме, он называется «Из-за решетки – на сцену», это история моей жизни. Работал в нем с братьями Тавиани, кинорежиссерами. Тема фильма – Юлий Цезарь Шекспира. Еще одна тема, ко; торая и сегодня, через две тысячи лет после древних римлян, актуальна… Шекспир пишет о таких вещах, как преступные группировки, предательство, власть, свобода. Таким образом он еще раз входит в мою жизнь, чтобы стать моим лечением, моим лекарством. И это просто потрясающе.
Познер: Вы живете в Неаполе?
Стриано: Я живу в Неаполе. Однако сейчас я в Милане, потому что мы репетируем. Меня пригласили сниматься в художественном фильме для телевидения, для Пятого канала. Фильм называется «Клан каморристов». Но мне всегда дают роли плохих персонажей. Ничего не могу с этим поделать.
К сожалению, фотография не передает всю нищету и безысходность Испанского квартала Неаполя – рассадника преступности
Познер: Скажите, пожалуйста, в Милане знают про ваше прошлое?
Стриано: Да. Из-за фильма «Гоморра» почти все знают мою историю.
Познер: И к вам нормально относятся? Вы не чувствуете, что на вас люди смотрят с опаской?
Стриано: Я как… как гей. Как негр. Как еврей… Но я беспризорник, поэтому…
Познер: Как? При чем тут беспризорник?
Стриано: Беспризорники – это ребята, которые рождаются в переулках, которые растут на улице. И поэтому я не обижаюсь.
Познер: Нет?
Стриано: Проблема только в том, что люди упускают возможность узнать меня – я так всегда говорю. Моя мать научила меня одному: расист – это тот, кто видит различия, а не тот, у кого тяжелое прошлое или другой цвет кожи. Многие люди незрелые в этом отношении.
Познер: А ваши бывшие товарищи по Каморре – они вас оставляют в покое? То есть вы смогли спокойно уйти, без каких-либо последствий?
Стриано: Да. Я нашел очень хороший способ, чтобы сказать «хватит», я выбрал искусство, культуру. Многие выбирают предательство, переходят на сторону полиции, а это нехорошо, неправильно. Я же заплатил все, что должен был, а потом сказал «хватит». Я не могу больше жить такой жизнью. И они увидели, что это правда, и счастливы, что я изменил свою жизнь.
Познер: Никого не предали?
Стриано: Нет. Кроме родителей.
Познер: Оружие сдали?
Стриано: Да. Я его подарил.
Познер: Вы женаты?
Стриано: Да.
Познер: У вас есть дети?
Стриано: Нет.
Познер: Хотите?
Стриано: Сначала я хочу еще немного стабильности, потому что это очень большая ответственность – иметь детей.
Познер: Желаю вам удачи и счастливой жизни.
Стриано: Спасибо, от всего сердца.
Познер: Мы ничего не упустили? Ничего больше не хотите сказать?
Стриано: Ну что мне еще сказать? Что с тех пор, как я изменил свою жизнь, – странное дело – все, что я замечаю, идет не так. А когда я был тем, из-за кого все шло плохо, мне все казалось менее драматичным, менее грустным. Это меня пугает.
Познер: А вы верите в существование «хэппи-энда», счастливого конца? Верите, что это может быть?
Стриано: У нас в Неаполе был один парень, которого звали Мазанеду. Он устроил революцию в девятнадцатом, наверное, веке – может, ошибаюсь. Я думаю, что Неаполь близок к тому, чтобы вспомнить тот день, что неаполитанцы скоро устроят революцию. Такому городу нужно возрождение. Только сила народа способна возродить его. Не нужен мэр, не нужен один человек. Нужна сила сразу всех людей. Чтобы сказать «хватит».
Данный текст является ознакомительным фрагментом.Читать книгу целиком
Поделитесь на страничкеСледующая глава >
public.wikireading.ru
| ||||||||
| ||||||||
Искать фильм по создателям: Актер создатели фильма | ||||||||
| Актеры | ||||||||
| 1. | Джанфранко Галло Gianfranco Gallo | фильмов: 5… | ||||||
| 2. | Фортунато Серлино Fortunato Cerlino | фильмов: 4… | ||||||
| 3. | Сальваторе Руокко Salvatore Ruocco | фильмов: 4… | ||||||
| 4. | Валентина Лодовини Valentina Lodovini | фильмов: 3… | ||||||
| 5. | Винченцо Фабричино Vincenzo Fabricino | фильмов: 3… | ||||||
| 6. | Франческо Ди Лива Francesco Di Leva | фильмов: 3… | ||||||
| 7. | Джанфеличе Импарато Gianfelice Imparato | фильмов: 3… | ||||||
| 8. | Сальваторе Канталупо Salvatore Cantalupo | фильмов: 3… | ||||||
| 9. | Antonio Pennarella | фильмов: 3… | ||||||
| 10. | Кармине Патерностер Carmine Paternoster | фильмов: 3… | ||||||
| 11. | Антонио Буономо Antonio Buonomo | фильмов: 3… | ||||||
| 12. | Фабио Риццуто Fabio Rizzuto | фильмов: 3… | ||||||
| 13. | Карло Карачиоло Carlo Caracciolo | фильмов: 3… | ||||||
| 14. | Тони Сервилло Toni Servillo | фильмов: 2… | ||||||
| 15. | Хал Яманоути Hal Yamanouchi | фильмов: 2… | ||||||
| 16. | Франческо Шанна Francesco Scianna | фильмов: 2… | ||||||
| 17. | Микеле Риондино Michele Riondino | фильмов: 2… | ||||||
| 18. | Джузеппе Дзено Giuseppe Zeno | фильмов: 2… | ||||||
| 19. | Кармине Рекано Carmine Recano | фильмов: 2… | ||||||
| 20. | Эрнесто Махье Ernesto Mahieux | фильмов: 2… | ||||||
| 21. | Массимилиано Галло Massimiliano Gallo | фильмов: 2… | ||||||
| 22. | Чиро Петроне Ciro Petrone | фильмов: 2… | ||||||
| 23. | Гаэтано Бруно Gaetano Bruno | фильмов: 2… | ||||||
| 24. | Пеппе Ланцетта Peppe Lanzetta | фильмов: 2… | ||||||
| 25. | Джанлука Ди Дженнаро Gianluca Di Gennaro | фильмов: 2… | ||||||
| 26. | Массимилиано Росси Massimiliano Rossi | фильмов: 2… | ||||||
| 27. | Джиджио Морра Gigio Morra | фильмов: 2… | ||||||
| 28. | Нелло Маския Nello Mascia | фильмов: 2… | ||||||
| 29. | Тони Лаудадио Toni Laudadio | фильмов: 2… | ||||||
| 30. | Альфонсо Сантагата Alfonso Santagata | фильмов: 2… | ||||||
| 31. | Эмануеле Викорито Emanuele Vicorito | фильмов: 2… | ||||||
| 32. | Иван Кастильоне Ivan Castiglione | фильмов: 2… | ||||||
| 33. | Марко Макор Marco Macor | фильмов: 2… | ||||||
| 34. | Сальваторе Д’Онофрио Salvatore D’Onofrio | фильмов: 2… | ||||||
| Режиссеры | ||||||||
| 1. | Алессандро Пива Alessandro Piva | фильмов: 2… | ||||||
| 2. | Laszlo Barbo | фильмов: 2… | ||||||
| Сценаристы | ||||||||
| 1. | Массимо Гаудиозо Massimo Gaudioso | фильмов: 2… | ||||||
| 2. | Маурицио Брауччи Maurizio Braucci | фильмов: 2… | ||||||
| 3. | Джакомо Генсини Giacomo Gensini | фильмов: 2… | ||||||
| 4. | Гаэтано ди Вайо Gaetano di Vaio | фильмов: 2… | ||||||
| 5. | Laszlo Barbo | фильмов: 2… | ||||||
| Продюсеры | ||||||||
| 1. | Джанлука Курти Gianluca Curti | фильмов: 4… | ||||||
| 2. | Фабио Ломбарделли Fabio Lombardelli | фильмов: 2… | ||||||
| 3. | Гаэтано ди Вайо Gaetano di Vaio | фильмов: 2… | ||||||
| 4. | Диего Лореггиан Diego Loreggian | фильмов: 2… | ||||||
| Композиторы | ||||||||
| 1. | Андреа Фарри Andrea Farri | фильмов: 2… | ||||||
| Операторы | ||||||||
| 1. | Марко Онорато Marco Onorato | фильмов: 2… | ||||||
| 2. | Рено Персонас Renaud Personnaz | фильмов: 2… | ||||||
| Художники | ||||||||
| 1. | Соня Пенг Sonia Peng | фильмов: 2… | ||||||
| 2. | Ортенсия Де Франческо Ortensia De Francesco | фильмов: 2… | ||||||
| 3. | Lalla Sabbatella | фильмов: 2… | ||||||
| Монтажеры | ||||||||
| 1. | Марко Сполетини Marco Spoletini | фильмов: 3… | ||||||
| ||||||||
Личное дело »www.kinopoisk.ru
Охота на фаталиста. Сальваторе Конторно. Криминальные кланы
Охота на фаталиста. Сальваторе Конторно
Сальваторе Конторно слышал, с какой пугающей методичностью корлеонцы уничтожают его друзей и родственников, однако всем окружающим представлялся совершенно невозмутимым; во всяком случае, в отличие от многих бывших соратников, напуганных кровавыми событиями и поспешивших найти укрытие на более гостеприимных греческих островах, он не изменил ни одной своей привычки. По-прежнему Кориолана можно было видеть спокойно разгуливающим по улицам Палермо, так что многие расценивали его поведение как недалекость или же фатализм.
За Кориоланом, помимо обезумевших убийц, охотилась еще и полиция, а он продолжал спокойно проводить время в кругу семьи, несмотря на то что его имя постоянно фигурировало в списках наиболее опасных преступников, объявленных полицией в розыск.
Сальваторе казался неуязвимым, ибо обладал исключительным чутьем, которому могли бы позавидовать даже дикие звери. Он чувствовал, в какие именно часы можно без опаски пройти по улицам родного города и не быть схваченным полицией; знал наверняка, когда посреди ночи может нагрянуть облава, и в это время он отправлялся ночевать в более укромное место, а таких мест у Кориолана было множество.
Кроме того, у него еще оставалось достаточно много родственников и друзей, глубоко уважающих его за прошлые боевые заслуги и готовых в любой момент предоставить убежище. Конечно, в последнее время Сальваторе взял за правило никогда не покидать дом в одиночестве и ни с кем не встречаться. Не то чтобы он совсем перестал доверять близким друзьям, но подозревал, что и они могут оказаться под прицелом корлеонцев.
И все же, видимо, и его показному или настоящему хладнокровию наступил предел, и это произошло после того, как были убиты Терези и трое сопровождающих его членов клана Бонтате. Сальваторе почувствовал, что на этот раз в воздухе всерьез запахло жареным, и решил: настало время отправить хотя бы свою семью в более безопасное место. Однажды вечером он взял жену Кармелу и сына-подростка Антонио, посадил их в скромный «фиат», принадлежавший теще Кармелы. Эта машина, простенькая и небольшая, ни за что не сумела бы защитить их от очередей «калашников» а, однако Сальваторе знал, что делает.
Он направился прямо во вражеское логово, в самую волчью пасть, в Чакулли, где царствовал ненавистный Папа, Микеле Греко. Всю дорогу он был необычно молчалив, а жена, изредка поглядывая на его сумрачное лицо, предпочитала не беспокоить мужа никчемной болтовней.
Сейчас ему не нужны были никакие слова. Кориолан вспоминал, как еще недавно по этой же дороге проезжал его любимый шеф Стефано Бонтате, и его сердце сжималось от боли, хотя он и не показывал виду. Именно Сокол привел молодого Кориолана в ряды мафии. С первого взгляда он почувствовал такое необычайное расположение к юному бойцу, стройному, черноволосому, с веселыми искрящимися глазами, с неотразимой открытой улыбкой, что предпочитал его общество любому другому и постоянно обращался к нему, невзирая на принятую в рядах «людей чести» иерархию.
Сокол сам проводил церемонию посвящения, после которой уже на полных правах считал Кориолана своим родственником, «крестником». По утрам князь Виллаграция часто наведывался к Сальваторе, приглашая его на прогулку в окрестные поля и зеленые рощи в самой глубине острова. «Пойдем постреляем птиц, Сальваторе», — каждый раз говорил он. Правда, у Сальваторе никогда не создавалось впечатления, будто Сокол является ярым поклонником охоты на птиц. Но, сидя в засаде, Кориолан не раз затылком чувствовал мягкий взгляд своего «крестного отца».
В первый раз ощутив, что Сокол наблюдает за ним, Сальваторе обернулся со своей обычной, по-детски открытой улыбкой и спросил: «Что?» — «Ты должен быть предельно осторожным, Сальваторе, — грустно произнес князь Виллаграция. — Я знаю слишком много и могу сказать тебе: на таких, как ты и я, уже объявлена охота». — «Корлеонцы?» — спросил Сальваторе. Сокол кивнул. «И Папа с ними заодно. Я знаю, что буду убит, я ничего не боюсь, потому что всегда был честным перед самим собой и, кроме того, у всех нас один путь — путь смерти и крови. Мне жалко тебя, мой мальчик, когда ты останешься совсем один». — «Меня взять не так просто, — ответил Кориолан, и в его глазах блеснули зеленые озорные искры. — Я чувствую, как в воздухе вокруг меня начинает сгущаться ненависть… Или любовь… Потому я и обернулся на ваш взгляд. У меня инстинкт хищного зверя. Но это только одно. Сказать по правде, я фаталист и верю, что высшие силы сберегут меня, если я буду поступать по совести. В противном же случае меня ничто не спасет. Но умирать в молодости не так страшно, как в старости, правда? По крайней мере, я так считаю».
«Верно, — устало подтвердил Сокол. — Пойдем, Сальваторе, пообедаем где-нибудь». — «Здесь нет ничего, кроме захудалых придорожных кафе, — удивился Кориолан. — Они вам не подходят». — «Ерунда, — поморщился Бонтате. — Захудалое кафе — это как раз то, чего мне больше всего хочется в данный момент. Чашка отвратительного кофе в твоей компании, — что может быть лучше?» И он улыбнулся так искренне, что Сальваторе почувствовал, как его сердце захлестывает горячая волна. Ведь он был простым парнем из Чакулли, где знал все улочки, представлявшиеся для посторонних каким-то безумным лабиринтом, переплетением ходов, многие из которых вели в никуда. Ему нравилось толкаться в пестрой нищей толпе, среди пропахших морем торговцев рыбой и морскими ежами.
«Вы встречались с такими высокопоставленными людьми, — прямо сказал он шефу. — Почему я? Вам же приходилось обедать с теми, кому меня в жизни не представят». — «Просто устал, — коротко ответил Сокол. — А что до представления, то будь уверен, со всеми ними ты непременно познакомишься поближе, дай только срок. Что же касается этих многочисленных пирушек… Иногда у меня в один день происходило по три застолья с отвратительными руладами специально нанятых певцов, исполнявших бог знает что во славу очередного „крестного отца“.
А как-то раз меня познакомили даже с князем, аристократом Алессандро Ванни Кальвелло Мантенья де Сан-Винченцо. Этот человек принимал у себя даже английских королей и саму королеву». — «Знаю, — сказал Сальваторе. — Это он предоставил свой дворец Лукино Висконти. — Его взгляд сделался почти мечтательным. — Это именно там, несравненная и такая легкая, кружилась в долгом вальсе Клаудия Кардинале». — «Да, — кивнул Сокол. — Действительно неплохой фильм. И если мне ближе главный герой по прозвищу Леопард, то ты просто вылитый Танкреди».
Чтобы скрыть смущение, наверное оттого, что взгляд хозяина снова сделался необычно мягким, Сальваторе произнес: «Я слышал, что князь де Сан-Винченцо тоже имеет связи с „людьми чести“». — «Да», — подтвердил Стефано Бонтате. «Между прочим, он действительно оказался прав, — думал Сальваторе, неторопливо ведя машину по пыльной автостраде. — Князя мне действительно представили, и скорее, чем я мог предполагать, причем с формулой совершенно убийственной. Подведя аристократа ко мне, „человек чести“ небрежно произнес: “Это то же самое”».
Сальваторе сделался частым гостем в Чакулли. Вернее, он всегда чувствовал себя как рыба в воде. Здесь можно было надежно укрыться от «сбиров». Те отчего-то не жаловали этот богом забытый уголок. Если же происходила облава, то она напоминала некую кинопостановку. Полицейские вели себя так демонстративно, а их вертолеты гремели так, словно уже началась очередная мировая война и некое государство готово стереть с лица земли своих врагов. Они как будто нарочно давали беглецам возможность надежно спрятаться, пока они шумят и заранее извещают о задании, исполнять которое им вовсе не хотелось бы.
Во владениях Микеле Греко Кориолан появлялся с явной неохотой, однако ему частенько приходилось сопровождать туда своего хозяина. Его всегда поражал размах, с которым Папа каждый раз устраивал свои бесконечные банкеты и пикники. Он оборудовал со знанием дела полигон, где «люди чести» в специальных наушниках постоянно соревновались в меткости. «Папа — сторонник стрельбы на поражение», — объяснил Сальваторе Сокол. «Здесь все предусмотрено, — тихо отозвался Кориолан. — Единственное, чего я не вижу, это денежно-вещевой лотереи. Только этого не хватает, чтобы Фаварелла стала настоящим аукционом». Сокол тогда только усмехнулся. «Если бы только лотереи… — произнес он. — Здесь еще кое-что имеется…»
Что же еще имеется в царстве Папы, Сальваторе узнал очень скоро, когда однажды хозяин поручил ему подарить охотничью собаку главе Капитула. Псарни располагались вдалеке от жилых строений, а потому, миновав плантации лимонных и апельсиновых деревьев, Кориолан увидел ряд необычных бараков непонятного назначения. Он не удержался, чтобы заглянуть в окно одного из них. Там группа людей в респираторах колдовала над булькающими ретортами и колбами, какими-то дистилляторами. Налетевший ветер донес до Сальваторе поистине тошнотворный запах. Кориолан отшатнулся. «Героин», — понял он.
Это действительно была одна из лабораторий по производству героина. В тот раз Папа нисколько не насторожился, что Сальваторе Конторно невольно узнал его секрет. В конце концов, он был «человеком чести», а значит, имел право знать многое. Во всяком случае, лаборатории уже не являлись секретом. А вот привлечь новичка к общему делу казалось весьма соблазнительным.
Немного поразмыслив, Папа пришел к выводу, что неразумно оставлять лабораторию в Фаварелле, и перевел ее во владения семьи Престифилиппо, тем более что его владельцы, братья Рокко, Сальваторе и Джузеппе Престифилиппо являлись непревзойденными специалистами в этой криминальной области. Однажды Рокко признался Сальваторе, что его семья сколотила огромное состояние на производстве героина. «Я — специалист высшего класса, и меня за это ценят», — не без гордости заявил он Сальваторе.
С той поры, куда бы ни направлялся Кориолан, героин преследовал его едва ли не на каждом шагу; кажется, подпольное производство наркотика захлестнуло весь остров. Однажды Д’Агостино провел Кориолана в ангар на территории, принадлежащей семье Багерия. Здесь Сальваторе увидел уже знакомую картину: «химиков» в респираторах и булькающие колбы. Рядом с неизвестными людьми в темном, разговаривающими с сильным иностранным акцентом, лежали аккуратно упакованные пакетики с белым порошком. Один из «химиков» опустил небольшое количество порошка в пробирку и с удовлетворением продемонстрировал людям в темном. Те одобрительно закивали головами. «Это американцы, — негромко сказал Д’Агостино, — Они довольны качеством нашего товара». От удушливого запаха Сальваторе начинало мутить. «Прости, я выйду на воздух», — быстро произнес он и вышел, не глядя на Д’Агостино.
«Тебе пора к нам присоединяться», — сказал Д’Агостино, когда автомобиль уносил их в Палермо. В тот раз Сальваторе ничего не ответил. Через несколько дней из газет он узнал, что та партия товара — 40 килограммов чистого героина, что он видел в ангаре, была арестована сотрудниками таможенной полиции Америки. «Ты не чувствуешь себя в убытке?» — поинтересовался он у Д’Агостино. — «Ничуть, — отвечал тот, — на самом деле это всего двухдневная работа наших лабораторий. Там не только мой товар находился, но принадлежащий едва ли не всем семьям острова». — «Как же вы различаете ваш товар?» — «Очень просто, по наклейкам, — снисходительно улыбнулся Эмануэле. — Например, моего героина там находилось всего полкило». — «А кто же отвечает в том случае, если груз утерян или арестован?» — продолжал расспрашивать Кориолан. «Тот, кто непосредственно сопровождает груз, — охотно разъяснил Эмануэле. — Только он может провести дознание, ну и, конечно, наказать виноватых, а потом отчитаться перед виноватыми».
Помимо своей воли, Сальваторе чувствовал, что втягивается в эту сомнительную авантюру. Казалось, Эмануэле предложил ему решить шараду, а Кориолан попался на крючок. «Так объясни мне, как у вас принято переправлять героин в Америку?» — спросил он. «Чаще всего морем, — сказал Эмануэле. — На корабли мы переправляем товар на рыболовных лодках, а дальше все относительно просто: главное — благополучно добраться до берегов Ливии. Иногда удается переправить груз и по суше, поскольку большинство железных дорог находятся под нашим контролем. Вот только через Болгарию очень трудно пробраться: их таможенников неизвестно почему очень интересуют наркотики».
«У меня есть идеи получше, — почти неожиданно для самого себя заявил Сальваторе. — Почему-то никому не пришло в голову, что есть еще один путь — воздушный. Я даже могу испробовать его первым. Есть у меня один знакомый летчик-француз; он сделает для меня все, что угодно. И просто, и дешево, и не надо прятать товар среди мебели или граммофонных пластинок», — он даже засмеялся, так понравилась ему самому эта идея с самолетами. «А почему бы и нет? — заметно оживился Эмануэле. — На ближайшем же заседании я переговорю с шефом о тебе».
Затея Кориолана действительно имела огромный успех. После того как с помощью летчика Сальваторе в Америку были переправлены солидные партии героина, «крестные отцы», занимавшиеся производством наркотиков, связались с американской семьей Гамбино, под контролем которой находился аэропорт имени Кеннеди, и благодаря подсказке Сальваторе, предложившего подкупленным таможенникам вынимать заветные пакетики до того, как произойдет осмотр, торговля пошла поистине стремительными темпами. Известно, что всего за два года в Америку с Сицилии было переправлено, как минимум, десяток тонн чистого героина.
«Теперь и Эмануэле больше нет в живых, — мрачно размышлял Кориолан. — Так что же так сильно удерживает меня в этом грязном квартале? Большинство из осторожных людей уже греются под ласковым солнцем Бразилии. А я… Как признаться, что я люблю этот ужасный квартал Бранкаччи, где ко мне относятся как к королю, что мне нравятся пестрые толпы и даже вонь из помоек не так страшна, как запах опостылевшего героина. Многие говорят: жить здесь невозможно, потому что даже море отравлено отходами промышленности, а уличная еда готовится на неизвестно каком масле. Но где еще я смогу ходить так же свободно, всегда чувствуя себя молодым, смотреть на птиц, которыми торгуют на каждом углу. А эти скромные с виду домишки, где, ты знаешь, за плотно занавешенными шторами постоянно ждет тебя любящая жена?».
Он на самом деле испытывал некое подобие нежности к тем отверженным, которые по вечерам сидели по своим конурам без света и воды. Надо сказать, что отверженные платили Кориолану ответной любовью: никто во всем квартале ни за какие блага мира не согласился бы выдать его полиции. Однажды городские власти хотели было рядом с этим подобием домишек возвести в общем-то ни на что не годный комиссариат полиции. Что тут началось! Толпы бедняков высыпали на демонстрацию, протестуя против произвола властей. В результате от строительства комиссариата отказались и общественный порядок был восстановлен.
«Да, хорошие были времена, — прошептал тихий внутренний голос Кориолану. — То был мир, но теперь все иначе. Идет война, если ты не забыл. Будь осторожен, или даже твой любимый Бранкаччи не спасет тебя».
Несколько дней он напряженно размышлял, поскольку каждое утро ощущал: волна ненависти приближается; она становится все ближе, и вот уже дышит в лицо. Скоро она встанет перед ним, как цунами, и Кориолан не сможет ни сам спастись, ни уберечь семью от репрессий корлеонцев, которые шли по его следу, как хорошие гончие.
В то жаркое и влажное утро он отправил жену в никому не известное жилье в Бранкаччи, а сам вышел вместе с сыном из дома тестя, где до сих пор скрывался, только под вечер. На улице ничего необычного Кориолан не заметил; разве что его внутренний голос срывался на крик: «Опасность! Рядом опасность!». Стараясь не выдать сыну собственное волнение, Кориолан вел машину по дороге к Бранкаччи, повернул направо от заводика одного из своих знакомых, когда его автомобиль обогнал неприметный «фиат». Одного взгляда на водителя для Сальваторе было достаточно, чтобы он понял: за рулем находится такой же «человек чести», как и он сам.
Сальваторе слегка наклонил голову в знак приветствия, и водитель ответил ему тем же. На всякий случай Кориолан внимательно посмотрел в зеркальце заднего обзора: «фиат» «человека чести» по-прежнему едва тащился по дороге, однако совершенно из виду не пропадал. Проезжая мимо одного из зданий, Сальваторе обратил внимание на человека, стоящего со скучающим видом около открытого окна. «На уровне моего автомобиля, — привычно отметил про себя Кориолан. — И, кажется, его я тоже знаю…» Не прошло и нескольких секунд, как в поле зрения Сальваторе оказался еще один человек из клана Чакулли. Он принадлежал к семейству Микеле Греко, а завидев машину, сделал вид, что наслаждается душным вечерним воздухом в тени стены сада, что надежно защищала от посторонних глаз сад его отца. Сальваторе даже вспомнил имя этого человека — Марио Престифилиппо.
Как известно, трижды простых совпадений в жизни не бывает, а потому Кориолан окончательно понял: сейчас ему будет очень жарко, если, конечно, исключить то обстоятельство, что все бойцы Чакулли решили устроить совместную прогулку в надежде как следует подышать свежим воздухом. Конечно, улица в этот час была весьма оживленной. Прохожие отдыхали после трудового дня, а самые смелые отваживались даже купаться в отравленных химическими отходами водах залива. «И сколько же здесь их? — невольно подумал Сальваторе. — Пятеро? Десять? Они обложили меня, как дикого зверя».
Сзади взревел мотороллер, и Сальваторе весь собрался, как в ожидании прыжка. Этот мотороллер, неожиданно выскочивший из неприметного тупичка, на бешеной скорости приближался к его машине. Вот Кориолан уже мог ясно различить лица убийц (а в том, что это убийцы, у него не осталось и тени сомнений). За спиной водителя сидел сам Башмачок, и его вид не сулил Конторно ничего хорошего.
А затем произошло нечто странное. Для Кориолана время словно остановилось. Он видел, как постепенно сближается с его автомобилем мотороллер, как Башмачок, как будто при замедленной съемке, достает из-за спины «калашников» — излюбленное оружие, прицеливается в головы своих жертв.
Сальваторе Конторно мгновенно снизил скорость автомобиля и, оставив руль, упал всем телом на ничего не подозревавшего мальчика, стараясь закрыть его собой от града пуль, которые через доли секунды обрушились на машину. Казалось, крыша автомобиля взорвется от грохота обрушившихся на нее очередей. Вокруг посыпались разбитые вдребезги стекла; пули падали сквозь пробитый кузов.
И вдруг наступила оглушающая тишина. Сальваторе чувствовал, как непроизвольно дрожит всем телом мальчик, которого он продолжал прикрывать. Конторно быстро поднялся и осмотрелся вокруг. Мотороллер находился приблизительно в 20 метрах от его машины. Он замолчал только для того, чтобы пойти на второй круг и добить чудом уцелевших жертв, хотя весь их автомобиль был насквозь прошит пулями, так что невозможно было отыскать на нем живого места.
Вновь взревел мотор, и прохожие бросились с улицы врассыпную, не желая стать случайной жертвой чужих разборок. Кориолан завел машину и бросил быстрый взгляд на сына, смертельно бледного, но живого. Правда, его сильно оцарапал осколок стекла, и теперь кровь лилась по его щеке буквально ручьем. Сальваторе не задавался вопросом, ранен ли он сам; ему было вообще не до этого. Главное, он не чувствовал боли — вот и хорошо. Надо было срочно спасать сына.
Он проехал всего сто метров, именно столько было необходимо, чтобы успеть выйти из машины, вот-вот грозившей похоронить его навсегда под своими жалкими обломками. Открыв дверцу, он вытолкнул сына из автомобиля. «Уматывай! — заорал он. — Чтобы через секунду и духу твоего здесь не было!». Он посмотрел, как скрылся в проулке его сын, а сам прижался спиной к жалким остаткам своего «фиата». Положение казалось совершенно безнадежным. Но в конце концов сына он спас, а это уже немало.
Достав из кармана пистолет, Кориолан спокойно ждал приближающихся к нему преследователей. Он даже успел заметить, как внимательно наблюдает за происходящим водитель БМВ, специально остановившегося для того, чтобы в деталях рассмотреть разыгравшуюся как бы лично для него сцену. Одного взгляда на этого человека Сальваторе хватило, чтобы он сразу узнал его: глава Корсо дей Милле, Филиппо Маркезе по прозвищу Баклажан, чья патологическая жестокость не уступала маниакальному рвению Башмачка.
Тем временем мотороллер все ближе надвигался на Кориолана. Мало того, у него, кажется, появилась группа огневой поддержки в виде зеленого «гольфа», внутри которого без сомнения, находилось еще несколько бойцов Маркезе. «Сколько же людей и машин он бросил на то, чтобы уничтожить меня одного?» — невольно усмехнулся Кориолан.
Он видел, как усилившийся ветер дует прямо в открытый в яростном вопле рот Башмачка. Он дал очередь, практически не делая труда даже прицелиться как следует: он был уверен, что верный «калашников» не подведет его и на этот раз. Он даже не заметил, что Конторно поднял свой пятизарядный пистолет почти одновременно с ним, спокойно прицелился в грудь Башмачка и выстрелил. Он понимал, что второго раза у него может просто не быть. Кориолан допустил только одну ошибку, как он понял чуть позже, но все же его выстрел достиг цели.
Башмачок упал на спину, продолжая бешено давить на гашетку «калашников» а. Пули сыпались градом вокруг Конторно. Отрикошетив от железной вывески, пуля взвизгнула рядом с его головой. Рухнула разбитая витрина магазина. Острые, как бритва, осколки посыпались прямо на Сальваторе. Один из таких осколков полоснул его по лицу. Хлынула кровь, и только сейчас Кориолан понял, что действительно ранен. В тот момент его утешало только одно: его злейший враг, маньяк Башмачок, убит. Он сам четко видел, как пуля попала ему в грудь. Противники смешались, а Конторно юркнул в проулок, где недавно исчез его сын, и побежал. За ним не гнались.
К сожалению, на следующий день Сальваторе понял, что ненавистный упырь Башмачок остался жив. Как бы желая продемонстрировать всем, что он жив, Пино Греко лежал на пляже с местными красотками, причем на его теле не было заметно ни царапины. Только сейчас Кориолан понял, в чем состояла его ошибка: ему не следовало стрелять Башмачку в грудь — ведь было же совершенно ясно, что, собираясь убрать такого опасного противника, как Кориолан, он надел под рубашку пуленепробиваемый жилет.
Эта ошибка дорого обошлась Кориолану. Он знал, что Башмачок, если пользоваться военными терминами, предпочитает тактику «выжженной земли», а это значило: тот не успокоится, пока не убьет Конторно, а заодно всех его родственников, друзей и случайных людей просто потому, что ему покажется, будто те могут что-то знать о местонахождении Кориолана. Предположения Конторно оправдались: не прошло и двух недель, как были убиты его племянник, дядя и даже сводный брат тещи и муж двоюродной сестры. Был уничтожен даже врач госпиталя Чивико, который, по слухам, оказал Сальваторе первую помощь. В этой игре Башмачок проиграл, а потому шел на все…
Поделитесь на страничкеСледующая глава >
public.wikireading.ru