Внук прокофьева – Габриэль Прокофьев — внук Сергея Прокофьева. — triksklad.ru

Содержание

Габриэль Прокофьев — внук Сергея Прокофьева.

Габриэль Прокофьев — британский композитор, продюсер, диджей, основатель лейбла Nonclassical. Габриэль — внук прославленного русского композитора Сергея Прокофьева. Он начал свою музыкальную карьеру в качестве продюсера танцевальной и электронной музыки и хип-хопа, а в 2003 году вернулся к семейной музыкальной традиции — написал «Струнный квартет №1». Премьеру этого произведения в ночном клубе лондонского Ист-энда британская пресса назвала одной из самых смелых и неожиданных вечеринок года. Габриэль продолжил создавать и продюсировать произведения, в которых электронная и танцевальная музыка сочетается с классической.
Nonclassical — это первая презентация такой вечеринки-концерта за пределами Лондона. Она состоится в институте «Стрелка» в рамках Международного виолончельного фестиваля Vivachello в Москве. На «Стрелке» прозвучат три композиции: «Мультитреки виолончелей» Габриэля Прокофьева (солист Борис Андрианов, мультитрек Питер Григсон), Spasimo Джованни Соллима (солист Борис Андрианов, барабанное и струнное трио) и «Струнный концерт №2» Габриэля Прокофьева в исполнении Елены Ревич, Евгения Стембольского, Максима Новикова и Рустама Комачкова. В перерывах между живыми выступлениями Габриэль сыграет несколько диджей-сетов.
G Prokofiev Concerto For Turntables — III ‘Malmo’ by Nonclassical
Источник
Послушали музыку внука Прокофьева?
До вчерашнего вечера я о нем ничего не знала. (какой симпатичный молодой человек!) Сейчас прочитала.

Габриэль Прокофьев, он же DJ Габриэль Олегавич, он же Medasyn — известный в Европе и в США продюсер, композитор и исполнитель. Внук великого классика ХХ века и одного из наиболее исполняемых композиторов классической музыки — Сергея Прокофьева. У последнего сегодня семеро внуков и пятеро правнуков – все живут в Европе. Но только Габриэль пошел по стопам знаменитого родственника.
В своем родном Лондоне 35-летний Габриэль владеет крупной компанией звукозаписи — «Nonclassical» («Нетрадиционная классика»), которая продвигает молодых музыкантов и исполнителей современной классической музыки. А еще «Nonclassical» – это ночной клуб, куда приходят, чтобы… послушать, Баха или Шуберта в исполнении симфонического оркестра и диджейской установки. Таким образом Прокофьев-младший делает классику доступней и ближе по духу нынешней публике.
Раз в месяц он сам становится за «вертушку» и микширует свои творения с симфонической музыкой. У Габриэля более чем пестрая палитра музыкальных стилей: от балетных партитур, ремиксов Бетховена и Мендельсона до фанка, панка, электро и хип-хопа. В 2010 году его Концерт для Проигрывателя с Оркестром (Concerto for Turntables & Orchestra) получил премию Independent Music Awards, а сегодня Габриэль Прокофьев просто нарасхват. Готовится к премьерам во Франции и в США, а также к престижному Фестивалю классической музыки BBC Proms в Лондоне. Из-за столь плотного графика ему даже пришлось отложить свой приезд на Родину дедушки — в село Красное на Донетчине, куда его приглашали на торжества по случаю 120-летия со дня рождения Сергея Прокофьева.
Но корреспонденту «ОстроВ» все же удалось пообщаться с внуком композитора — во время виртуального интервью.
— Габриэль, власти Донецкого региона намерены сделать музыку Сергея Прокофьева донецким брендом во время футбольного чемпионата «Евро-2012». Как Вы относитесь к этой идее?
Замечательно, что это событие будет широко популяризировать музыку Прокофьева. Думаю, это хорошая новость. Знаете, в Великобритании футбольный клуб «Sunderland» использует знаменитый «Танец Королей» («Танец рыцарей») из балета «Ромео и Джульетта» в качестве музыкальной композиции, которая играет перед началом каждого матча… Как видите, уже не впервые музыка Сергея Прокофьева будет сопровождать футбольное событие.
— Почему решили выбрать именно профессию музыканта и композитора? Какая музыка Вас окружала дома?
Выбор музыки был неизбежен для меня… В нашей семье много слушали Прокофьева. Я часто играл фрагменты из дедушкиного сборника фортепианных пьес для детей, а отец (младший сын С.Прокофьева – художник и скульптор Олег Сергеевич – «ОстроВ») водил нас на концерты, где исполняли музыку Прокофьева. Еще мой отец любил джаз, и, помню, мне всегда нравилось слушать буги-вуги! Он также познакомил меня с другими классиками, такими, как Бах и даже Штокхаузен.
Между тем, в школе у меня был друг, которому нравилась поп-музыка. Именно он вдохновил меня писать песни. С этого, собственно, и началось мое увлечение — создавать музыку, придумывать мелодии. Это и был толчок к творческому развитию. С 10 лет мы вместе с другом писали песни, играли в группе, а потом устраивали концерты для друзей.
Позже, когда изучал классическую музыку в школе, я увлекся классикой и писал в этом стиле. Так что, в конце концов, решил получить музыкальное образование в университете (постигал классическую музыку и электроакустику в университетах Бирмингема и Йорка в Великобритании – «ОстроВ»).
— Ваш отец, Олег Прокофьев, однажды признался, что всю свою жизнь ощущал на себе бремя известной фамилии. Доводилось ли Вам чувствовать подобное?
Конечно. Особенно я ощутил это в юности и во время учебы на музыкальном отделении в Университете. Думаю, мой потенциал как исполнителя значительно страдал от моей наследственности (гениальности деда). Когда я был помоложе, то всегда неуверенно чувствовал себя, исполняя классическую музыку, из-за чего часто ошибался и не достаточно практиковался. Но поскольку композиторство очень индивидуально, я могу спокойно раствориться в этом мире. Как композитора меня всегда удивляло, что, когда я пишу музыку, то вообще забываю, кто я такой и откуда, и просто следую за музыкой, всецело отдаюсь ей. Если я буду слишком много думать о собственной наследственности и происхождении, это может точно разрушить мое творчество.
— В своем творчестве Вы часто используете отчество в качестве фамилии — Gabriel Olegavich. Можно ли это считать попыткой избежать сравнений со знаменитым дедушкой?
Когда мне было немногим больше 20, я старался таким образом ослабить давление, которое ощущал на себе из-за известной фамилии. Я знал, что в конечном счете все, что нужно, — это писать качественную, захватывающую и оригинальную музыку. И не важно, кто ты. Я решил: почему бы просто не использовать другое имя и таким образом освободиться от всяких комплексов.
Свой первый Струнный Квартет я написал, надеясь, что его припишут к моему псевдониму, и это действительно помогло мне заявить о себе как о композиторе классической музыки. Но на премьере организатор концерта игнорировал мою просьбу называть другое имя (Габриэль Олегавич вместо Габриэль Прокофьев – «ОстроВ»)! Уже позже я начал понимать, что могу просто писать, не меняя фамилии.
В то же время под своими хип-хоп проектами и танцевальной музыкой все еще подписываюсь «Габриэль Олегавич». Я не считаю, что они имеют отношение к имени или наследию Прокофьева, поэтому разделяю эти проекты и классику.
— Вы родились и выросли в Лондоне, но Ваш отец и некоторые родственники жили в Москве. Олег Сергеевич не пробовал обучить вас русскому? Вы как-то поддерживаете связь с Украиной и Россией?
Увы, отец не обучал нас, англоязычных Прокофьевых, русскому. Очень сожалею по этому поводу, и намереваюсь пожить в России какое-то время, чтобы выучить язык. Моя младшая сестра Корделия думает на русском, но я хочу выучить русский именно в России.

— Расскажите, пожалуйста, о своей семье, детях. Сколько им лет? Разделяют ли они Ваше пристрастие к музыке?
Мои дети – Луция (5 лет), Дмитрий (2 года) и Цилка (3 месяца)… С женой Макилой мы познакомились в Лондоне. Она наполовину француженка, на половину конголезка. Наши дети двуязычные — говорят по-английски и по-французски, и мы планируем подыскать для них курсы русского, пока они еще маленькие! Они ОЧЕНЬ милые, подвижные дети, изобретательные и, разумеется, любят музыку. А еще отменно поют и танцуют…
отсюда
если зайдете по этой ссылке, сможете прослушать, как Габриэль Прокофьев исполняет ремиксы произведений Игоря Стравинского.

kortan.livejournal.com

внук Сергея Прокофьева о русской культуре, революции и современных исполнителях — РТ на русском

Классическая музыка способна эволюционировать под воздействием современной культуры. Такое мнение в интервью RT высказал внук Сергея Прокофьева Габриэль. Британский композитор, продюсер и диджей рассказал о том, как ему удаётся совмещать в своих произведениях классическую музыку с электронной и кто из музыкальных исполнителей его вдохновляет. Он также поделился мыслями о революции 1917 года и о влиянии русской культуры на его творчество.

— Габриэль, вы написали больше тридцати произведений, включая даже мини-оперу. Начинали с игры в рок-группе, а сейчас занимаетесь тем, что смешиваете классическую музыку с электронной, совмещаете разные инструменты. Расскажите, пожалуйста, об этом процессе: как вы пишете музыку, как уживаются в ней те или иные элементы? И что для вас первично – ритм или мелодия?

— Ритм или мелодия? Интересный вопрос, я никогда об этом не думал. Я пишу время от времени совершенно традиционные, классические вещи. У меня есть, например, концерт для скрипки, его, кстати, исполнял три года назад Дэниел Хоуп — в Москве, в Концертном зале имени Чайковского. Ещё у меня есть концерт для виолончели. Но я также часто комбинирую классическую музыку с электронной. В январе этого года я работал над очень интересным проектом в Штутгарте, со Штутгартским балетом. Это был концерт для полного симфонического оркестра, но со множеством электронных эффектов. Например, там использовалась электронная перкуссия, а пианист играл на синтезаторе, который даёт характерный «клубный» звук с низкими басами. Но всё это — в сопровождении целого оркестра.

А ритм и мелодию я придумываю параллельно. Когда мне приходит в голову идея, это бывает и мелодия, и ритм. Не могу сказать, что первично. Иногда мне нравится идти от ритма, некоего ритмического рисунка, который лежит в основе всего — как биение сердца, или ощущение ходьбы, или что-то более сложное. И уже на это ложится подходящая мелодия. Так что, наверное, начинается всё с ритма, как с пульса, а мелодия появляется следом.

Кстати, вы упомянули мини-оперу, а я как раз собираюсь начать работу над полноценной оперой. Это будет в январе 2019 года, то есть примерно через год и два месяца. В ней предполагается задействовать полный симфонический оркестр, множество вокалистов, а также кое-какие элементы электронной музыки.

— В прессе вас воспевают как живое свидетельство того, что классическая музыка никогда не умрёт…

— Приятно слышать.

— А как вы считаете, что ожидает классическую музыку в будущем? Как она будет меняться?

— Классическая музыка как таковая умереть не может, потому что её всё время кто-то для себя открывает. Но мне кажется, что она способна эволюционировать. Старая классика останется, но при этом классическая музыка, возможно, теснее будет связана с современной культурой.

Вообще, мы сегодня зачастую слушаем музыку в наушниках, с цифровых носителей — смартфонов и айпадов. И жизнь у нас протекает в интернете, в цифровом пространстве, на экране. Для повседневной жизни этого достаточно, и новую музыку люди для себя теперь открывают так. Но здесь не хватает некоей глубины ощущений, сильного эмоционального опыта — и их как раз и даёт живая музыка.

— А что вы сейчас слушаете?

— О, много всего разного. Кстати, не так давно открыл для себя одного российского техно-продюсера по имени Сергей Суокас. Он выпустил альбом, в который вошли композиции, написанные в стиле электронной музыки, но сыгранные на акустических инструментах — фортепиано, струнных… То есть звучание классическое, а ритмы использованы, как в электронной музыке.

А в мае этого года я ездил в Сеул, в Южную Корею, и там обнаружил умопомрачительный коллектив под названием «Синг-синг» (Sing Sing). Слушаю их сейчас, это очень весело. Они играют в стиле поп-музыки восьмидесятых, но поют под неё совершенно традиционные корейские песни.

Так что музыку я слушаю довольно разнообразную — постоянно ищу интересные вещи в самых разных жанрах. Помимо прочего, я большой поклонник африканской музыки.

Габриэль Прокофьев посетил с экскурсией Музей-квартиру своего деда
© Агентство городских новостей «Москва»

— Где вы предпочитаете выступать — в концертных залах или под открытым небом?

Мне нравится играть в концертных залах, особенно когда выступаешь с оркестром, — ведь при этом огромное значение имеет акустика. В то же время концерт под открытым небом даёт ощущение свободы, радости от пребывания на природе, на свежем воздухе.

Классической музыке нужно выбираться на люди — на фестивали, на концерты вне помещений, даже в ночные клубы, в джаз-клубы, в бары. Нужно сделать так, чтобы классика стала доступна всем — ведь она от многих как бы скрыта. Мне повезло — я ходил на концерты с родителями. Но у меня есть множество знакомых, которых родители к музыке не приобщали, поэтому дорогу в концертный зал они не знают. А ведь для человека, не знакомого с классикой, это довольно сложная для восприятия культура: она кажется очень официальной и старомодной.

— Вы композитор, продюсер, диджей — и ещё отец троих детей. А что нравится им?

— У них очень много творческой энергии. Но, поскольку они ещё маленькие, я не хочу давить на них, навязывая какое-то определённое занятие. Мне самому повезло: мой отец понимал, как сильно будет довлеть надо мной фамилия «Прокофьев», поэтому ни отец, ни мать не давили на меня и не подталкивали к выбору какой-то профессии. Да, меня учили игре на фортепиано и валторне, но родители не говорили мне: «Ты должен стать музыкантом!» или «Ты должен стать художником!» Они просто хотели, чтобы я нашёл свой путь в жизни. И я настроен так же в отношении собственных детей. Слух у них явно хороший, и в будущем они могли бы стать музыкантами. Они всё время поют, особенно младшая, Силка.

— Ваш дед, Сергей Прокофьев, — прославленный русский композитор, бабушка родом из Каталонии, а мать — англичанка. Вы ощущаете в себе смешение разных народов? И как это отражается на вашем творчестве?

— Я рад тому, что представляю собой этакий европейский коктейль. Чувствую себя подлинным гражданином современной Европы и осознаю это. Я очень интересуюсь культурой и историей разных народов. Я очень люблю русскую культуру, и в особенности музыку, а потому горжусь своей связью с русской музыкальной традицией. И эта связь довольно сильная: с самых ранних лет я помню, что у нас дома звучала музыка Сергея Прокофьева и другая классика. Мой отец любил и постоянно слушал джаз, Баха, современную музыку — Штокхаузена, Шнитке, разные направления. Но Прокофьев был, конечно… Я много раз ходил на концерты его музыки и чувствую эту связь глубоко в себе.

Что касается испанских корней, то моя бабушка только наполовину была каталонкой — в её жилах текла ещё французская и русско-польская кровь. Она знала русский язык. Её мать, Ольга, научила бабушку русскому, когда они жили в Нью-Йорке. Так бабушка и познакомилась с Сергеем Прокофьевым: он выступал в «Карнеги-холле», а её мать тогда активно общалась с русскими эмигрантами в Нью-Йорке. И ей кто-то сказал: «Тут в Нью-Йорк приезжает один русский пианист, давай на него сходим?» Так всё и началось.

Но вообще, я родился в Лондоне, так что считаю себя лондонцем. И наверное, мне тоже присущ прагматичный, логический, трезвый склад ума, свойственный британцам. Я могу попытаться вычленить в себе какие-то черты, но, как мне кажется, в каждой стране есть совершенно разные люди, так что не стоит особенно обобщать.

Габриэль Прокофьев

— В этом году Россия отмечала столетие революции 1917 года. Это событие затронуло и вашу семью. Как вы относитесь к русской революции — и с точки зрения хода истории, и в контексте частной истории вашей семьи?

— Тут есть две стороны. Сама по себе революция была выдающимся историческим событием. Первые несколько лет она вызывала большой энтузиазм, и это было очень интересное время, ведь в России решили построить идеальное, утопическое общество пролетариата и простого народа, по сути, отменив старые правила. Это также был очень интересный период с точки зрения культуры: русские футуристы вовсю экспериментировали, в том числе делали первые шаги в области электронной музыки. Как раз в это время Лев Термен изобрёл…

— Терменвокс.

— Совершенно верно. То есть в России тогда было просто разлито в воздухе некое ощущение чуда. Это было захватывающее время. Беда в том, что планы оказались слишком утопическими, да и процесс разложения начался слишком уж быстро. Из-за этого русская революция воспринимается в мире не столь положительно. Однако я считаю, что в её основе лежала благая идея — стремление построить более справедливое и гуманное общество. Как мне кажется, мой дед вернулся в Россию отчасти именно поэтому: он верил (как и многие тогда), что можно построить новое, лучшее общество. Тогда появлялось много замечательных проектов, например Детский музыкальный театр, для которого мой дед написал «Петю и волка».

Это был один из очень полезных плодов революции. В то время происходило много интересного, но неэффективное управление, злоупотребление властью, а позднее и становление диктатуры (что изначально не входило в цели революционного движения и ознаменовало конец революционного идеализма) — всё это в итоге привело к трагическим последствиям для моей семьи и для большинства россиян. Моя бабушка, например, попала в один из лагерей ГУЛАГа. В ту эпоху, наверное, у каждого в России кто-то из родственников или знакомых прошёл через арест, пытки, лагерь. Поневоле приходишь к выводу, что если говорить об изначальных целях революции, то в конечном счёте она потерпела полный провал.

russian.rt.com

Габриэль Прокофьев — внук великого композитора сергея прокофьева

38-летний британец Габриэль Прокофьев прилетел на премьеру своего Первого виолончельного концерта в Большом зале Петербургской филармонии, где некогда играл его великий дед, Сергей Сергеевич Прокофьев. Наследник советского классика ответил на вопросы обозревателя «Известий».

Вы ведь уже бывали в России?

— Первый раз я приехал сюда в пятилетнем возрасте, но почти ничего не запомнил. Зато о визите 2001 года у меня сохранились яркие воспоминания. А полтора года назад я впервые представил в России свою музыку — это случилось в Московской консерватории на фестивале Viva Cello.

Поделитесь, пожалуйста, своими впечатлениями от России образца 2001 и 2013 годов.

— В 2001-м я застал конец той волны масштабных изменений, когда всё еще чувствовались впечатлявшие меня оптимизм и энтузиазм. Три года назад я приезжал на выставку картин моего отца, Олега Прокофьева, в Третьяковской галерее. Сразу же заметил, что люди слегка усталые и потерянные. Мне показалось, что произошел политический откат назад, появилась некая застойность. С другой стороны, я заметил, что народ стал обеспеченнее, а страна — богаче. И у вас по-прежнему прекрасно поддерживают культуру. Я видел Мариинку-2, был в Петербургской филармонии: всё в отличном состоянии и здорово организовано. Культурная жизнь очень яркая. Правда, я обнаружил здесь ту же проблему, что и у нас в Великобритании — современную музыку играют очень мало.

Сейчас вы слегка восполнили дефицит Первым концертом для виолончели с оркестром.

— Я написал его специально для виолончелиста Александра Ивашкина и для нынешнего вечера. В концерте три части, длящиеся в общей сложности 22 минуты.

Это более академический опус, нежели прежняя ваша музыка?

— Я всегда ориентируюсь на формы классической музыки. Мой подход — соединять академическую традицию с теми звуками, которые я слышу вокруг, с народной музыкой моего времени. А мой фольклор — это хип-хоп, техно, электромузыка. В виолончельном концерте есть и классически ориентированная лирика, и современные синкопированные ритмы.

Как вы пришли к музыке?

— Прокофьевское наследие сыграло тут неожиданную роль. Дело в том, что мой отец был художником и скульптором: он всегда ощущал, что находится в тени великого предка и прекрасно понимал все тяготы ношения знаменитой фамилии. Поэтому он и моя мама решили не принуждать детей к занятиям музыкой. Они воспитывали нас либерально, рассчитывая, что мы выберем свой путь естественным образом. В детстве я играл на пианино, но мой первый композиторский опыт был связан с сочинением попсовых песен на пару со школьным другом. Мне было 10 лет. Тинейджером я пел и играл в поп-группе. Именно там я открыл счастье композиторского ремесла, осознал, что это самая потрясающая вещь, которой я могу заниматься: в первую секунду ничего нет, и вдруг через мгновение во мне звучит мелодия.

В те же годы я сочинил несколько классических композиций, которые имели успех. Тогда я решил пойти в университет на философию и классическую музыку, а потом получил диплом по композиции. Двойная жизнь продолжалась долго, но в итоге я отдалился от клубной, электромузыки, хип-хопа и сосредоточился на музыке академической.

В России есть известный музыкант и философ Владимир Мартынов, который видит будущее музыки в кооперации композиторов с диджеями. Это ведь вам близко?

— Конечно, я даже написал концерт для диджея с оркестром, оставив солисту пространство для импровизации. Но если вы хотите создать музыку крупной формы и соответствующей глубины, бывает трудно положиться на сотрудничество с импровизатором — ведь импровизаторы так или иначе пользуются одними и теми же формулами. Все-таки я считаю, что в некоторых случаях необходим один композитор, отвечающий за весь проект.

Другое дело, что начиная с Бетховена композиторов принято воспринимать как богов. Все, что они пишут, — шедевры. Может, мои слова кого-то травмируют, но сейчас такой подход проблематичен. Композиторы привыкли, что всякая их прихоть должна быть удовлетворена, и пишут музыку, которую совершенно невозможно сыграть. Я хочу, чтобы исполнители чувствовали себя частью музыки, а не машинами для ее воспроизведения. Пожалуй, нам стоит вернуться назад, к выразительности, к эмоциям и не зацикливаться на академизме.

Родители назвали вас именно Габриэлем или Гавриилом, по-русски?

— Габриэлем. Скорее всего, меня назвали в честь часовни святого Габриэля в Кентерберийском соборе. Но и версия «Гавриил» мне нравится.

Нет ли у вас желания выучить русский язык?

— Очень хочу говорить по-русски и сожалею, что до сих пор не могу этого делать. Звучание русского мне хорошо знакомо, поскольку я часто слышал речь отца, но он никогда не говорил по-русски со своими детьми.

Почему?

— Трудно сказать. Он ведь писал стихи по-русски, некоторые из них прозвучали на нашем концерте. Наверное, дело в том, что он эмигрировал в Англию в ужасных обстоятельствах. Отец хотел жениться на англичанке, но из-за холодной войны советские власти не давали ему разрешения на брак в течение шести или семи лет. Через год после того, как они наконец женились, его супруга умерла. В таком ужасном состоянии он уехал в Англию. Отец не мог вернуться в Россию — его бы арестовали за незаконный выезд — и был уверен, что его дети никогда туда не вернутся. Зачем учить их языку, который никогда не пригодится?

А может, дело и еще в том, что отцы — не очень хорошие учителя языков. Недаром в английском «родной язык» — это mother tongue.

Ваш дед переехал в Россию после долгих лет жизни на Западе. Не влечет ли вас такая судьба?

— Думаю, что Россия может быть вдохновляющим местом для работы…

Вы можете говорить прямо.

— Хорошо, тут есть «за» и «против». С одной стороны, жить в России, может быть, здорово, потому что уровень музыкальной культуры здесь очень высок. На днях петербургские студенты исполняли мой струнный квартет и жутко извинялись: «Мы не готовы, играем плох о, простите». Но даже на репетиции квартет звучал лучше, чем в других странах — на концертах! Серьезный подход к музыке мне очень по душе, и, возможно, в России я добился бы большего признания. С другой стороны, я опасаюсь жить здесь под своей фамилией, ведь мой дед известен каждому. Я очень переживаю по поводу сравнений с ним, это давит на меня в работе. В Англии я не настолько в тени деда — там многие люди о нем не слышали.

Кстати, прежде чем вернуться в Россию, дедушка предпринял несколько пробных визитов. Мне нужно сделать то же самое.

Ваш дедушка любил пройтись по сталинской Москве в желтых ботинках, в дорогом французском галстуке. Вы тоже неравнодушны к одежде?

— Дед обладал потрясающей самоуверенностью. Я несколько более скромен. Пытаюсь хорошо одеваться, но у меня нет страсти к шопингу. Если стану более публичным человеком, тогда, пожалуй, начну делать своей одеждой более яркие заявления.

cumir.ru

Внук Сергея Прокофьева сочинил произведение для струнного квартета

Передаeтся ли талант по наследству? Внук Сергея Прокофьева, который работает ди-джеем в Лондоне, сочинил произведение для струнного квартета. Сначала музыка озадачила специалистов. Но после переработки в ней стали находить не только русские, но и африканские мотивы.

Из Лондона — репортаж Анатолия Лазарева.

Габриэль занимается музыкой с 10 лет, но написать на афише свою настоящую фамилию — Прокофьев — решил впервые. Повод подходящий — он, внук Сергея Прокофьева, весьма популярный лондонский диджей и продюсер, пошел на неожиданный для себя эксперимент — сочинил музыку для струнного квартета. Место для презентации подобрал соответствующее — ночной клуб в опоре старого железнодорожного моста.

Габриэль Прокофьев, композитор: «Очень часто говорят: «Ух ты, да ты — Прокофьев», и сразу начинают слушать по-другому, сравнивать. Мне бы хотелось, чтобы меня оценивали по музыке, а не по фамилии. Иначе удовлетворения никакого. Я и так долго не решался сесть за подобное произведение. В результате получилась смесь классики и танцевальной клубной музыки».

Я люблю неправильные ноты и рваный ритм, — говорит Прокофьев. В результате, когда он принес свою работу музыкантам, те заставили ее переделывать — человек физически не смог бы сыграть такую мелодию, только компьютер. Первыми слушателями стали родственники Габриэля. Квартет исполнил его произведение на недавнем фестивале трех поколений Прокофьевых.

Дженни Логан, вторая скрипка квартета: «Они когда услышали, у них лица вытянулись, так и сидели с весьма странным выражением. Кажется, старшим поколениям Прокофьевых не очень понравилось. А вот молодые подходили и говорили, что «здорово».

Участники квартета уверяют, что музыка Прокофьева-внука чем-то перекликается с мелодиями Прокофьева-деда. Габриэль утверждает, что такой цели перед собой не ставил, но когда сочинял, думал о холодных бескрайних просторах. Впрочем, просторы жаркие ему ближе. Он долго жил в Африке, свободно говорит на суахили. В России же был лишь однажды, и русский словарный запас — на минимальном уровне любого иностранного туриста. И теперь критики в музыке Прокофьева чаще находят все же африканские, чем русские мотивы.

www.1tv.ru

Внук Прокофьева Габриэль — DJ Прокофьев (фото + видео)

В последнее время много внимания было уделено известному композитору, нашему соотечественнику — Сергею Прокофьеву. В начале 2011 года в Донецке был реализован проект: «Донетчина — родина Сергея Прокофьева». Он включал в себя разностороннее мероприятия, посвященные композитору, который родился совсем неподалеку от Донецка в с. Красном. Была проведена реконструкция дома-музея на родине Сергея Сергеевича. В начале февраля нынешнего года состоялось открытие обновленного, расширенного до трех залов музея. А в апреле 2012 года реконструированный к Евро-2012 Международный аэропорт Донецка назвали в честь композитора Сергея Прокофьева.

Сергей Прокофьев родился в Донецкой области, учился и жил в Москве, позже стал гастролировать со своими произведениями по всему миру. Сейчас все, кто каким-то образом связан с классической музыкой и не только, знают произведения этого композитора, чье имя осталось в вечности.

Прокофьева можно смело назвать человеком мира, часть его архива — на английском языке. Потому неудивительно, что в Лондоне с 13 января по 1 февраля состоялся масштабный фестиваль, посвященный Сергею Прокофьеву. Афиша фестиваля подчеркивает вышеупомянутую интернациональность композитора: «Сергей Прокофьев. Человек из народа?» («Man of the people?»).

Фестиваль состоял из 14 концертов, но также в рамках события прошли театрализованное чтение дневников композитора — от первого лица. Образ Сергея Прокофьева реконструировал на сцене британский актер Саймон Кэллоу, который снимался в фильме Милоша Формана «Амадеус», в роли либреттиста Моцарта.

Еще одной специальной акцией на фестивале стала дискуссия «Неизвестный Прокофьев» с участием живущего в Лондоне внука Сергея Сергеевича — Габриэля Прокофьева, также композитора, но, в первую очередь, популярного ди-джея.

О прошедшем лондонском фестивале, знаменитом родственнике и о собственном творческом пути рассказал сам Габриэль Прокофьев.

Помните ли Вы свое первое музыкальное впечатление? Что Вы любили слушать в детстве?

В моей семье все любили музыку, причем настолько, что могли сегодня слушать классику, а завтра буги-вуги. Возможно, эта эклектика из детства и объясняет то, чем я занимаюсь сейчас. Помню, отец знакомил меня с классикой, мы вместе ходили на концерты, отчетливо помню Баха, это уже больше чем музыка. Потом был период увлечения поп-музыкой, в возрасте 9–10 лет мы с моим другом устраивали для знакомых подобного стиля концерты. Позже классика, мы изучали ее в школе, а затем я продолжил ее изучение в музыкальном колледже в Бирмингеме.

Как Вы сами можете охарактеризовать ту музыку, которую создаете?

Это сложно, меня увлекает сам процесс. Я люблю эксперимент, а эксперимент менее всего подвержен каким-либо строгим рамкам, на этой территории трудно давать точные определения. Был такой период, когда у меня из головы не выходила композиция Ксенакиса, я решил работать с ней, думал проделать что-то подобное, так я пришел к обычной пластиковой бутылке, которая стала использоваться как музыкальный инструмент. Я и Джоби Берджесс придумали сюиту из самого обычного хлама, где помимо бутылки мы использовали кухонную утварь: кастрюли, которые мы видоизменили, для более точного звучания, все это участвовало в нашем проекте, в качестве ударных инструментов.

Как к Вам пришла идея интерпретировать классику посредством электроники?

Тому послужило ряд причин. Во-первых, все тот же эксперимент. Но на раннем этапе я просто почувствовал ту грань, отделяющую молодых людей от классической музыки и решил ее стереть, я хотел, что бы некоторые мои друзья познакомились с известными классическими композициями, что бы они смогли не просто прослушать, а прочувствовать, для этого мне пришлось кое-что изменить. Еще одна причина это публика, которая в подобной неформальной, клубной обстановке активно реагирует на то, что делает музыкант, а это в свою очередь позволяет узнать нравится ли публике тот материал с которым ты работаешь в данный момент или нет.

На видео: DJ Габриэль Прокофьев в своей «лаборатории звука» демонстрирует, как он работает над интерпретацией композиции Мередит Монк

Раньше Вы выступали под несколькими псевдонимами, это дань традиции диджеинга или способ избежать узнаваемости?

Когда ты только лишь на этапе становления, очень важно сохранять автономность и индивидуальность, меньше всего хотелось каких-либо сравнений и параллелей. Теперь, выработав свой стиль, я могу заявить о себе как о DJ Прокофьеве.

Считает ли Вы, что ваш проект полноценно вписывается в стены ночных клубов или все-таки это скорее перформанс, место которому в стенах галерей?

Идея с ночными клубами хороша тем, что дает возможность познакомить с классикой определенных людей. Но в галереях такой материал также пользуется успехом. Думаю, нам подойдет любое место, где есть слушатели.

В 2003 Вы открыли свой собственный лейбл, расскажите о нем.

Лейбл позволяет нам стать вполне оформленным, активно развивающимся направлением. Мы группируем вокруг себя новых интересных авторов. Наш лейбл выпускает новаторские альбомы. Не так давно вышел альбом талантливого музыканта, скрипачки — Айши Оразбаевой. У нее свой радикальный подход: смесь акустики и кибер-музыки.

Что думаете о «виниловом» кризисе? Как у Вашего лейбла обстоят дела с продажами пластинок?

«Винилом» всегда интересовались коллекционеры и ди-джеи. Но в последние годы винил это как знак качества, продажи его выросли. Еще недавно считалось, что long play сильно уступают CD и составляют едва ли 2 процента, но стоит сказать, что все быстро меняется.

Доводилось ли работать в сфере, которая не связана с музыкой?

Я не только музыкант, но еще и продюсер, хотя и в этой сфере задействована музыка. В основном все связано со звуками, еще с раннего детства. Я люблю литературу, это связано с интеллектуальной работой. Так же мне нравится проводить время в дороге, путешествия — еще одно увлечение. Одно из самых ярких впечатлений — год, проведенный в Африке. Кстати, именно это путешествие вдохновило меня на создание первого альбома «Import/Export»,о котором я уже упоминал — та самая сюита для ударных инструментов, именно там я увидел, как используются пластиковые бутылки вне их прямого назначения.

Как же использовались пластиковые бутылки жителями Северной Африки?

Они их слегка модифицировали, превращая обычную пластиковую емкость в колокольчики для коров. Непривычный звук, не острый и звенящий, а скорее царапающий, глухой.

Поделитесь впечатлениями от фестиваля, который прошел недавно в Лондоне.

Главной его идеей было не только продолжать знакомить мир с композитором, не только погрузится в его музыку. Помимо концертов были проведены конференции, круглые столы на которых мы пытались найти ответы на оставленные загадки, вопросы. Жизнь композитора тесно связана с его музыкальной деятельностью, музыка часто-зеркальное отражение ее создателя, потому так важно открывать не только музыкальные произведения, но знать некоторые особенности из жизни автора. Этому была посвящена дискуссия «Неизвестный Прокофьев». Так же наш лейбл уже в последний день фестиваля организовал клубный вечер классической музыки, на котором прозвучала современная интерпретация музыки Прокофьева к балету «Трапеция».

«Неизвестный Прокофьев» какой он?

Мы все знаем Сергея Прокофьева как композитора, создателя известных вокально-симфонических произведений, инструментальных концертов, симфоний для оркестра, опер. Но это только одна сторона жизни, многогранной личности. Немногим уже известно, что он был сильным шахматистом и даже изобрел свою шахматную систему — на шестиугольной доске. Помимо этого он писал рассказы, литература была его сильным увлечением.

Знаете ли Вы каких-нибудь украинских музыкантов?

Могу вспомнить классиков — Николай Леонтович и его рождественская колядка «Carol of the Bells»;Валентин Сильвестров; Леонид Грабовский.

В селе Красное Донецкой области, где родился Ваш дедушка, в феврале открылся реконструированный музей композитора, хотелось бы Вам посетить его? Есть ли в планах поездка в Украину, возможно даже с концертом?

Я люблю путешествовать и эта поездка многообещающая, были приглашения, но из-за плотного графика нет возможности вырваться даже на день. Впереди очередной концерт. Я продолжаю экспериментировать с драмами, считаю, что этот инструмент очень актуален, я слышу этот звук из проносящихся мимо автомобилей, в клубах, магазинах, это первый звук, который вы услышите, едва приблизившись к клубу. Это яркий, обособленный звук, потому он так притягателен. Но как только я, хотя бы на несколько дней, смогу оторваться от студии — приеду в Красное со своей семьей.

novosti.dn.ua

girnyk.dn.ua

Габриэль Прокофьев: фото и интервью с композитором, внуком Сергея Прокофьева

Костюм из шерсти и шелка, кожаные кеды, все Louis Vuitton; хлопковая рубашка, Ermenegildo Zegna.

Как и всякий европеец, Габриэль – человек максимально открытый. Появившись в студии под названием «Лондон», куда он приехал сразу после перелета из Лондона (это не мы каламбурим, это жизнь), был готов говорить обо всем на свете: о моде, о популярности в России, о своем самом знаменитом концерте для оркестра и диджея, который привез в Москву на фестиваль Sound Up. Не хочет он говорить лишь об одном – о своем знаменитом деде Сергее Прокофьеве. Оно и понятно: гражданина Великобритании Габриэля буквально каждый журналист так и норовит расспросить о русских корнях, точнее, исключительно об одном этом корне. Но как обойти такую тему стороной?

«Забавно, – улыбается композитор, показывая, насколько это, на его взгляд, забавно, – но, когда я был совсем юн, боялся, что нас с дедом будут сравнивать. И очень удивился, когда понял, что этого не происходит. Возможно, потому что у нас слишком разное творчество».

Вероятно, именно этот страх не дал Габриэлю сразу заняться современной классикой. Лет десять назад он продюсировал хип-хоп и грайм, ставил в клубах танцевальную электронику (он и по сей день зарабатывает как диджей), а классикой не интересовался вовсе. Но гены в его случае оказались производной от слова «гениальность» – сегодня сочинения молодого композитора Прокофьева ждут лучшие оркестры мира.

Фото: Сергей Щелухин; стиль: Татьяна Лисовская

Часто проверяете почту? Пусть там будет что-то интересное от нас.

www.gq.ru

Виталий Городецкий: Сергей Прокофьев – внук композитора

Everybody needs his memories. They keep the wolf of insignificance from the door.

Saul Bellow

The past is never dead. It’s not even past.

William Faulkner

Серёжа — Сергей Олегович Прокофьев. Сережа – потому, что я познакомился с ним, когда ему было 16 лет, в 1970 году. Сергей Олегович Прокофьев – ещё и потому что в 2001 году он был избран одним из 6 Великих Магистров Ордена Антропософов. Для нас с вами это ещё и внук выдающегося русского композитора Сергея Сергеевича Прокофьева.

26 июля исполняется первая годовщина со дня его кончины. Он ушел из жизни после трёхлетней мучительной болезни. На похороны в Швейцарском городе Дорнах, в «Гётеануме», головном здании Ордена, проститься с ним собралось множество родственников, коллег, друзей и многочисленных последователей.

Сергей – сын Софьи Леонидовны Фейнберг и Олега Сергеевича Прокофьева, младшего сына композитора от первой жены, испанской певицы Каролины Кодин. (В семье её звали Лина; в феврале 1948г. её арестовали и, по ст.58, она была приговорена к 20 годам лагерей строгого режима, освобождена в 1956г.) Олег Сергеевич, ставший художником, был во втором браке женат на англичанке Камилле Грэй. Советские власти не разрешали ему покинуть страну и позволили выехать в Лондон лишь на похороны супруги, что дало ему возможность остаться в Англии. Софья Леонидовна, мать Сергея, стала известной детской писательницей, а позднее, в преклонные годы, увлеклась поэзией и написала несколько книг стихов. Дед Сергея со стороны матери Леонид Евгеньевич Фейнберг был художником и известным советским теоретиком искусств (замечу, что Леонид Евгеньевич родился в еврейской семье и был крещён). Его брат Самуил Евгеньевич Фейнберг был знаменитым пианистом и выдающимся педагогом, профессором Московской Государственной Консерватории по классу фортепиано. Вот в такой семье рос Серёжа.

Следует забежать далеко назад, чтобы объяснить всё и подойти к главному. Летний месяц 1970 года я проводил в Гурзуфе. Моя приятельница по институту, Наталья, пригласила меня присоединиться к ней и направиться в Коктебель, чтобы там отметить годовщину смерти Максимилиана Волошина. Её московские друзья,супруги, оба – скульпторы, согласились приютить нас в своем доме на всё время нашего пребывания. Они оказались очень славными, гостеприимными хозяевами, и к тому же близкими друзьями Марии Степановны Волошиной, хранительницы дома знаменитого поэта и художника. Они-то и представили нас Марии Степановне. Во время этой «церемонии» произошло нечто невообразимое и необъяснимое: когда я представился и объяснил причину нашего появления в Коктебеле и смущенно приложился к руке хозяйки, она вдруг объявила, что давно знает меня. Я пробовал было деликатно объясниться, не желая оказаться в самозванцах, но она коротко настояла на своем. Уж не помню, как дальше пошёл разговор, но Мария Степановна с её наводящими вопросами поняла, что мне хотелось бы почитать в домашней библиотеке, построенной самим Волошиным, что-нибудь им написанное, зная о недоступности неизданного. Наши хозяева-скульпторы уже в день нашего приезда объяснили обстановку в доме и традицию закрывать библиотеку на все траурные дни. Каково же было мое неподдельное удивление, когда Мария Степановна распорядилась на следующий день провести нас с Наташей в Библиотеку и выдать нам недоступные обыкновенным смертным литературные сокровища. Я вдруг осмелел, что, повидимому, случается с людьми в шоковом состоянии, и спросил, (немыслимый «каприз») можно ли попасть на Башню Поэтов. И благодетельница Мария Степановна тут же распорядилась отвести меня туда. Время шло к вечеру, уже стемнело, так что я поднялся на верх и улёгся, как и гости дома в давнюю пору, на одну из лавок и… уставился в звёздное завораживающее небо. Не помню, как я спустился на землю и кто мне помог добраться до гостеприимного дома москвичей-скульпторов.

На следующее утро, позавтракав, Наталья и я отправились в Волошинский дом и нас провели в Библиотеку, открыв ключом заветную дверь. На стол принесли, помнится, 4 (может быть, 5) тома выверенных поэтических текстов, критических статей и философских эссе, и мы принялись читать и, с разрешения Марии Степановны, лихорадочно переписывать, по выбору, в мою тетрадь. Невозможно было устоять и против того, чтобы не разглядеть убранство библиотеки. На стенах висели многочисленные работы самого Максимилиана Волошина. Но особое внимание привлекали 2 работы мексиканца Диего Риверы: изумительный портрет Макса и более привычное для Риверы полотно с букетом огромных белых калл. Мы хорошо осознавали, что для нас было сделано исключение и что в день смерти абсолютно никому не положено быть здесь.

Утром 11 августа, за завтраком, мы узнали, что прибегал мальчонка-посыльный от Марии Степановны с тем, чтобы сказать нам, что на утренний поминальный молебен приходить не следует, т.к. милиция разрешила присутствие лишь родственников и избранных друзей Дома. Молебен должен был вести отец Николай из Москвы (он, закончивший Московскую Консерваторию, сочинил специально по этому случаю фортепианную пьесу).

В полдень все поднялись к “земле молитв и медитаций“, на вершину Кучук-Янышара, к могиле М.Волошина. Место особенное и вспоминалось многими, побывавшими там и позднее. Последовало несколько коротких долженствующих речей. Но вот к могильной плите вышел отрок с неотразимой обширностью кудрявой русой головы «а ля Волошин». (Много лет спустя я узнал, что золотокудрость досталась Серёже от его бабушки с материнской стороны Марии Ивановны Коровиной, изображенной на двух восторженных портретах работы двух ее мужей: первого мужа, рано скончавшегося Валентина Александровича Яковлева, и второго мужа Леонида Евгеньевича Фейнберга) Он начал читать очень сосредоточенно, без всякого актёрства, глядя не в нашу сторону, а в сторону моря. (Слова эти, каждое слово – со мной и поныне.)

Я не сам ли выбрал день рожденья,
Век и царство, область и народ,
Чтоб пройти сквозь муки и крещенье
Совести, огня и вод?

Апокалиптическому зверю
Вверженный в зияющую пасть,
Павший глубже, чем возможно пасть,
В скрежете и в смраде – верю!

Верю в правоту духовных сил,
Расковавших древние стихии,
И из недр обугленной России
Говорю: «Ты прав, что так судил!

Надо до алмазного закала
Прокалить всю толщу бытия,
Если ж дров в плавильной печи мало,
Господи! Вот плоть моя!»

Отчётливо помню, что я опешил. Я осведомился, кто это читает стихи, и получил в ответ шопотом: «Серёжа Прокофьев». Там собрались одни взрослые, и вот этот юноша как бы дал слово самому Волошину, прочтя, с моей точки зрения, сакраментальное – исповедь. А Серёжа читал уже второе:

С каждым днём всё диче и всё глуше
Мертвенная цепенеет ночь.
Смрадный ветр, как свечи, жизни тушит:
Ни позвать, ни крикнуть, ни помочь.

Тёмен жребий русского поэта:
Неисповедимый рок ведёт
Пушкина под дуло пистолета,
Достоевского на эшафот.

Может быть, такой же жребий выну,
Горькая детоубийца – Русь!
И на дне твоих подвалов сгину
Иль в кровавой луже поскользнусь,-
Но твоей Голгофы не покину,
От твоих могил не отрекусь.

Доконает подлость или злоба,
Но судьбы не изберу иной:
Умирать, так умирать с тобой
И с тобой, как Лазарь, встать из гроба!

Я обомлел. Признаюсь, я чувствовал себя человеком из другого мира. Зная о происшедшем утром и отчётливо понимая, что среди собравшихся есть наблюдатели в штатском, я был уверен, что, как только мы спустимся с горы, нас всех непременно заберут.

Никого не тронули.

А вечером многие пришли в Дом, где были устроены Волошинские чтения. Председательствовала Мария Степановна, которая изредка (а ведь это, при её слепоте, было для нее — по памяти) поправляла читавших. Я заметил, что Сережи не было. Его не было и на следующий день вечером в другом доме, где собрался местный бомонд на встречу с входившим в скандальную моду Э.Лимоновым. Я совершенно уверен, что Серёжа предпочитал многолюдным тусовкам, как теперь принято это называть, уединение в своей комнате и чтение.

После мимолётного взаимного представлении я чувствовал неловкость «напрашивания» в знакомые к юноше моложе меня на 10 лет, к тому же я воспринял Серёжу, признаться, с неловким ощущением его превосходства (ведь он читал неведомые мне Волошинские стихи да и жил в доме М.С., которая его приголубила и явно по-матерински любила). Мы его не видели и в библиотеке на следующий день, по-видимому, он всегда мог взять любую книгу и уединиться к себе в комнату, а, может, он не хотел нарушать традицию дома. Первое, что я сделал в этот день в библиотеке – отыскал те два стихотворения в одной из выданных мне книг. Оказалось, что первое – это «Готовность» 1921г. и второе – «На дне преисподней» 1922г., посвящённое памяти А.Блока и Н.Гумилёва.

Через день мы вернулись в Гурзуф. К сожалению, попрощаться с Марией Степановной и поблагодарить её за дни, врезавшиеся в память на всю жизнь, не удалось: наши гостеприимные хозяева сказали, что она неважно себя чувствует и не следует её беспокоить. С Серёжей – Сергеем Олеговичем — мне больше никогда не удалось повидаться, судьба распорядилась бесповоротно разнести свидетелей тех событий по всему свету.

Совсем недавно были опубликованы никому до того неведомые стихи С.О.Прокофьева, написанные, когда ему было 16 – 19 лет. Ни Софья Леонидовна, мать Сергея Олеговича, сама поэтесса, и никто из его близких друзей не подозревал об этих поэтических поисках и откровениях. Сам Сергей Олегович вспоминал позднее: «В моей жизни это было время интенсивного внутреннего становления и духовных поисков, связанных с рядом духовно-мистических переживаний, часть которых нашла своё отражение в стихах». Речь идёт о поглотившем его увлечении Антропософией. Явно сказались атмосфера Коктебельского Дома и огромное влияние творчества и личности Макса Волошина, одного из самых первых в России последователей философского учения немецкого философа-мистика Рудольфа Штейнера (Волошин в качестве волонтёра участвовал в строительстве первого Гётеанума в Дорнахе). Познакомившись с этим учением, Сергей, увлекавшийся до того живописью — как и его отец,- категорически отказался от занятий ею и посвятил свою жизнь этой «науке духа». После распада СССР он стал одним из основателей Российского Антропософского Общества.

Антропософия — грандиозное явление в современном мире, ею увлекались и были ее горячими поклонниками гиганты русской и мировой культуры. Перечислю лишь самые главные имена, хорошо знакомые каждому: Андрей Белый, Махсимилиан Волошин, Василий Кандинский, Селма Лагерлёф, Альберт Швейцер, Бруно Вальтер, Сол Беллоу и Андрей Тарковский. Александр Скрябин был погружён в изучение проблем оккультизма, искусства и теософии, предтечи Антропософии и, если бы не ранняя смерть в 1915 г.,он, несомненно, оказался бы в числе её последователей.

Антропософия опиралась на христианскую мистику и европейскую философскую традицию, в частности на учение Гёте. (Сам Штейнер определил Антропософию как «гётеанство ХХ века»). В её основании значились также положения и заключения каббалистики, веданты и немецкой натурфилософии. Совершенно упрощённо и конспективно: цель Антропософии – выработка чувства единения с духовной сутью Вселенной. В концепции Антропософии человек — это тело, душа и дух. Антропософия, сохраняя значение перевоплощения как научного принципа эволюции, утверждала, что дух руководствуется законом реинкарнации.

Вернёмся, однако, от недосягаемых высот перевоплощения к земным реалиям. Итак, 40 лет спустя в сборнике «Мистический огонь души. Юношеские стихи» печатаются стихи Сергея Прокофьева, внука композитора. В этом году они обретут новую жизнь: по инициативе Всероссийского Музейного Объединения Музыкальной Культуры имени М.И.Глинки, проводится конкурс «Время Прокофьевых», в рамках которого стихи станут литературным ядром музыкальных сочинений. Мать Сергея Олеговича, Софья Леонидовна Прокофьева, – почетный член жюри. Вот как она описывает впечатление от знакомства с поэзией сына: «Мне 84 года. Давно не жду духовных потрясений… Поэтому для меня оказалось столь неожиданным подарком, даже событием, впервые прочесть стихи моего сына, написанные им в юности. В течении сорока лет он к ним не прикасался, даже считал их утерянными. И вот, возникнув снова словно из небытия, они попали мне в руки и произвели на меня огромное впечатление, близкое к потрясению. До сих пор я не понимаю, как, написав столько стихов, мой сын никому из близких ни разу их не показал и даже не обмолвился о них ни словом. Теперь я знаю, что стихи он писал в основном по ночам. Они словно будили его, рождаясь почти готовыми. Как бы данные ему свыше…».

Я рад, что в начале жизни столкнулся с этим удивительным юношей–поэтом.