«Князь» в «Ленкоме»: беспощадная похоть
Самая громкая премьера сезона — спектакль «Князь» Константина Богомолова в «Ленкоме» по роману Достоевского «Идиот». Тягостное полотно о насилии, похоти и лицемерии вызвало волны гнева и восторга. Алексей Киселев в ступоре.
Новый спектакль Константина Богомолова — самое резонансное театральное событие со времен взрывного эффекта его же «Идеального мужа. Комедии» в МХТ им. Чехова. Притом если «Муж» был нахальным шоу, полным интеллектуального троллинга, то протокольное описание «Князя» безмятежно, как Москва в день инаугурации. Семеро артистов в современной одежде находятся в просторном белом кабинете и озвучивают фрагменты романа Федора Достоевского «Идиот». Чередование монологов дополняется фонограммами из детского советского репертуара. Спектакль — тихий и малоподвижный — длится три часа, разбитых на два акта. Все.
Но есть нюанс. Настасья Филипповна, то есть предмет вожделения мужской части списка персонажей, в решении Богомолова предстает малолетним ребенком. Когда она (в гротескном исполнении Александры Виноградовой), сюсюкая и картавя, сама про себя говорит «ребенок» — первая звучная согласная по понятным причинам пропадает. А вместе с ней и часть зрительного зала; даже несмотря на участие в спектакле всенародных кумиров Александра Збруева и Виктора Вержбицкого. Реакция публики сопоставима с картиной мнений СМИ: где у «Дождя» «театральное потрясение сезона», там у «МК» «унылое, тягучее дерьмо».
«Князь» вызывает бешенство у тех, кто не готов расстаться с собственными представлениями о Достоевском (в книжке было по-другому!), но в действительности вовсе не переворачивает «Идиота» с ног на голову. Тут отношение к автору даже подчеркнуто почтительное. Другое дело, что от всех сюжетных линий осталась только одна — треугольник Рогожин, Настасья Филипповна, Мышкин.
Александр Збруев в роли Рогожина, неторопливо подбирая слова, ведет одинокий монолог о последних минутах приговоренного; Мышкин (или Тьмышкин, как он именуется в титрах) Богомолова интересно рассуждает о религиозном сознании русского человека; Настасья Филипповна, когда перестает сюсюкать, оказывается усталой доминатрикс. Что целомудренная Аглая тут явно старше Мышкина, а взбалмошная Настасья Филипповна — маленькая девочка, может означать, что таковыми они предстают в восприятии героев.
В подзаголовке афиши спектакль назван «Опытом прочтения романа Достоевского»; это справедливо. «Достоевский любил про мертвых детишек» — сообщает титр на фронтальной стене; тут же следует эпизод с умирающим Илюшей из «Братьев Карамазовых». Что это, если не комментарий режиссера на полях «Идиота»? За ним — кошмарная аллюзия на «Елку у Ивановых» Введенского: обреченные малолетние дети рассуждают о смерти. Так в спектакль попал и фрагмент из «Смерти в Венеции», где под именем Ашенбах появляется бывший «благодетель» Настасьи Филипповны, «нашедший в Таиланде мальчика Тадзио — свою последнюю депутатскую любовь». Гипнотизирующая декламация Виктора Вержбицкого, со всей профессиональной честностью становящегося адвокатом своего персонажа, ставит в тот же тупик, что страницы «Лолиты» Набокова. С той только оговоркой, что разговор здесь происходит не тет-а-тет, а энергия его помножена на внимание без малого тысячи человек.
Сила воздействия здесь — в системе акцентов. Ударения расставлены режиссером настолько неуютно, ненормативно, что ужас берет: опыт прочтения романа Достоевского оборачивается опытом разглядывания темной стороны человеческой природы. Той ее части, где правят балом детские травмы. И кажется неслучайным появление на сцене бутылки шампанского, и рассудительные пассажи мента Фердыщенко (Алексей Скуратов) об опасности детей для общества обретают смысл жуткой карикатуры — апофеоза лицемерия, при котором насилие над беззащитным превращено в сознании насильника в героический поступок.
К тому же Богомолов, получив возможность регулярно выпускать пар в качестве актера в спектакле «Машина Мюллер» — в буквальном смысле оголтелое откровение Кирилла Серебренников в «Гоголь-центре», — в «Ленкоме» с внезапной легкостью смещает центр тяжести с внешнего на содержательное. Пространство для саркастических маневров режиссер себе сократил до минимума, оставив пару реприз (неудачных вроде мухи с гитарой) и несколько хулиганских титров на заднике.
Не следует идти на богомоловского «Князя», ожидая увидеть историю блаженного тихони, мученика Мышкина. А то ведь можно оказаться в глупом положении и принять неудобный, обескураживающий, но живой авторский театр за что-нибудь «унылое и тягучее». Идти следует, чтобы посмотреть, как режиссер-интеллектуал взаимодействует с великим литературным произведением. Как Алексей Герман убрал из «Трудно быть богом» Стругацких ряд художественных условностей и обнаружил в остатке тошнотворный образ докультурного человеческого сознания, так Богомолов выставил на обозрение первопричину сюжетных перипетий «Идиота» Достоевского. Беспощадную похоть.
Почему Марк Захаров снял скандальный спектакль Богомолова про педофилию
Что сказал Богомолов
Что сказал Захаров
Художественный руководитель Ленкома Марк Захаров заявил, что спектакль Богомолова снят с репертуара из-за недостаточной посещаемости постановки.
— У нас в репертуаре много спектаклей, их более 30. Мы не успеваем сыграть эти постановки хотя бы по одному разу в месяц. Несколько дней назад мы вместе с директором театра Марком Варшавером посмотрели, какие спектакли можно убрать из афиши, и сошлись на том, что надо убрать именно те, которые не собирают стопроцентных аншлагов. Таких спектаклей оказалось два: это «Князь» и «Борис Годунов», оба в постановке Богомолова, — пояснил Захаров.
Также же худрук добавил, что «Князя» убрали из репертуара временно: постановка будет «законсервирована».
Критика о спектакле
Ясная мысль спектакля заявлена с самого начала — ещё первыми корчами князя при виде безупречного портрета ясноглазой девочки со светлыми локонами. Жизнерадостной песней Валентины Толкуновой «Кабы не было зимы…» из всеми любимого мультика «Простоквашино». Да и в самом слове «удочерить», эвфемизме, с помощью которого торгуются за Настасью Филипповну, много лицемерного разврата
Анна Банасюкевич, Петербургский театральный журнал
Наибольшей критике подверг спектакль обозреватель «Московского комсомольца» Александр Минкин: он призывал не покупать билеты в Ленком, назвав новую постановку театра беспросветной мерзостью. Он обвинил Константина Богомолова в изменении текста Достоевского, а именно в добавлении в сюжет «похабщины и всякого паскудства».
У Достоевского в «Идиоте» нет ни педофилии, ни педерастии. Но Богомолов без этого не может, он старается изо всех сил, и у него получается
Александр Минкин
В качестве примера похабщины он приводит эпизод, где Настасья Филипповна пишет письмо менструальной кровью. Возмутило журналиста и то, что главный герой с вожделением смотрит на детский портрет героини: «Артист изображает откровенную страсть так долго, что самый последний идиот успевает понять: педофил». Минкин не стесняется в выражениях и называет Настасью Филипповну «сухопарой сукой за тридцать». А режиссёра постановки журналист сравнил с кретином, который гадит в лифте.
Но не все критики были настолько же категоричны. Так журналист «Афиши» Алексей Киселев не считает, что Богомолов перевернул «Идиота» Достоевского с ног на голову. Более того, он утверждает, что у режиссёра отношение к автору романа подчеркнуто почтительное.
При желании тут можно найти и социальную аллегорию: мир, который показывает Богомолов в «Князе», — это мир, поделённый на детей и прокуроров, и первые — бесправные рабы вторых, усладители их похотей. Высказывание режиссёра относится далеко не только к России: большим вставным номером в первом действии оказывается актёрское соло Виктора Вержбицкого в роли депутата Афанасия Ашенбаха, совратителя Настасьи Филипповны, следующей жертвой которого стал тайский мальчик Тадзио
Андрей Пронин, Colta.ru
Зрители о спектакле
Зрители, как и критики, в своих мнениях о неоднозначной постановке разделились на два лагеря — недовольные и восхищающиеся.
Кто-то из зрителей посоветовал Богомолову обратиться к помощи специалистов: «Конечно, художник так видит историю про князя Мышкина. Видеть художнику в разрезе, своего и наболевшего, кто же запретит? Но, возможно, для начала стоило хотя бы сходить к психологу (если к психиатру опасно сразу идти) перед тем, как ставить спектакль?»
«Я обыватель, провинциал. Ехал на премьеру «Князя» по мотивам «Идиота» Достоевского. Вышел «обплёванный», «обоссанный», «измазанный менструальной кровью», с «эхом из прекрасного далёка», с «проблемами умирающих детей, педофилов и гомосексуалистов». Господин Богомолов сыграл наверно самого себя… А куда смотрел Марк Анатольевич, выпуская эту похабщину…»
А кто-то ещё до просмотра спектакля был настроен скептически:
Другая часть зрителей, которые остались довольны подобной интерпретацией романа, просто говорят режиссёру спасибо:
Другие просто лаконично восхищаются талантом Богомолова:
Читайте также: Был ли Достоевский педофилом?
Князь тьмы на сцене «Ленкома» – Культура – Материалы сайта – Сноб
Свой провокативный, все и вся выворачивающий наизнанку спектакль «Князь» (опыт прочтения романа Достоевского «Идиот») Константин Богомолов начинает обманчиво нежно, тихо и доверительно. В придуманной Ларисой Ломакиной почти пустой (несколько стульев да камин) комнате с серыми стенами появляется тихий человек в сером костюме и говорит абсолютно достоевскими, мышкинскими интонациями — это сам режиссер, уже показавший себя и в «Гаргантюа», и в «Машине Мюллера» превосходным актером. Его неторопливый разговор с генералом Епанчиным, точь-в-точь по тексту романа, настраивает на миролюбивый лад по отношению к театральному хулигану и ниспровергателю устоев. Но не тут-то было: перед нами не Мышкин, а Тьмышкин, и река здесь не Мойка, а Помойка, Настасья Филипповна — вечная совращенная девочка, а развратник Тоцкий — депутат Ашенбах, нашедший под конец жизни своего тайского Тадзио. Все, про хрестоматийного Достоевского можно забыть: и впрямь, что, спасли человечество пылкие монологи и богоподобный образ его любимого героя, воспеваемые театром и кинематографом с назойливостью мухи, то и дело садящейся вам на лицо? Сделали людей гуманнее и лучше?
Фантасмагория, морок, придуманные режиссером, затягивают зрителя — конечно, того, кому интересно и кто согласен на такой эксперимент, — как в воронку. Традиции (вместе со штампами) отлетают как щепки от дерева после удара топора. Остаются поразительные монологи героев, обращенные прямо в зал: вот ведь режиссер как будто отрицает не то что заигрывание — контакт с аудиторией (он в этом спектакле даже поклоны отменил!), а сам посадил актеров на стулья лицом к зрителю и заставил произносить длиннейшие куски текста. В «Князе» даже в диалогах актеры друг на друга не смотрят — все равно невозможно ни до кого достучаться, никто тебя не услышит — они исповедуются в космос, в пространство. Почти медитируют. Вдруг их там поймут?
Достоевский мечтал об изображении «положительно прекрасного человека», ну почти как Христос. В результате получился идиот и эпилептик, но настолько живой и интересный, что манит и заставляет разгадывать свою загадку уже почти полтора века. Роман самый страшный и безнадежный из всех: Настасью Филипповну убили, Рогожин — каторжник, князь болен теперь уже неизлечимо и навсегда. Так часто выходит, когда мечтаешь о чем-то уж слишком великом. В сущност
Богомолов представил спектакль «Князь» – вольное прочтение «Идиота» Достоевского / Новости культуры / Tvkultura.ru
О романе «Идиот» Достоевского почти 150 лет спорят: что это? Попытка нарисовать идеального, не испорченного цивилизацией человека, карикатура на него или нечто третье? Режиссер Константин Богомолов, известный своими смелостью и новаторством, представляет в «Ленкоме» свой опыт прочтения истории князя Мышкина.
Репетиции этой постановки шли в строгой секретности. Она еще до премьеры обросла слухами и наделала немало шума. Очередная провокация от Богомолова – перед самым выпуском спектакля режиссер снял с главной роли Александра Сирина. Место князя Мышкина Богомолов решил занять сам. Комментировать ситуацию режиссер отказался – говорит, что желание выйти на сцену – его личное дело. Но на пресс-показе это желание не возникло. Князь-Богомолов так и не появился.
Привычного князя Мышкина тоже ждать не стоит. Вместо него в спектакле будет Тьмышкин – соединение двух персонажей: Мышкина и Ставрогина. Должен получиться эдакий Князь Тьмы – Тьмышкин. Богомолов замешал свой фирменный коктейль: понемногу из «Идиота» и «Бесов», щепотка «Братьев Карамазовых» и капля «Смерти в Венеции» Томаса Манна. То, что нельзя сказать вслух, выводят на экране титрами. Спектакль – «18+».
«Некоторые, казалось бы, мелкие персонажи у Достоевского объединены в некие сюжетные линии. И один актер может играть нескольких персонажей», – рассказал народный артист России Иван Агапов.
В одном из интервью Богомолов говорил, что делит свои спектакли на два типа – «капустники» и «путешествия». В спектакле «Князь» музыкально-танцевальных сцен много: танцует «смертельный вальс» Настасья Филипповна с кинжалом в груди, гигантская муха-бард поет Окуджаву. Но все эти номера созданы не для того, чтобы подчеркнуть тему идеального человека в страшном мире. Это Богомолову вовсе не интересно. Главная сюжетная линия спектакля – загубленное детство.
«Этот спектакль не о классических персонажах романа Достоевского в том виде, в котором мы привыкли их видеть. А о той теме, которая, как мне кажется, для Достоевского является очень больной, и которая предельно откровенна – это, по сути дела, некое насилие над детством, это убийство и смерть детей, насилие взрослых над детьми», – прокомментировал режиссёр.
Сознанием публики Константин Богомолов всегда манипулирует смело и настойчиво – на этот раз более трёх часов. Его спектакли никогда не обходятся без эпатажа. Скандал как творческий метод.
Новости культуры
Моноложество и наказание / Культура / Независимая газета
«Князь» Константина Богомолова в театре «Ленком»
Александр Збруев в прошлом спектакле Богомолова играл царя Бориса, сейчас – генерала. Фото Екатерины Цветковой/PhotoXРress.ru
«Князь» – так называется новый спектакль Константина Богомолова в театре «Ленком». Это третий столичный театр, после «Табакерки» и МХТ имени А.П. Чехова, который не скрывает своей заинтересованности в продолжении сотрудничества с режиссером. В прошлом сезоне Богомолов выпустил здесь «Бориса Годунова» по Пушкину, в новом спектакле он продолжает работать с классикой: «Князь» – написано в афише, – это «опыт прочтения романа Ф.М. Достоевского «Идиот». Все интересующиеся театром уже успели обсудить новость, что за неделю до премьеры режиссер снял с роли народного артиста России Александра Сирина (в «Годунове» он играет Шуйского) и сам теперь играет князя Тьмышкина.
Да, вместо Мышкина у Богомолова князь Тьмышкин и благодаря стремительно распространяющимся у нас интересным театральным подробностям (прямо скажем, очень часто – не без участия самого Богомолова) многие другие скандальные детали спектакля тоже уже известны. Ну, например, то, что во втором действии титры, которые в «Князе» появляются на торцевой стене (сценография Ларисы Ломакиной), сообщают публике, что «Настасья Филипповна (в титрах фигурирует под именем, которое ей дал Достоевский. – «НГ») пишет письмо кровью». Следующий титр: «Менструальной». Или – что в том же втором действии один из следующих титров сообщает, что «Папа и мама уходят потрахаться». Это все уже известно. Но это – при известной поляризации мнений – почти все «ужасное», что есть в спектакле. После выступления известного журналиста Александра Минкина против премьеры «Князя» в жанре «Так жить нельзя» ждешь чего-то совсем уже из ряда вон выходящего. А встречаешься с, в общем, местами очень даже интересным диалогом с романом Достоевского. Спектакль кончается – в сравнении с другими более или менее недавними богомоловскими театральными сочинениями – довольно быстро, через три часа пять минут, а мысли о нем поселяются надолго, и день, и два спустя возвращаешься к ним, и к спектаклю, и к тому, как существует в роли Мышкина-Тьмышкина Богомолов.
Хотя все приметы его стиля и приемы «разделки» классической «туши» вроде бы на своих местах: Богомолов в этом смысле приходит с инструментарием вчерашнего дня, как классический постмодернист и деконструктор, так что в новом спектакле про идиота все начинается с «Ла-ла-ла…» и «Кабы не было зимы…» из мультфильма про Простоквашино и продолжается другими известными шлягерами, преимущественно про детство и подростковый возраст и чувства, чтением стихов Степана Щипачева «Любовью дорожить умейте», по которым когда-то в школе предлагали писать сочинения, а может, и сейчас еще предлагают. Детскую тему сам режиссер назвал среди самых важных для него в этой истории, и, зная роман «Идиот», соглашаешься с Богомоловым: имеет право, Достоевского тема насилия над детьми волновала и в прозе, и в жизни тоже.
Богомолов – известно – из поколения пересмешников, что тоже входит в набор инструментов постмодерниста. Поэтому Мышкин-Тьмышкин у него прибывает в Россию из Трансильвании, как положено скорее не Мышкину, а пострадавшему от встречи с Дракулой, или тому, кому эта встреча была чрезвычайно интересна, кого мучило опасное любопытство, как слоненка из сказки Киплинга «Отчего у слона длинный хобот». Поэтому первый диалог Князя с Фердыщенко строится как прохождение прибывшим из-за границы таможенных процедур, причем герой Богомолова является в Россию, а затем и в дом к генералу (Иван Агапов) с полиэтиленовым черным пакетиком. Это смешно, но, в общем, с поправкой на наше время – совершенно в духе Мышкина из романа «Идиот». Но уж точно – по Богомолову – нельзя здесь говорить о чем-то всерьез, вслух нельзя, это точно. Поэтому, когда князь начинает свою «байду» про то, что любит не любовью, а жалостью, Настасья Филипповна его мгновенно перебивает: «Фигня какая-то», употребляя, впрочем, еще более эмоционально насыщенное слово. А Виктор Вержбицкий, умело балансируя на тонкой грани между прозаической реальностью и безграничной фантазией постановщика, играет отсутствующего в известных вариантах романа депутата Ашенбаха, который в Таиланде встречает свою последнюю любовь…
Интереснее другое. Интонация, которую, кстати, трудно (пока что) представить в устах другого исполнителя, но, судя по всему, очень важная для Богомолова. Он говорит скороговоркой огромные периоды местами вязкого, местами сумбурного текста, максимально лишая его интонаций, однако же интонации в какой-то момент проступают, ухо начинает их улавливать, точно это интонации поблекшие, но не выцветшие окончательно. Богомолов–Тьмышкин говорит, разумеется, голосом, усиленным микрофоном (как и все), волосы – взъерошены, в глаза собеседнику он не глядит и старается ни с кем не встретиться взглядом. Когда звучит очередная песня – про прекрасное далеко, – князя начинает корежить и плющить, он здесь, можно сказать, становится индикатором «уровня» или, если угодно, самого факта существования детского насилия, что для всех остальных – обыденность, рутина работы в детской комнате милиции. Фердыщенко (Алексей Скуратов) здесь «защищает мир от детей», в то время как впору детей защищать от него, равно и от многих других персонажей, впрочем, в программке никак не определенных. Да, это важное обстоятельство спектакля: в программке актеры просто перечислены в столбик, нигде нет никакого указания или привязки, что этот – такой-то, а эта – Аглая или Настасья Филипповна. Эти связи, конечно, можно выстроить из последовательности титров и монологов, которые произносит, скажем, Елена Шанина (судя по всему, Аглая) или Александра Виноградова (скорее всего Настасья Филипповна), но вслух, со всей определенностью никто никого не называет, тем более чтобы – раз и навсегда.
Спектакль – здесь режиссер следует за автором – это цепочка монологов, разбитых или поддержанных песнями из популярного советского набора «счастливого детства», и сегодня трогающими душу, и радующими, и печалящими. Несколько монологов – и час пролетает. При этом в память западает и Шанина, и Збруев (Рогожин) – его монолог о том, как избил Настасью Филипповну, как любил и убил, тоже забыть невозможно. Никаких «усилителей вкуса» и «раскраски игры», но каждое слово отпечатывается, как шаги Командора.
Фантазия постановщика, как всегда, не знает границ, причем границы привычно он отодвигает в одну и ту же сторону (обычно об этом говорят – ниже пояса; добавим – но выше колен), и, в общем, не желая даже никак обидеть режиссера можно сказать, что каждый его спектакль – это опыты графомании на ту или другую тему, поскольку к формальному совершенству, так думается, стремления нет, а главное желание – сказать все, что наболело по поводу и на тему. Поэтому, кстати, и появляется возможность сократить уже вроде бы готовый спектакль на – так говорят видевшие первые показы – полчаса. Так что сейчас почти каждая следующая рецензия откликается на спектакль, который не равен предыдущему ни по времени, ни – в связи с сокращениями! – по содержанию.
Комментарии для элемента не найдены.
Разгорается громкий скандал вокруг премьерного спектакля Константина Богомолова «Князь» в театре Ленком — Театр — Культура ВРН
- Текст: Юрий Данилов
- Фото: hotticket.ru
В столичном Ленкоме сыграли премьерный спектакль режиссёра Константина Богомолова «Князь» (Опыт прочтения романа Ф.М. Достоевского «Идиот»). На премьере побывал известный журналист и театральный критик Александр Минкин, который буквально задохнулся от возмущения и омерзения.
Свои чувства и мысли по поводу «Князя» Минкин выплеснул на страницах «Московского комсомольца». Статью оперативно перепечатал сайт «Эха Москвы». «Мерзость беспросветная», — так охарактеризовал очередной богомоловский спектакль Александр Минкин.«Текст, звучащий со сцены, не Достоевского. Такое могла бы смастерить волшебная сказочная крыса (смертельный враг геройского Буратино). Она разгрызла роман, притащила куски на сцену, кое-как слепила… Идею Достоевского она или не поняла, или потеряла, или сознательно отбросила, ибо бессильна воплотить. Зато вставила похабщину, всякое паскудство». Автор рецензии намекает, что постановщик спектакля эта крыса и есть («сходство с крысой удивительное»).
«Если вам хочется получить чувство омерзения за деньги, то вам очень надо пойти в «Ленком» на Богомолова», – пишет Минкин, подробно перечисляя все свинцовые мерзости, которые он увидел на сцене столичного театра. Автор статьи призывает зрителей не поддерживать деньгами похабщину и издевательство над классикой, не ходить на подобные представления.
«Теперь он должен добраться до Гамлета и Дон Кихота — как не вымазать дерьмом этих героев? Как не нацарапать на полированной двери лифта три буквы, а рядом пять букв?», — восклицает Александр Минкин и продолжает: «Кретин гадит в лифте, когда никто не видит; люди потом огорчаются, моют, закрашивают. А режиссер делает всё публично, и находятся же такие, которые восхищаются. Художественные руководители знаменитых театров приглашают на очередную постановку, критики восторгаются».
«Похабщина на сцене «Ленкома» — тупая, бездарная, холодная, выученная и отрепетированная — это не смешно, а грязно. И артисты это понимают», — констатирует Минкин.
Автору ответила журналистка Ксения Ларина, сообщившая, что Минкин перестал для неё существовать. «Этот текст – не просто злобный донос, это проявление морального садизма, когда человек получает физиологическое удовольствие, унижая других… С точки зрения профессии этот пасквиль — личный позор журналиста Минкина», — пишет Ларина.
Ответил критику и сам режиссёр Богомолов материалом «Разбор поведения персонажа по имени «Александр Минкин» на «Эхе Москвы». Почему-то о себе режиссёр пишет в третьем лице: «К Богомолову на его спектакли ходит немало уважаемых людей. Умных, тонких, интеллигентных, бесконечно уважаемых. Разных взглядов и убеждений. И восхищаются, и спорят, и думают». Видимо, критик Минкин к этим «умным, тонким, интеллигентным, бесконечно уважаемым» не относится. Да и как его уважать, если «написал он статью, над которой теперь пол-Москвы потешается. Статью-самопародию». В общем, «за маской бессребренничества и проповедничества может легко скрываться чёрная гнилая душа».
«Трудно смотреть в зеркало. Трудно смотреть на своё уродство. Вот и пытается Минкин в истошном припадке его разбить, зеркало. Я рад», — завершает свой ответ критику режиссёр.
В своих многочисленных комментариях читатели выражают своё отношение к этому театральному скандалу. Зрители делятся впечатлениями от спектакля, некоторые сообщают, что не смогли досидеть до конца и бежали из театра в антракте.
«Режиссер Константин Богомолов сумел-таки добиться, чтобы его по-настоящему возненавидели», – констатирует Анна Гордеева в статье, опубликованной на сайте lentа.ru.
Богомолов и Достоевский нашли друг друга / Авторские материалы / Радиостанция «Вести FM» Прямой эфир/Слушать онлайн
В театре «Ленком» идут премьерные показы спектакля Константина Богомолова «Князь» по роману Достоевского «Идиот». Постановка вызвала сразу несколько скандалов. За неделю до выпуска режиссер снял с главной роли уже утвержденного актера и сам взялся сыграть Князя. Новая работа Богомолова вызвала в театральной общественности неоднозначную реакцию. Побывав на премьере, своими впечатлениями поделился культурный обозреватель «Вестей ФМ» Григорий Заславский.
3 часа 5 минут — такова продолжительность нового спектакля Константина Богомолова «Князь», который он поставил в «Ленкоме», и это — важное уточнение, поскольку режиссер любит, чтобы его спектакли шли по 4-5 часов, короче у него редко получается в последнее время. Но тут он пошел навстречу, вероятно, своим собственным желаниям и сократил первоначальный вариант примерно на полчаса. Во всяком случае на третьем представлении я не заметил обширного фрагмента из «Бесов», а основой премьеры под названием «Князь» стал роман Достоевского «Идиот».
Богомолов — из тех, кто уже привычно воспринимается многими — и даже не только в узкой театральной среде — как поставщик скандальных историй. На «Князе» зрители начали покидать зал примерно через полчаса после начала, в антракте премьерный зал поредел заметно, но те, кто досидел до конца, пытались не только аплодировать, но и кричать «браво». Почему пытались? Дело в том, что Богомолов в последний момент отказался от обычных и привычных аплодисментов. Актеры просто уходят со сцены — и все, как говорится, всем спасибо!
Известно уже, что примерно за неделю до премьеры режиссер снял актера, который должен был играть роль князя Мышкина (в спектакле он в титрах назван князем Тьмышкиным, а не Мышкиным), и в итоге сам вышел на сцену. Сам произносит пространные монологи. А вообще, его спектакль — это цепь длинных и очень длинных монологов. Но в этом, можно сказать, режиссер во многом следует за автором, ведь и у Достоевского длинные монологи — можно сказать, строительный материал его романов.
Уже вышли не только первые восторги верных поклонников режиссера, но и первые скандальные разносы. В одной из таких статей, совершенно разгромной, ее автор доходит до того, что нелестно отзывается об актрисе — исполнительнице роли Настасьи Филипповны. Кстати, любые нападки и слова о том, что такой-то играет не то или не так, а вот Збруев, например, не настоящий Рогожин, все такие претензии — от лукавого, потому что в программке и вообще нигде не говорится, кто и кого играет. Ну да, какие-то совпадения титров можно выстроить в какую-то цепочку взаимозависимостей, но всерьез упрекать режиссера, думаю, неправильно: у него все подвижно и текуче.
Кстати, конечно, когда речь заходит о текучих материях, режиссер редко отказывает себе в удовольствии упомянуть какую-нибудь мерзость. Но и тут ведь можно сказать, что Достоевский — как раз тот автор, они нашли друг друга. Он тоже, когда дает кому-то из героев признаться в пакости той или другой, так позволяет ему рассказать обо всем во всех мельчайших и физиологически точных деталях.
У этого спектакля впереди, разумеется, намечаются трудности — сам режиссер вряд ли долго продержится на сцене: есть другие, новые постановки, ну и вообще — интересы меняются. Говорят, он уже подумывал о том, чтобы передать роль Тьмышкина Олесе Железняк. А на моем спектакле в зале сидел постоянный партнер Богомолова по театральным капустникам Сергей Епишев, актер Театра Вахтангова. Может, он заменит режиссера на сцене.
Но я скажу честно: для тех, кто пережил предыдущие премьеры Богомолова, нынешняя — нечто вегетарианское и вполне даже приемлемое. Другое дело, что на афише написано: «Опыт прочтения «Идиота». Тут, конечно, можно сказать, что опыты у разных людей — разные. Вот «Опыты» Монтеня уже несколько столетий читают, зачитываются. Опыты Богомолова — они, конечно, совсем другие. Но так и должно быть, иначе как?