Журналисты раскрыли место жительства писателя Виктора Пелевина
Телеграм-канал Mash провёл глобальное расследование и выяснил, где обитает один из самых загадочных отечественных авторов.
Телеграм-канал Mash опубликовал многомесячное расследование, результатом которого стало определение местонахождения одного из самых загадочных российских писателей — Виктора Пелевина. Оказалось, что он живёт в Таиланде.
На публике Пелевин не появляется с 2001 года, когда был участником литературного симпозиума в Токио. По данным издания, в Москве на его имя зарегистрированы две квартиры, одну из которых он купил сам, а вторая досталась от родителей, однако в них автор не появляется.
Чтобы найти писателя, журналисты погрузились в его книги и рассказы, установив, что их действие разворачивается во Франции, США, на Ближнем Востоке, в государствах будущего, но чаще всего — в России. Однако в его последнем произведении — «Непобедимое Солнце» — героиня посещает Турцию, Канары, Кубу и Таиланд.
Перебрав списки пассажиров авиарейсов, авторы исследования наткнулись на человека по имени Пелевин Виктор Олегович, который летал в Таиланд.
Опубликовано возможное новое фото Пелевина, 20 лет не появляющегося на публике
19 июня 2016 года он прилетел из Бангкока в Москву, а 24 июля улетел обратно. В 2017-м, 26 сентября, он вновь прилетает в Шереметьево из тайской столицы, но, не покидая аэропорта, вечером того же дня улетает в Барселону. В начале октября возвращается в Москву и пересаживается на рейс в Бангкок. В 2019-м он также прилетает из Таиланда в Россию, заезжая в Малагу (Испания), и 30 ноября окончательно отправляется в Бангкок.
Отмечается, что в декабре 2020-го писатель получил пятый загранпаспорт в Посольстве РФ в Таиланде, а 10 февраля 2021-го продлил визу, не покидая страны. Для подтверждения догадки журналисты обратили внимание, что героиня «Непобедимого Солнца» была на ретрите неподалёку от Бангкока. Обзвонив 14 рехабов в этом городе, результата они не получили, однако «Гугл» помог узнать о реабилитационном центре на острове Самуи, где писатель и был найден.
Сотрудники отеля подтвердили, что Пелевин действительно живёт у них. Несколько месяцев слежки, и вот он показывается из бунгало, где спокойно проживает вдали от известности и продолжает работу над новыми романами. Чтобы не портить жизнь писателю, журналисты не стали лезть к нему с разговорами и не раскрыли названия отеля.
Ранее Лайф рассказывал, что в Петербурге показали стихотворение Набокова, о котором ранее никто не знал. Короткое произведение под названием The Corsar’s Lied («Песня корсара») хранится сейчас в Пушкинском Доме.
Мишустин увеличил максимальный размер пособия по безработице в 2022-м
16 ноября 2021, 13:54
Жириновский обозвал перебившего его коммуниста Коломейцева ростовским валенком
16 ноября 2021, 13:50
В Петербурге рабочие нашли сумку с частями тела человека
16 ноября 2021, 13:44
Виктор Пелевин: биография мифа — Год Литературы
Текст: Михаил Визель
В фильме «Формула любви» граф Калиостро сразу приводит восхищенных провинциалов в нужное состояние, начиная застольную беседу словами: «Обо мне придумано столько небылиц, что я устаю их опровергать.
Между тем биография моя проста и обычна. Родился я в Месопотамии, две тысячи сто двадцать пять лет тому назад…» Биографию Пелевина, в отличие от «биографии» якобы скромничающего мошенника Джузеппе Бальзамо, действительно можно было бы назвать необычной. Но родившийся в 1962 году Пелевин вырос во время позднего застоя – а эта незримая субстанция обладала воистину магической (на зависть Калиостро) способностью обращать необыкновенное в заурядное.
Судите сами. Школьные годы Пелевин провел в английской спецшколе № 31 в самом центре Москвы – на улице Станиславского (ныне снова Леонтьевский переулок), позади нового здания МХАТа. Эта школа не только считалась «спец», но и являлась таковой: здесь учились отпрыски советской творческой элиты. В школьных коридорах Витя сталкивался с бывшими на один-два класса старше его Антошей Табаковым, Мишей Ефремовым, Сашей Басовым, Сашей Мессерером (сыном главного художника Большого театра), дочкой «главного цыгана СССР» Николая Сличенко. И не только: одновременно с Витей здесь учились внук Хрущева Никита, внучатый племянник Сталина Сережа Аллилуев, сыновья замминистра внутренних дел СССР Василия Трушина.
И еще одна любопытная подробность: на два класса старше будущего автора «Чапаева и Пустоты» и «Generation П» училась Таня Поляченко, известная сейчас как детективщица Полина Дашкова.
В наше циничное капиталистическое время само попадание в такой «цветник» сына простых педагогов – школьной учительницы и отставника, преподавателя вузовской военной кафедры – можно было бы счесть невероятной удачей, если не чудом. Но чудо объяснялось просто: мама Пелевина, Зинаида Ефремовна, преподавала английский в этой самой школе… Сейчас такая семейная протекция невозможна (место за VIP-партой просто очень дорого стоит – не говоря уж о сословном барьере). Тогда ее хватало. И, кстати, этим же объясняется любовь (и, что важнее, нетипичное для его поколения умение) Пелевина вставлять в свои произведения, начиная с самых ранних, английские цитаты и даже целые английские стишки собственного сочинения.
В юности Пелевин дважды «воспел» хорошо ему знакомый Тверской бульвар: в рассказе «Девятый сон Веры Павловны» фигурирует находящийся на нем подземный общественный туалет, а в «Чапаеве и Пустоте» революционные матросы Жебрунов и Барболин явились к герою непосредственно с мемориальной таблички, мимо которой школьник Витя постоянно проходил.
Причем из таблички следует, что погибли они в ноябре 1917-го – а действие романа начинается в октябре 1918-го. Так что к герою они явились уже призраками…
Дальше жизнь будущего писателя, казалось бы, шла по накатанной для советского технического интеллигента колее. В 1979 году он поступает в МЭИ, оканчивает его с красным дипломом в 1985 году (два года, как и у большинства советских студентов, было потрачено на армию) и остается работать на кафедре, а через два года сдает экзамены в аспирантуру. Но дальше следует неожиданный кульбит: вместо того, чтобы писать техническую диссертацию, в 1988 году молодой инженер успешно сдает вступительные экзамены в находящийся через бульвар от родной школы Литинститут.
Казалось бы, ничего необычного тут нет, наоборот – это нормально: только перевалив за 25-летний рубеж, человек созревает для того, чтобы стать писателем. Но Литературный институт имени Горького – не популярные на Западе (а с недавнего времени – и у нас) краткосрочные писательские курсы, creative writing workshop, как, наверно, сказал бы сам Пелевин.
Это полноценный вуз с лекциями, зачетами, экзаменами и т.д. И для того, чтобы начинать «все заново», взрослому мужчине, квалифицированному специалисту по электрооборудованию троллейбуса с асинхронным тяговым приводом (тема дипломного проекта Пелевина в МЭИ) нужно немалое мужество. Но исторический фон и здесь лишил Пелевина возможности проявить незаурядность: инженеров в СССР взрастили явно больше, чем нужно, а второе высшее образование до середины 90-х можно было получать бесплатно. Так что по узким коридорам Лита ходило немало первокурсников под тридцать (особенно забавно смотревшихся на фоне вчерашних школьниц из артистических семей — восторженных барышень à la Цветаева).
Впрочем, Пелевин учился на очно-заочном отделении, то есть ходил на творческие семинары, а филологические предметы постигал «без отрыва от производства». «Производством» же для него стала редакция журнала «Наука и религия», где он окучивал темы, связанные с восточным мистицизмом. Отучившись несколько лет, Пелевин ушел из Литинститута – именно ушел сам, а не был отчислен.
Уж поверьте, для того, чтобы быть именно отчисленным из Лита, – надо было совершить что-то совсем запредельное. А Виктору просто стало неинтересно – знакомством с детьми советских генералов от культуры его после школы было не удивить, а как писателю «литучеба» ему ничего больше не приносила. Правда, совсем с творческим вузом он всё-таки не порвал: в начале 90-х в образовавшемся при нем маленьком эзотерическом издательстве он вместе с будущим руководителем поэтического семинара этого же института Виктором Куллэ в качестве редактора готовил к печати первый в России трехтомник Карлоса Кастанеды. Причем, по его собственному позднейшему признанию, готовил очень серьезно: текст перевода был им практически переписан.
В декабре 1989 года состоялся дебют Пелевина в печати. Журнал «Химия и жизнь» опубликовал рассказ-сказку «Колдун Игнат и люди». Сейчас это тоже может вызвать недоумение: какое отношение откровенно мистический гон имеет к народно-хозяйственным (а не фармакологическим) аспектам химии? Но это снова наглядный пример того, как метафизика общества возобладала над личной.
На излете советской власти именно малоприметные, как бы «отраслевые» журналы, за которыми цензура следила не столь пристально, как за литературными «толстяками» вроде «Нового мира» или массовым «Огоньком», стали отдушиной для тихой интеллигентской фронды. В том числе – для «неправильной», без построения коммунизма на Марсе, фантастики, по ведомству которой Пелевин формально проходил.
Вслед за этим рассказом последовали публикации в журнале «Знание-Сила», культовом в то время среди фанатов фантастики «Искателе», других альманахах, журналах и даже газетах. В 1991 году выходит первая настоящая книга – сборник рассказов «Синий фонарь», который в 1993 году получает «Малого Букера». Причем сразу – стотысячным тиражом. Такие тогда были тиражи! А в 1992 году респектабельнейшее «Знамя», зажмурившись, публикует две повести Пелевина – сначала возмутительную «Омон Ра», потом – еще более возмутительную «Жизнь насекомых». Наконец, в апреле 1996 года в том же «Знамени» начинается публикация «Чапаева и Пустоты», встреченного воплями восторгов молодых читателей и яростным шипением маститых критиков.
На которых Пелевин не обращает ровно никакого внимания и вообще отказывается участвовать в какой-либо «писательской жизни».
С этого момента о Пелевине перестают говорить как о «молодом писателе» и его биография, можно сказать, заканчивается. Во всяком случае, прерывается. И начинаются сплошные мифы. Пелевина вообще нет (что вы, я знал его в молодости). Пелевин – конченый наркоман (никогда не употреблял). Пелевин – каратист и велосипедист (не больше, чем любой человек, желающий поддерживать себя в хорошей форме). Пелевин не вылезает из буддийских монастырей (бывал на экскурсиях). Пелевин живет на стипендии в Южной Корее. Нет, на гранте в Германии. Нет, у женщины в Италии. Нет, его обнаружили на Бали (зарегистрирован как ИП в Чертанове). Пелевин заключил кабальный контракт с издательством. Ах нет, кто же его заставит?
Разбирать их по отдельности нет необходимости. Во-первых, есть интернет, а в нем есть сытный фан-сайт pelevin.nov.ru, да и категорический мораторий на интервью Пелевин регулярно нарушает.
А во-вторых, это не столь важно. Можно констатировать главное: в расцвете писательских лет Виктор Пелевин полностью освободился от навязанных ему мифов – и творит свои собственные. А предпоследняя и особенно последняя ежегодная книга, вышедшая совсем недавно, явила нам, можно сказать, нового, зрелого Пелевина: не просто профессионала, способного соблюдать взятые (хотя бы даже перед самим собой) обязательства, невзирая на самые трагические форс-мажоры, но и творца самодостаточных замкнутых миров. Которые теперь он может планомерно заполнять. Не забывая, разумеется, совета собственного героя Люсифёдора: «важны только две вещи. Первая – чтобы зрителям казалось, что тебя вот-вот стащат со сцены за правду. Вторая – чтобы этого не произошло на самом деле».
‘Я никогда не был героем’ | Художественная литература
Виктор Пелевин родился в 1962 году. Он автор нескольких нашумевших романов, в том числе «Омон Ра», «Жизнь насекомых» и «Глиняный пулемет». Его последняя книга «Вавилон» была продана тиражом более 200 000 экземпляров в прошлом году.
Среди постсоветского поколения читателей он пользуется как популярностью, так и пристальным вниманием критиков как серьезный писатель.
Наблюдатель: По-русски ваш новый роман «Вавилон» называется «Поколение П». Что такое «Поколение П»?
Виктор Пелевин: Столько значений. Во-первых, это «Поколение X». Во-вторых, это связано с этим русским термином, использованным в конце книги. Нецензурное русское слово, пиздец, очень грубое слово. Итак, поколение пиздец, то есть поколение, которому грозит катастрофа. А сейчас, знаете, некоторые наши газеты думают, что это поколение Путина. Так что это как все, что вам нравится.
Обс: В России у вас популярность кинозвезды.
ПО: Кинозвезда, которую никогда не видели. Я делаю все возможное, чтобы избежать внимания.
Obs: В чем причина вашей известности?
ПО: Ну не знаю. Людям просто нравятся мои книги.
Я не публичный человек. Я никогда не появляюсь на телевидении и никогда не даю интервью. Ну, иногда да, но это ненормально. Я действительно не знаю. Я просто пытаюсь писать хорошие книги.
Наблюдения: Когда вы впервые начали писать?
ПО: Когда мне было за двадцать. Во-первых, у меня было другое образование.
Наблюдения: Как?
ПО: Инженер-электронщик.
Obs: Вы всегда хотели быть писателем?
VP: В советское время быть писателем означало быть настоящим негодяем. Такие люди, как Солженицын, фактически боролись с системой. Я никогда не был героем. Я бы никогда не смог этого сделать. Так что я не совсем уверен, что писал бы, если бы Советский Союз не распался. Возможно, я бы что-то написал, но никогда бы не попытался это опубликовать.
Obs: Ваше появление как писателя совпало с распадом Советского Союза. Ваша работа кажется исследованием этого.
ВП: Думаю, вы правы — постсоветская Россия. Но меня не интересует советское прошлое. Есть так много писателей, которые все еще делают это. Это вполне понятно. Для людей старшего поколения, проживших всю свою сознательную жизнь при советской власти, это до сих пор остается единственным, о чем они еще могут думать.
Obs: Есть ли ранние русские писатели, оказавшие на вас влияние?
ПО: Их было так много. Наверное, каждый писатель, которого я когда-либо читал. Когда мне было лет семь-восемь, я начал читать веселые рассказы Чехова. Вы знаете, он начинал как писатель, сочиняя короткие смешные рассказы для журналов в Москве и Санкт-Петербурге.
Наблюдения: Верите ли вы в цель художественной литературы?
VP: Нет. Я думаю, если вы писатель, вы бы предпочли не думать об общих проблемах. Если вы не творческий человек, у вас могут возникнуть такие мысли, но если вы писатель, они вам не помогут.
Чем больше у вас общих идей, тем хуже для того, что вы пишете. Я не увлекаюсь теорией литературы.
Наблюдения: Вы тоже буддист?
ПО: Я студент. Я практикую и довольно часто хожу на дзен-ритриты. Последний, в Южной Корее, длился три месяца прошлой зимой. Это был лучший способ войти в тысячелетие. На все время вам дают только рис и водоросли; на новогоднюю вечеринку нам дали кусок пиццы и банку колы.
Obs: Как бы вы оценили российскую литературную сцену в данный момент?
VP: Я действительно не считаю себя частью литературной сцены. Писателю действительно вредно устанавливать и поддерживать какие-либо контакты с так называемой литературной сценой.
Литературная сцена никогда не производит литературу. Она производит только так называемую литературную жизнь, которая не имеет ничего общего с книгами. Если вы хотите писать книги, вы должны держаться от этого как можно дальше. Поэтому я никогда не смешиваюсь с литературными кругами.
Я не провожу время за разговорами с другими писателями.
Наблюдения: Над чем вы сейчас работаете?
ПО: Я пишу рассказы и обдумываю свой следующий роман.
Наблюдения: Что вы думаете о своем новом президенте?
ПО: Мой новый президент? На самом деле самое смешное, что я узнал о том, что у России новый лидер, через два месяца после вас, потому что я был в Корее. У нас не было никакой связи с внешним миром. В этом ретрите запрещено даже разговаривать. Вы не говорите; вы пишете заметки. Так что я ничего об этом не знал. Я мало думаю о Путине.
Единственное, что я могу вам сказать, это то, что я думаю, что он был избран по двум причинам. Во-первых, потому что он очень свежее лицо для среднего россиянина. Хотя он был директором КГБ, в СМИ его не было. Он был в тени. Если ты живешь в России, то через какое-то время начинаешь всех активных политиков воспринимать как членов одной и той же шайки жуликов, вроде какого-то сброда на станции.
В России бывают мошенники, играющие в карты. Некоторые люди играют с ними и делают вид, что проигрывают. Некоторые делают вид, что выигрывают. Но на самом деле они в одной игре; они просто обманывают людей; они пытаются заставить вас играть. Ты никогда не выиграешь. Так что я думаю, что все наши политики, будь то коммунисты, так называемые либеральные демократы, так называемые правые, все они воспринимаются как члены одной и той же компании жуликов. Но Путин был чем-то свежим, чем-то новым. Это была одна из причин.
Во-вторых, он очень хороший коммуникатор в русском стиле. Он действительно может это сделать. Он имеет этот мгновенный доступ к вашему вниманию. Я думаю, это просто его естественное лидерство. Россияне воспринимают Путина примерно так же, как американцы воспринимали Рейгана.
И тут наверное помогла эта чеченская война. Он был очень воинственным, и многие русские считали, что, возможно, он решил эту проблему. Вообще-то, знаете, я придумал хороший термин о грядущем российском обществе.
Я люблю это. Это называется дот.коммунизм.
Под пальто | Джон Бейли
Виктор Пелевин; рисунок Дэвида ЛевинаКупить Распечатать
Русские писатели девятнадцатого века — Достоевский подавал пример — говорили, что все они вышли из-под гоголевской «Шинели». То же самое сегодня могли бы сказать многие из молодых людей о Юрии Милославском — из всех русских писателей после 1970-х, самом черном юморе, самом уличном, самом нигилистическом и разочарованном. Разочаровавшись не только в старой советской системе, но и в тех, кто ей сопротивлялся, в героических диссидентах, в этих «разных Солженицыных», как герой романа Виктора Пелевина Омон Ра невнятно к ним относится.
Один из молодых и успешных современных русских писателей, Пелевин безошибочно вышел из-под шинели Милославского, хотя и имеет свой оригинальный стиль и подход. Он живет в Москве, в то время как Милославский, который был достаточно взрослым, чтобы застать хвост советского преследования, ухитрился как писатель, попавший в беду, эмигрировать сначала в Израиль, а затем в Соединенные Штаты, где он теперь работает в русскоязычной газете.
Милославский раздражал как своих товарищей-эмигрантов, так и писателей-диссидентов, остававшихся в России, своим первым романом « Города-крепости », опубликованным в Иерусалиме в 1980 году. свобода» Запада и страдания писателей и интеллигенции в Советском Союзе, отметив, что «это не всегда вопрос жизни и смерти, как некоторые хотели бы вас уверить». Но солидная репутация Милославского как блестящего писателя пришла с Городские романсы , сборник рассказов и зарисовок о преступной уличной жизни, которую он прожил подростком в Харькове. * Рассказы противно читать по обычным и сегодня, надо сказать, довольно банальным причинам — кражи, изнасилования, убийства и увечья, мужеложство и т.
п. встречаются практически на каждой странице; но автор упивается собственной виртуозностью, описывая такие дела со всем богатством и разнообразием русского уличного жаргона. Как восхищенно заметил в предисловии Иосиф Бродский, «Юрий Милославский — современный писатель хотя бы потому, что не литература претендует на реальность под его рукой, а наоборот». Бродский также отметил крайнюю трудность «сформулировать в более банальном языковом соглашении какой-либо эквивалент экстраординарного средства, которое автор нашел для передачи убогого нигилистического зверства, до которого этот вид был низведен в части мира Милославского».
Это лингвистически изобретательное средство, без сомнения, очаровывало молодых писателей, а также насилие и секс, которые сегодня широко модны в качестве литературных тем в России, поскольку считались крайне некультурными в советских литературных кругах, да и в любом другом прошлом. традиции русской письменности, хотя Иван Бунин, Салтыков Щедрин и некоторые другие так же блестяще, как Милославский, умели с эстетическим мастерством передавать безысходность и деградацию русской жизни.
Так, прежде всего, был Федор Сологуб в Мелький Бес ( Чертенок ), знаменитый в свое время роман конца XIX века, о котором постоянно напоминает современная русская письменность. И все же почти каждый русский писатель XIX века бессознательно чувствовал, что «заря» — какая-нибудь заря, все равно какая и откуда — должна как-то прийти, тогда как мало кто из сегодняшних писателей вообще ожидает будущего. Точно так же и в случае с Милославским, который теперь, кажется, вживается в жизнь западной интеллигенции.
Кривое и комическое отчаяние в отношении настоящего и будущего проявляется в случае с таким писателем, как Виктор Пелевин, чьи два рецензируемых фантастических романа обладают обаянием манеры, несмотря на их нигилизм, что позволяет предположить, что некоторые современные российские романисты и читатели все еще страстное стремление к «духовным ценностям» старого стиля или даже к новым, проектирующим другой мир, в который можно полететь, по крайней мере, в воображении.
По иронии судьбы советская космическая программа, которая когда-то предлагала советским гражданам острые ощущения гордости и романтики, теперь является пережитком, почти исчезнувшим. Луна и звезды утратили все очарование, которым они когда-то обладали, как для космонавта, так и для земного романтика. Это не прямая сатира на российскую космонавтику, а именно эта утрата придает смысл роману Пелевина 9.0127 Омон Ра
Реклама
Омон быстро разочаровывается, когда присоединяется к армейской космической программе, но он никогда не разочаровывается полностью. Пелевин знает, что молодой человек может держать какую-то невинность в зубах всякого рода разочарования. Сатира — предсказуемая форма, всегда находящаяся в опасности того, что читатель увидит суть и ему это надоест, но оба романа Пелевина избегают этого.
И все же сатира для Пелевина-романиста второстепенна. Его реальная сила в « Омон Ра », впервые опубликованном в США в 1996 году, заключается в том, чтобы добиться странно невинного и неземного эффекта, как если бы Алеша Карамазов Достоевского забрел в сюжет вольтеровского « Кандид ». Суть невинности в том, что она неизменна и нерушима, как хорошо знал старый злой Вольтер. Невинный человек непроницаем для козней мира, потому что он никогда не учится. Его добро состоит в том, что ему не нужно учиться быть хорошим. Он полная противоположность человеку эпохи Просвещения, верящему в возможность совершенствования человека.
Бедный Омон, невинный герой с романтическим стремлением сыграть роль в советском космическом путешествии, буквально взят на прогулку своим начальством, которое говорит ему, что он будет одним из команды, занятой запуском автоматизированного корабля на орбиту. луна. Реальность, конечно, такова, что транспортным средством будет управлять и управлять космонавт, который совершает путешествие в один конец и, хотя он сначала не проинформирован об этом факте, не сможет восстановиться.
— Курсант Кривомазов, — представил меня командир звена. — Ну что, начнем?
Он повернулся ко мне, сложил руки на животе и сказал: «Омон, я уверен, что вы читаете газеты и смотрите фильмы, и вы знаете, что американцы высаживали некоторых своих астронавтов на Луну и даже возили там в вагончике.
Их цели якобы мирные, но все зависит от того, как вы смотрите на вещи. Представьте себе простого рабочего человека из какой-нибудь маленькой страны, скажем, из Центральной Африки…»
Командир звена сморщил лицо и закатал рукава и вытер пот со лба.
– И тут он видит, что американцы высадились на Луну, а мы… Понимаете?
«Есть-с, товарищ генерал-лейтенант!» Я ответил.
«Главная цель космического эксперимента, к которому ты сейчас будешь готовиться, Омон, — продемонстрировать, что мы не отстаем в технологиях от стран Запада и что мы также способны отправлять экспедиции на Луну. В данный момент мы не в состоянии послать пилотируемый возвращаемый корабль. Но есть и другая возможность — мы можем отправить автоматизированное судно, которое не нужно будет возвращать».
Командир звена наклонился над выступающими горами и небольшими полыми кратерами рельефной карты. Ярко-красная линия пересекала его центр, словно свежая царапина от гвоздя.
— Это сектор лунной поверхности, — сказал командир полета.
Командир звена выдвинул ящик стола и начал рыться в нем рукой, не сводя с меня глаз.
«Общая длина трещины — сто пятьдесят километров, а ширина и глубина — всего несколько метров.
В его руке появилась маленькая красная игрушка. Он завел его и поставил в начале красной линии на карте. Игрушка загудела и рванула вперед — фюзеляж у нее был как консервная банка на восьми черных колесиках, с буквами СССР на боку и двумя глазовидными выпуклостями спереди. Все внимательно следили за его движением; даже полковник Урчагин повернул голову в такт остальным. Игрушка достигла края стола и упала на пол. – Что-то в этом роде, – задумчиво сказал Командир звена, бросив на меня быстрый взгляд.
«Разрешите говорить, сэр?» Я услышал собственный голос.
«Огонь вперед».
«А луноход ведь автоматизирован, товарищ генерал-лейтенант?»
«Это так».
«Тогда зачем я нужен?»
Командир звена опустил голову и вздохнул.
«Бамлаг, — сказал он, — твоя очередь».
Загудел электродвигатель инвалидной коляски, и полковник Урчагин отошел от стола.
— Пойдем прогуляемся, — сказал он, подъезжая и хватая меня за рукав.
Их цели якобы мирные, но все зависит от того, как вы смотрите на вещи. Представьте себе простого рабочего человека из какой-нибудь маленькой страны, скажем, из Центральной Африки…»
«Как вы знаете, Омон, наша космическая научная программа в основном изучала обратную сторону Луны, тогда как американцы высаживались на светлой стороне. Вот эта длинная линия и есть Ленинская трещина, обнаруженная несколько лет назад одним из наших спутников. В прошлом году к этому уникальному геологическому образованию была отправлена автоматизированная экспедиция для сбора образцов лунной поверхности, и первоначальный анализ показал, что требуется дальнейшее исследование трещины. Вы, конечно, знаете, что наша космическая программа ориентирована в основном на автоматизацию — это американцы рискуют человеческими жизнями. Мы подвергаем опасности только машины. Идея состоит в том, чтобы отправить специальный самоходный аппарат, так называемый луноход, который будет путешествовать по дну разлома и передавать на землю научную информацию».
Предполагается, что луноход пройдет по ней семьдесят километров — на это расстояние должны хватить мощности батарей — и установит в ее центральной точке радиобуй, который будет транслировать в космос радиоволны, кодирующие слова «Мир». Ленин» и «СССР».0003
Надо, конечно, сказать, что на Западе мы были здесь раньше, много раз — с Доктором Стрейнджлавом и Уловкой-22 и всеми непреодолимыми мишенями современного литературного сатирика. Российские авторы плетутся позади, открывая пороки современных технологий, будь то западные или советские. Но дело не в этом. Уникальность русской литературы и русского видения сохраняется, даже в эпоху возрастающей литературной стандартизации. Хотя идеи Пелевина, как в Омон Ра и в его только что опубликованном романе Жизнь насекомых , может показаться западному читателю второсортным, в его стиле и подходе все еще есть живая русская свежесть и непосредственность, которые возвращают нас к Гоголю и Тургеневу. Как мир «Мертвых душ » принадлежит не к диаграммному миру сатиры, а к гоголевскому видению самой России — лирической и тиранической, огромной, тоскливой, однообразной и чарующей, — так и пелевинское видение современной России отнюдь не ограничено.
простой механикой его современной темы.
Реклама
Действительно, есть что-то почти нарочито старомодное в его произведениях, наполненных намеками и знаками из классики прошлого. По крайней мере, внешне Жизнь насекомых — это интеллектуальная переработка хита Карела Капека 1930-х годов Игра с насекомыми . Фамилия бедного Омона — отчество Ра, бог солнца, — продукт его собственного идеалистического воображения — Кривомазов, отсылка к семейству Карамазовых Достоевского, в частности к Алеше. Луна, на которую Омон неизбежно попадает в конце романа, так же темна и тосклива, как сама Москва, и его сны по пути туда столь же клаустрофобны и мрачны. Они могут напомнить нам строчку Гоголя « Скучно на этом свете, Господа — «Скучно на этом свете, господа».
«Жизнь насекомых» в каком-то смысле более беззаботное произведение, полное поэзии, которая не кажется абсурдной или застенчиво-невозмутимой, но лирична и естественна, почти наивна. Решив, что люди, особенно на морских курортах российского Крыма, большую часть времени проводят в виде разного рода насекомых, Пелевин, подобно Кафке в « Метаморфозы », просто продолжает свой рассказ оттуда, и его логика безупречна.
. Артур и Арнольд, пара предприимчивых россиян, ищущих деловую сделку, встречают американца Сэма Сакера на черноморском курорте.
Сэм посмотрел на своих партнеров. Артур и Арнольд превратились в маленьких комаров того жалкого серого оттенка, знакомого по дореволюционным деревенским избам, цвета, который в свое время доводил до слез многих русских поэтов; они с тупой завистью смотрели на своего летящего товарища, покачивавшегося в потоке теплого воздуха, поднимающегося от земли.
Только неудобное расположение органов рта мешало Сэму Сакеру самодовольно усмехнуться. Выглядел он совсем не так, как другие: он был светло-шоколадного цвета, с длинными изящными ногами, небольшим подтянутым животом и крыльями, загнутыми назад, как у реактивного самолета. Преобразившиеся лица Артура и Арнольда оканчивались толстыми штифтами, напоминающими иглу титанического шприца или датчик скорости на носу реактивного истребителя, а губы Сэма изящно расширялись в шесть тонких эластичных отростков, из которых торчал длинный заостренный хоботок.
среди них. Короче говоря, американский комар прекрасно смотрелся рядом с двумя простыми русскими насекомыми. Кроме того, Артур и Арнольд летали женственным брассом, а у Сэма манера движения крыльев была больше похожа на бабочку, поэтому он летал намного быстрее и иногда ему приходилось зависать в воздухе, ожидая, пока его нагонят товарищи.Они вместе улетают и вскоре находят жертву «в русском лесу». Это название первой главы, в котором говорится о расположении на коже спящего человека, на котором знаток Сэм, который на зависть своим русским коллегам может летать «без звука» («Это тебе Америка, Арнольд), приземляется и готовит скважину, где «волосы росли, как молодые березки», между тем устремляя задумчивый взор «на дальние холмы сосков, покрытые густым рыжеватым подлеском».
Но потом что-то идет не так. Выясняется, что спящий пил дешевый русский одеколон. На следующее утро Сэм чувствует себя ужасно, его тошнит повсюду, его рвет ужасной смесью крови и одеколона, а его огромный живот уменьшается вдвое.
Артур и Арнольд полны смущенных извинений, уверяя страдающего Сэма, что не каждый русский «пьет русский лесной одеколон».
Пока Сэм выздоравливает, мы уезжаем с отцом и сыном, которые оказались парой навозных жуков, а затем с Димой и Митей, у которых ужасное приключение с летучими мышами. Тем временем у стрекозы Карины свои приключения. Ей хочется оторвать крылья и зарыться в нору, и тут она встречает армейского офицера майора Николая.
Она внимательно следила за своими ощущениями, когда холодное влажное тело колыхалось на ней взад-вперед, и думала, не из-за этого ли в самом деле вся эта суета и о чем во Франции сочиняют такие прекрасные песни. Иногда Николай останавливался и рассказывал ей о своей жизни в армии, о том, чем он занимался и кто его друзья. Вскоре Марина знала их всех по именам и чинам. Каждый раз, когда Николай слезал с нее, он начинал что-то делать вокруг норы.
«Ангелам видение Престола Божия/ Насекомым сладострастное вожделение», — цитирует Иван Карамазов в романе Достоевского.
Тогда майора Николая пережевывают челюсти его товарищей, а дочь Марины Наташа, вылупившаяся первой, съедает все яйца, содержащие своих братьев и сестер. Тем не менее, Марина вскоре очень привязывается к своей преступной дочери; самый трогательный эпизод в фэнтези происходит, когда друзья находят Наташу в кафе, прилепленную к липкой бумаге.
Вперемежку с этими приключениями идет некоторое количество юмористических и сатирических диалогов с едкими комментариями об украинском национализме, третьем мире и втором мире, как его называет один комар, захвате России долларом, туриндустрии, и состояние страны в целом. Но дело в воображении Пелевина и в особенности в его веселости, которая так же естественна, как мрачность в хорошем русском писании. Захваченный насекомыми, но крымский морской пейзаж по-прежнему изумительно красив, а потускневший зеленый бюст Чехова (жившего в Ялте) «задумчиво смотрит из-за кустов, рядом с которым блестят осколки разбитой бутылки из-под водки». это при лунном свете».